(На Конкурс ГИА Чеченпресс)
На набережной Днепра сыро. Кутаясь в вязанное пальто, ловлю себя на мысли, что не слышу гул транспорта. Даже синие вагоны электричек метрополитена не издают никакого звука. Выползая из чрева земли на мост над рекой, они высаживают и забирают новых пассажиров. Редкие прохожие одаривают меня безучастными взглядами и торопятся прочь от осенней промозглой сырости. Киевское небо хмурится и царапает лицо. Внезапная острая боль в голени приводит в чувство. Последствия открытого перелома и осколочные ранения давали о себе знать в ненастье и раньше. Но там, на войне, я находила силы не обращать внимания на ноющую боль. Бросаю взгляд на огни Подола и отдаю себе отчет, что не смогу перейти дорогу по навесному мосту от речного вокзала. Оглядываюсь и глазами ищу «зебру». Услышав шум самолета, поднимаю плечи и втягиваю голову, обхватив ее озябшими руками. Жду, когда на меня посыплются бомбы.
- Вам плохо? Вам помочь? - обращается ко мне мужчина средних лет.
Растерянно улыбаюсь, не зная, что ответить.
- «Просто встретились два одиночества. Развели у дороги костер». Бомбы...
- Что? Давайте перейдем дорогу. Может вызвать неотложку?
- Не надо. Спасибо. Ей уже никто не поможет, - отвечаю незнакомцу.
- Кому?
- Памяти. Она связана с войной.
- Девочка, ты с войны?
- И да, и нет.
- Постараюсь понять, родная. Пойдем, провожу тебя.
- Мне некуда спешить. Меня уже никто не ждет. А мой поезд отходит поздно ночью. Много говорю. Простите.
- Ничего, доченька. Расскажи мне о себе. Что тебя тревожит? Меня тоже никто не ждет. Последние дни я не слышал ни одного хорошего слова. Все куда-то спешат, толкаются, пытаются что-то сказать, а понять, что меня тревожит, никто не может. Сажусь за рояль, а клавиши плачут. Беру в руки кисть, а она набирает только темные краски. Даже небо плачет. Хотя я люблю, когда идет дождь. И выхожу погулять в надежде, что смогу с кем-то пообщаться. Жену похоронил двенадцать лет тому назад. Дочь уехала в Канаду. А сын - наркоман. Поверишь? Покойная жена умерла от лейкемии. Мы оба врачи-онкологи. Я часто делал пациентам больно, чтобы они могли жить.
- А меня учили никому не делать больно.
- Многим я продлил жизнь, а вот жене помочь не смог. Она сгорела как-то сразу. После ее смерти я потерял себя. Бросил работу, друзей, ушел из дома и скитался по городским паркам. А, когда сообщили, что мой сын украл куртку у сокурсника, вернулся домой, чтобы убедиться, что это неправда. В нашей квартире поселился ветер. Более-менее приличное имущество исчезло. Грязное постельное белье, немытая посуда, окурки, разбитое стекло и квитанции оплаты жилищно-коммунальных услуг.
- Ваш сын жив?
- Лучше бы он умер. Страшно, когда больно делают близкие.
- Нет, пусть живет. У меня были мама и братик. Мама погибла, а братик умер от лейкемии. Мама осталась под руинами дома. Я не смогла ее похоронить. Братик умер в чужой стране. Мне не отдали его, так как я была несовершеннолетняя. Я даже не знаю, как его похоронили. Каждый миг моей жизни состоит из прошлого. У меня нет будущего. И настоящего тоже. Память связала меня по рукам и ногам и не отпускает. Я больше никогда не вернусь в город северных королей. Я ненавижу Стокгольм, хотя там живут замечательные люди.
Кто не потерял маму, тому не понять, что значит ждать ее рук. Просыпаюсь в ночи и жду, когда она подойдет, поцелует и, положив руку на мою грудь, спросит: "Почему, моя родная, не спит?" Даже во сне она приходит очень редко.
