(рассказ из романа "Над бездной" Исы Кодзоева)
Учитель разбирал письменные работы учеников. Трое не получили свои сочинения. Не получила свою работу и Боли. Их учитель оставил после занятий. Когда двое, после короткой консультации ушли, учитель, перелистав тетрадь Боли и пристально посмотрев в глаза девочки, произнес:
– Твоя работа, Боли, написана хорошо, я ее на «хорошо» и оценил. Но вот эта бумажка, что была заложена в твоей тетради, написана безграмотно.
Он протянул ей сложенный вдвое тетрадный лист. У девушки словно остановилось сердце – это был донос на самого учителя Сурхо, написанный ее рукой под диктовку отца. В ней староста Инал извещал больших хакимов из Буро* о том, что Сурхо-учитель плохо говорит о власти Падчаха*. Сурхо – опасный человек, а он, Инал, «верноподданный Его Величества, радеет за прочность основ Великого Трона».
Девушка застыла с полуоткрытым ртом. Ни говорить, ни двигаться сил не было. Если бы могла, она убежала б из класса.
– Такую важную бумагу ты написала безграмотно. Я исправил все ошибки. Перепиши набело, а то «важные хакимы* из Буро» подумают, что у дочери Инала плохой учитель.
Она вспомнила, как вложила эту бумагу в тетрадь. Хотела набело переписать и забыла… Ва, устаз!*.. Стыд неимоверным грузом придавил ее к скамье.
– Не бойся, я не сержусь. Донос ты написала по воле отца. Я знаю, что Инал – аькх*. Все знают, аькха не спрячешь в народе, как не спрячешь головешку в стоге сена. Я не могу советовать тебе поступать вопреки воле родителей. Бумага эта секретная, она и останется такой. Даю тебе слово.
Положив перед ней лист, он вышел. А девочка, вослед, тупо уставилась на дверь.
В тот вечер отец потребовал эту бумагу. Боли отдала. На второй же день донос был отправлен в Буро.
Люди спали. Рассвет только занимался. Закукарекали первые шальные петушки.
Девочка ветром влетела на балкон учителя и забарабанила в дверь.
– Учитель! Вá, учитель!
Заметила свет из окна в саду, понеслась туда. В спешке чуть не высадила стекло.
Сурхо отодвинул занавески и толкнул створки.
– Ты, Боли? Что с тобой?
– Тебя арестуют! Беги!
Он замер, подавил минутное смятение и пошел открывать ей.
– У нас жандармский офицер и полиция. Сейчас придут сюда. Тебя арестуют, в Сибирь отправят. Так отцу сказал офицер. Ты враг, говорят, Падчаха. Правда это?
– Правда, Боли.
– Но… Разве Падчах не от Бога?
– Нет.
– Пхиди-молла говорил, что Падчах от Бога. А почему он так сказал?
– Потому, что Пхиди служит не Богу, а Падчаху.
– А что ты хочешь сделать, учитель?
– Мы – свободный народ. Мы должны вернуть себе право на свободу. Я – вестник этой великой задачи.
Девушка опять засуетилась,
– Беги скорей, учитель...
– Мне некуда бежать. Можно бежать с чужбины на Родину, но с Родины некуда бежать, Боли.
– Но... но... – сказала она растерянно, – значит… я пришла напрасно?
– Нет, не напрасно: теперь я буду знать, что моя ученица честный человек, она не станет предательницей. Беги домой, торопись. Будь счастлива. Я рад за тебя.
У дверей она обернулась.
– Эту бумагу... ну что в тетради... в школе... ошибки Вы исправили... я отцу отдала. Прости меня, учитель!
– Да простит тебя Бог! Иди с чистой совестью.
На восходе солнца дом Сурхо окружила полиция.
– С обыском! – коротко бросил жандармский офицер, входя в дом.
За ним шел другой офицер-кавказец. Этот бросил беглый взгляд на хозяина дома. А тот ответил взглядом открытой ненависти, брезгливости, презрения.
Пять полицейских начали бесцеремонный обыск. Учителю приказали сесть в угол на скамью.
– Вы можете пользоваться услугами переводчика, - сказал жандарм-кавказец. – Вы имеете на это право.
– А где же переводчик? – спросил учитель.
– Я. Я прекрасно владею русским и нашим языками. Не верите?
– Верю. Раб должен говорить на языке своего господина.