Раненная мама просила воды. Я выбежала из полуподвала. Ромка бросился за мной. Я подхватила его на руки и побежала к луже. Вода покраснела от крови. В другой лежала мертвая кошка. Меня начало тошнить. Ромка плакал и просился к маме. И вдруг... Не помню, что произошло. Скорее всего, нас накрыла взрывная война. Очнулась от того, что стала мерзнуть. Открыла глаза и увидела Ромку. У пятилетнего братика появилась прядь седых волос. Он держал в руках сизого мертвого голубя. Братик пытался что-то сказать. Открывал рот и рукой показывал на руины дома. Я не хотела вставать. Не хотелось верить, что под бетонными плитами осталась наша мама. Может, она почувствовала, что бомба попадет именно туда и отправила нас за водой. Я не знаю, почему мы остались живы. Потеряв самое дорогое в своей жизни - маму, думала, что жизнь остановилась. А онемевший от страха братик просился на руки. Он обнимал меня за шею, поцелуями слизывал мои слезы и давал силы. И я вынуждена была жить дальше. Для других. Мне пришлось искать отца моего братика. Мама прожила с ним в браке недолго. Она не могла забрать меня к себе. У нас не принято, чтобы женщина брала с собой детей, когда вступает в другой брак. Отчим не запрещал маме общаться со мной, но после смерти моей бабушки, мама ушла от мужа и с Ромкой вернулась в родительский дом. Своего отца я не помню. Мама говорила, что он был летчиком-инструктором и погиб во время тренировочного полета. Бабушка настояла на том, чтобы мама устроила свою жизнь, так как у мамы нет никого. Наверное, и мне суждено остаться одной. Я искала в себе силы бороться с одиночеством. Но побороть память не могла. Не могла простить Ромкину отцу его жестокость, рукоприкладство, о котором как-то намекнула мама. Но я знала, что несу ответственность за братика перед ним. И начала скитаться по дорогам войны в поисках Саида. Не могла дышать в проклятой войной стране. Просто задыхалась в Грозном от разлагающихся трупов. Голодала, пила дождевую воду, ела лепестки роз, но кусочек кукурузной лепешки оставляла братику. Не поверите, когда братик просил сыр, я смачивала чурек солеными слезами. Обошла весь город, но Саида нигде найти не могла. Каждый раз нам говорили, что его перевезли в другое место. Совершенно чужие люди предлагали мне остаться с ними или доверить им Ромку, но я не сдавалась. Вы думаете, я не боялась? Дикий страх просто душил меня. И только любовь к родному человечку вела дальше по дорогам войны. Совру, если скажу, что победила страх. Нет, не победила. Просто он гнал меня быстрее и дальше. Несмотря на кровавые мозоли, рваное платье, озноб от ночного холода и пот от палящего солнца, не могла оставаться на одном месте. Ангелы-хранители оберегали меня, а бесы преследовали. Особенно страшно становилось, когда наступала тишина. Война и тишина - несовместимые понятия. Тишина наступала перед чем-то ужасным. Пережив один ужас, казалось, что не может быть ничего страшнее этого. Но перед лицом другого просто забывала то, что пережила накануне. Я очень любила свою маму. Всегда ждала, когда она навестит меня. И каждый раз прощаясь думала, что не доживу до следующего нашего свидания. И чем реже ее видела, тем больше любила. Казалось, что сильнее, чем на данный момент, любить нельзя. Замечала каждую клеточку кожи ее рук, каждую морщинку. Знала каждый волосок на ее голове. Входила в ее чрево силой мысли, а покидала через синь ее глаз. Я не сводила глаз с ее дышащей груди. Наблюдала как бюст поднимается и опускается при каждом ее вздохе и выдохе. И осознание того, что Ромка тоже из того же чрева, усиливала мою любовь к братику. В свои двенадцать лет я выглядела намного старше. У нас с Ромкой украли детство. Лишили материнской ласки. Но не отбирали жизнь. Мы голодали, мерзли, болели. Падали, опять вставали и шли дальше. Нас преследовали голодные собаки и кошки. Пьяные солдаты открывали огонь. Холенные тетки морщились и отворачивались в сторону. Продавщицы на стихийных рынках протягивали печенье и жевательные резинки. А нам хотелось воды и хлеба. От дождевой воды болел живот. Вечерами я лепила из сланца свистки, сушила их, раздавала таким же сиротам, как и мы, которых мы встречали на дорогах войны. Свистом мы отгоняли свору собак. Знаю, что у многих нет матерей. Но моя мама - особенная. Верите, что она для меня жива? Даже, когда она погибла, я делилась с ней мыслями. Советовалась. Мысленно засыпала в ее объятиях, поэтому, наверное, не мерзла на сырой земле. Искала Саида, будто он мог сказать мне, где моя мама. Простила ему все обиды. Я его никогда не видела и рисовала его в своем воображении. Милый добрый человек с нахмуренными бровями в инвалидной коляске. Я очень люблю рисовать. Вместе с бабушкой я расписывала шелка и лепила гончарные изделия. Бабушка не разрешала лепить силуэты людей и животных. Говорила, что греховно подражать Богу.