Жандарм подавил свой вскипевший гнев: он был бесполезен.
– Однако же, – сказал он, прищурив глаза, – нам доподлинно известно, что Вы являетесь учителем русской словесности и прекрасно справляетесь с работой. Что Вы на это скажете?
– Для меня он является языком общения со всемирной цивилизацией. Так сложились обстоятельства. Для Вас – язык господ. Как видите, наши познания в одном и том же языке оказываются радикально противоположными по назначению.
Скандал нарастал. Но его пресек старший из группы.
– Господин Домбаров! Прошу Вас отставить разговоры на вашем языке. Они неуместны. Выполняйте свой долг.
В доме перевернули все, вскрыли пол, рылись в золе. Тщательно просматривали книги. Все бумаги, написанные от руки, были запечатаны в пакеты. Обыск в двух комнатах длился до самого вечера. Село всполошилось.
– К Сурхо-учителю приехала полиция! Арестовали!
– За что?
– Против власти, говорят, Сурхо.
– Ва-а-ай!*
У дома собралась большая толпа. Людям было непонятно: тихий, чистый, обходительный Сурхо против самого Падчаха? А что он сможет сделать? Наибы Шамиля ничего не смогли. А разве они плохо дрались? Это знает весь мир. Правильно, давно пора прогнать отсюда этих слуг Дьявола. Но как это сделать? Вот тебе и Сурхо, чистый, тихий учитель, любимец детей! Разное говорили люди. Кое-кто не мог понять одного: человек пришел в село и стал учить детей русскому языку. Хорошо учит. И этот человек – против русской власти? Другие утверждали, что ему дано откровение. Что только не говорили.
Когда вывели Сурхо, народ недовольно зароптал. Жандармы струсили. Горская толпа обхватила их кольцом.
– Не говорите, пожалуйста, – сказал старший. Он, видимо, очень боялся.
Учитель поднял слегка руку, по профессиональной привычке, как в классе, когда волнуются дети. Стало тихо.
– Господин офицер! Сейчас не мое время говорить. Я заговорю в свой час. Не бойтесь, сегодня…
– Пожалуйста! Пожалуйста! Мы служим. Вы понимаете, долг…
Вот плотные ряды его учеников. Угрюмо, исподлобья смотрят юноши, девочки плачут. На Боли задержал свой взгляд, улыбнулся с теплотцой. Девушка ответила горькой полуулыбкой.
Садясь в карету, он окинул взглядом народ, и сказал приветствие, которое произносили предки, а сейчас уже почти не употреблялось:
– Быть нам свободными!
– Дяла да поможет тебе! – ответил народ.
Учителя увезли. Улеглась пыль, поднятая колесами. Люди разошлись. Они забудут его? Да! Всех забывают. Время стирает все с памяти людей
Волны судьбы мечут тебя по страданиям, Мир Обновляющий. Но ты иди. Иди, если даже люди скажут, что это путь глупцов. Они говорят, потому что не ведают. Не вини их. Не презирай их. Иди для них.
С улыбкой на устах переселился Великий Сократ… Средь гула сражений вознеслась мятежная душа Спартака… К своему костру шла Жанна Д'Арк… В пороховом дыму скрылся в Вечности Шандор Петефи. Ушел в бессмертие… Святые они. Без них человечество превратилось бы в стаи бессильных жертв и жестоких хищников. Дикость и Тирания боятся их, ибо они излучают Свет, они гонят прочь от человечества Тьму Невежества.
А ты иди. И да будет Бог с тобой на этом пути!..
II
В полицейском участке его завели в одиночную камеру. В свое новое жилище он входил торжественно:
– Привет тебе, Храм Великих и Благородных!
Раздался лязг засовов…
Почти каждый день его водили на допрос. Иногда говорили ласково, вкрадчиво. Старались вернуть «заблудшего отрока» в лоно империи Его Величества. А иногда кричали, пугали. Сурхо не умел вести себя на следствии, защищать себя. В наивной откровенности он расчищал себе путь в Сибирь, на каторгу. Власти радовались.
Обычно за ним в тюрьму приходил угрюмый, молчаливый казак. В тот день за ним пришел офицер-кавказец. Шли по длинному темному коридору. У дверей следователя, шедший впереди офицер резко обернулся.
– Зачем ты оскорбил меня тогда, в своем доме?
– Я тебя не оскорблял.
– Ты сказал мне «раб». Разве это не оскорбление?
– Для тебя – нет. Ты – раб.
Жандарм сверкнул глазами, зрачки его начали накаляться, рука потянулась к оружию.
Учитель спокойно улыбнулся. Это была улыбка-оскорбление.
– Домбаров, кровь отцов вскипела в тебе, но напрасно рука потянулась к оружию: ты не посмеешь. Да, для горца «раб» – страшное оскорбление. Но ты уже не горец. Ты – раб. Раб стреляет только по воле господина. А господин еще не приказал тебе стрелять.
Рука на кобуре тряслась. Исмеил жаждал убить этого человека. Но он не мог, не смел этого делать. И человек, стоявший перед ним, говорил это ему прямо в глаза. Злоба от этого еще больше вскипала.
Когда усмирился озноб гнева, Исмеил стер ладонью холодный пот со лба и хриплым голосом молвил:
– Пошли!
В тот день они расстались, ненавидя друг друга. И ненавидели так, как способны ненавидеть сердца кавказцев.
III
Свой воскресный досуг шеф жандармов Петр Иванович Хамов любил проводить в обществе молодых офицеров. Он был кумиром молодых. Особую отеческую опеку оказывал Петр Иванович Исмеилу Домбарову и долговязому офицеру Степану Гусакову. Вот и сегодня они настроились на приятное времяпровождение.
Втроем они приехали в трактир, заняли кабину в дальнем углу. После нескольких рюмок коньяка, Хамов делался мечтательно-романтичным. Он рассказывал «молодежи» поучительные истории из своей жизни. Все эти истории были связаны со службой в жандармерии. Ловля бандитов, бои в горах, погони, налеты, чины, погоны, приключения на ниве любви. Что только он не пережил, не перевидал! На десять жизней хватит.
– А знаете, Петр Иванович, я убил бы этого человека, кабы не служба.
– За что же, любезный?
– Он «рабом» меня обозвал, тогда на квартире. По-нашему очень оскорбительно получается. За это слово смерть полагается!
Шеф откинулся в кресле и захохотал.
– Пустое, любезный! Укус мышонка, попавшегося в капкан.
Это сравнение, столь не лестное для его оскорбителя, рассмешило и Исмеила. И он засмеялся.
Подошел официант, который осведомил пирующих, что любимых папирос Хамова, к несчастью, в ресторане не оказалось. Прислуга приносила свои извинения.
– Сейчас же найду, привезу, – привскочил Исмеил. – Я мигом!
Как любой горец он был услужлив, но не всем была понятна горская услужливость.
– Обойдется, – проворчал Хамов. – Подымим, чем Дьявол послал.
Но Исмеил вприпрыжку мчался через трактир к выходу. Сел на извозчика и за полчаса изъездил полгорода. Нашел в одном захудалом ларьке папиросы, купил пять пачек и вернулся в ресторан. Был очень рад своей удаче, как подвигу.
Подходя к своей кабине, он слышал разговор шефа с Гусаковым. Упомянули его имя. Он бы не остановился, если бы случайно услышанная фраза не хлестнула по сердцу, как ветка по лицу.
– Истинно говорю, Степа, правильно сказал учитель: раб и есть раб.
«Как правильно? Как раб... Как?» – застряли у него в мозгу вопросы. Он замер от неожиданности.
– Я не понимаю Вас, Петр Иванович. В словах учителя нет никакой логики. Так, слова, сказанные в бессилии. Яд, да и все – возразил Гусаков.
– Нет, не яд, а – правда. Логично. У Сурхо умная голова и отважное сердце. Тем хуже для нас. Мы должны заботиться о том, чтоб такие не жили.
– Не понимаю Вас. Вы не ответили, почему Домбаров – раб.
– А раб, потому что – раб. И все тут!
– Позвольте, тогда и я – раб. У нас ведь одна служба.
– Ты – одно. Он – другое. Ты по своему происхождению должен быть опорой Трону. Это твое дело. А он должен бороться против нас.
– Почему?