- Все живое создано Аллахом. Не пытайся внучка сделать то, что тебе не под силу, - учила она.
И я делала маски и лепила игрушки втайне от бабушки. Даже куклы, которые приносила моя мама, прятала от нее, так как бабуля всегда ворчала.
- Лучше бы отложила деньги на черный день. Балует она тебя.
И когда бабушка садилась читать Коран, я доставала свои куклы, переодевала их, укладывала спать, и рассказывала им сказки, услышанные от мамы.
Мама была праздником для меня. Ее глаза - брызги небесной синевы, губы - алые лепестки роз, волосы - крона дерева, под которым мы отдыхали с ней в парке. Она была краше любого цветка. Удивительно, но она не любила, когда ей дарили срезанные цветы.
- Цветы - праздник жизни. Всевышний дал людям цветы, чтобы они понимали насколько ранима красота, - говорила мама. - Сорвешь цветок, он вянет и умирает. Красоту надо беречь.
Я люблю цветы, хотя мне их никто не дарит. Очень люблю розы. Белые. Они похожи на снег. И красные. Алые как кровь. Символ жизни. Там, где растут цветы - тепло. Даже звезды мне напоминают цветы, разбросанные по полю. И цветная манящая в будущее радуга, до которого вроде бы и рукой подать, в моем воображении усеяна цветами. Солнце лепит цветы из капель дождя, прогнав хмурые тучки, которые плачут не только от обид и тревоги, но и от радости. Вот только цветам нельзя плакать. Никогда. Даже от радости.
- Так ты нашла Саида? - перебил незнакомец.
- Нашла. Вернее, узнала, что он уехал в Швецию. Нашлись добрые люди, которые отправили меня туда вместе с братиком. Но слишком поздно. Страна земных благ встретила нас добродушно. Мы оказались в коммуне. Наверное, потерявшие память, становятся на чужбине счастливыми. Только для меня там не нашлось места. Будто тишина на войне. Пугающая тишина. И предчувствие меня не обмануло. Через месяц нас забрали в клинику. Детская онкология. Я провела там два месяца. Душа Ромки ушла на небеса. Может, там мой Ромка найдет царство детства, которого мы были лишены.
Мой слушатель тяжело вздохнул.
- Это в мечтах детство розовое. А жизнь полосатая. То хорошее, то плохое. И невозможно быть абсолютно здоровым и абсолютно счастливым. Если что-то болит, значит, я жив. Счастье - это миг. Его не может быть много. От избытка радости тоже умирают. И смерть не всегда является бедой и горем. Мой сын сегодня мучает и себя, и меня. Но смерть за ним не приходит. Видать, Всевышний дает ему шанс искупить свои грехи посредством агонии. Оглядываясь назад, я понимаю, когда был счастлив, хотя в те минуты и не понимал, что мне даровано судьбой. Сегодня я иду вдоль серого забора. И нет конца. Местами забор моей жизни забрызган грязью.
- Мой забрызган кровью. Нет смеха. Только тяжелый гул самолетов и военной техники. Бомбы, мины, трассирующие пули. Осколки, которые я вынуждена носить всю оставшуюся жизнь. И ностальгия по Родине. Когда не можешь найти себе место, живой оказываешься в аду, понимаешь, что ностальгия хлещет тебя не по щекам, а по сердцу. А Родина - это не только страна, которую я покинула. Это мама, которую я не смогла похоронить. Это дороги войны, по которым шла с братиком. Это те, кто никогда не вернутся с войны. Это журчание родника и вкус воды. Это запах земли, который успела забыть за последние десять лет. Это вкус лепешки, начиненной творогом или тыквой. Это запах цветов после обильного дождя. Это плачущая земля, которая ждет моего возвращения. Это и звук самолета, сеющего смерть. Это мины, которыми усеяна наша земля. Это вкус терна и мушмулы, кизила и алычи. Это сказки о жар-птицах и смелых волках, это наши адаты. Это все, что боюсь потерять.
Я напрасно пыталась заменить Родину чужбиной. И жила между небом и землей. Между добром, которое я нашла в Швеции, и злом, творимым на моей Родине. Долгими ночами пыталась найти на звездном небе место своим мыслям. И однажды поняла, что звезды - души тех, кто покинул земную обитель. И мне нет места среди мертвых. Я не могу успокоиться, не зная, где захоронена моя мама. Хочу дотронуться до холодного камня ее могильной плиты и убедиться, что ее звезда тоже на небе. Мой первый шаг связан с Родиной. И умереть мечтаю на Родине. Пусть и ранена она, и унижена. Несчастна и плачущая. Но она любима мной. Нет меня без Родины. Я учила братика ползать, делать первый шаг. Даже первый зубик нашла. Мечтала научить его читать и писать, лепить и рисовать. Думала, что успею все это сделать. Но судьба оказалась слишком жестокой к нам. Даже не знаю кого оплакиваю больше. Я растерялась. Пыталась сделать брата счастливым, надеясь обмануть все наши с ним несчастья. Даже к ранению миной отнеслась с легкой иронией. Из трех тысяч жертв, получивших увечья от наземных мин в Чечне, каждый четвертый - ребенок. А недавно узнала, что в мире каждый час погибает или получает увечья от взрывов мин один человек.
- Каждую минуту под колесами автомобиля гибнет один человек. И в военных конфликтах с оружием в руках участвуют дети. Если не ошибаюсь, то около трехсот тысяч во всем мире. Каждые четырнадцать секунд один ребенок в мире становится сиротой.
- Пусть я - сирота. Пусть получила увечье. Но не могу жить вдали от плачущей Родины. В детстве знала, что ничего не знаю. А сегодня мне страшно от того, что знаю. Никому не рассказывала, что мне пришлось пережить. Заморозила в себе боль. Но бороться с памятью сил не хватает. Единственное мое лекарство — надежда. Я не впадала в уныние, мой мозг давал сигнал моему искалеченному телу и организм боролся с ранением, болезнью и душевной болью. Там, где медикаменты бессильны, работает воля.
- Так ты нашла Саида?
- Видела его. Но не стала общаться. Пусть он не знает, что ни Ромки, ни мамы нет больше. Саид, ведь, всем рассказывает, что у него дома есть сын и жена, которой он так и не дал развод. Говорят, что пять раз в день он читает дуа и просит у Всевышнего прощения за все свои малые и большие грехи и надеется вернуться домой.
- Ты возвращаешься в Стокгольм?
- Нет. Я еду домой.
- Там же опасно. Что ты забыла там?
- Там осталось мое украденное детство. Продолжаю его искать. Я связана с прошлым. У меня нет настоящего. И боюсь думать о будущем.
Где затерялось счастье этой девушки? Оно зацепилось за крону дуба, под которым отдыхала с мамой? Осталось в нерассказанных сказках? Затерялось на дорогах войны? Или улетело к огням далеких загадочных звезд? А, может, превратилось в холодный камень одиночества? Неужели детям войны не суждено найти кусочек счастья? Неужели память никогда не отпустит ее из своего жгучего объятия?
Люди мира! Берегите детей от войны.
Зура Итсмиолорд, Чечения