– Мы завоевали его Родину, тело его Родины, теперь стремимся покорить дух его Родины, ибо пока не покорен дух, победа сомнительна. Понятно? Отцы Исмеилки самоотверженно сражались против нашего нашествия. Их девиз был «Один против тьмы!» Это были рыцари, истинные рыцари Свободы, фанатики Свободы! А их потомок служит у нас, помогает нам покорять дух своей страны. Ну, как же не раб? Раб! Все они, которые служат у нас – рабы. Презренные рабы. Но они нужны нам, Гусаков. Мы должны окончательно повергнуть их Родину, их Мать. Пусть домбаровы свяжут ее. Чтобы покорить, нам нужно ее унизить, чтобы унизить нужно изнасиловать. Это трудно сделать. Легче будет, если домбаровы свяжут ее и кинут к нашим ногам. Исмеилка этим и занимается, и подобные ему, Гусаков! Мы делаем великое дело. Ты пока этого не осознаешь. Ты не знаешь о глубине и величии этого дела. Зелен, ты, Степа. Ой, зелен!
– Я поражен Вашими словами, Петр Иванович, – тихо проговорил Гусаков, – ни от кого ранее такое слышать не приходилось.
– Об этом не говорят громко. Тогда у нас не будет таких услужливых рабов, как Исмеилка. Они этого знать не должны. Мы говорим им другое. Мы говорим, что они несут свет и цивилизацию в свой народ. Мы вбиваем им в голову, что несем им освобождение. И надо туманить им мозги, чтоб не подумали задать встречный вопрос: от кого освобождение? Так должны думать и домбаровы-предатели и их народ. Это мы должны знать правду. Я посвящаю тебя. Я тебя выбрал. Ты мне нравишься. Нам, старшим, нужна смена. Однако, налей мне коньяку.
Донесся шум наливаемого коньяка. Исмеил за портьерой вздохнул глубоко. Никак не усмирить в теле дрожь. И сознание, которое не хотело верить тому, что слышал. Он не спал. «Вот я: руки, грудь, погоны; там зал, пьяные, проститутки; а вот здесь в кабине… старый шакал наставляет молодого. Продолжай же, продолжай! Я, кажется, начинаю кое-что понимать»…
Он сделал вид и принял позу часового на посту, словно охранял важную особу, находящуюся в кабине, дабы не отвлекаться на случай, если вдруг кто-то из зала попытается заговорить с ним, и слушал. А разговор в отдельной кабине трактира продолжался:
– Продолжайте, Петр Иванович, я слушаю Вас. Мне интересно. Я как во сне. Но говорите яснее, я не всего понимаю.
– Степан, я давно к тебе присматриваюсь, и нахожу, что будешь прилежным продолжателем моего опыта. Сейчас, конечно, ты еще котенок, но я сделаю из тебя пантеру.
– Почему пантеру?
– Крокодила, удава, черт побери! Что тебе более по нутру?
– …?
– У тебя должен быть вкрадчивый, сладкий голос, располагающий к себе людей. Почерк работы, как поступь пантеры, гибкий, беззвучный, молниеносный. Ты должен уметь раскидывать сети, как паук паутину. Ты должен уметь обвиваться вокруг жертвы неторопливо, деловито, неминуемо, садистически. Да, да, не кривляйся – садистически. В нашей работе без садизма нельзя. Это – наша профессиональная болезнь. Все болеют ею. Жертва мечется. Ее терзает ужас. Она чувствует свою гибель. В глазах жертвы – обреченность. Это должно давать тебе наслаждение, страстное, физическое, ощутимое. Только тогда ты будешь ценным работником, достойной опорой Трону.
У нас много союзников. Это пороки людей. Мы должны опираться на них, надо научиться играть ими. К примеру, вот твой коллега Домбаров. В нем сильно развито тщеславие. Хвали его почаще, превозноси. А в нужную минуту «Кси!». Он бросится на родного отца с собачьей преданностью и волчьей яростью. Ни одному дрессировщику не удалось сделать пса из волка. А мы делаем.
Порок Исмеилки – тщеславие. Тщеславие его – наш союзник. Что глаза вылупил? Ты веришь Библии, нет? Верь! У Адама было два сына: Авель и Каин. Каин убил Авеля. Этому научил его Дьявол. Мы должны усвоить этот метод. Не самим убивать, мы будем учить убивать. Убивать не мясо, а душу. А душа у них крепкая, у этих вот кавказцев. Здесь надо сеять зло, неправду, жестокость, междоусобицу, разврат, все-все, что плохо, и убеждать, что это хорошо. Великая война против этой расы начата не нами. Она началась, пожалуй, семь-восемь тысяч лет назад. Здесь на Кавказе сейчас около полсотни народов. А был когда-то один народ, сильный народ. Фараоны их боялись. Были у них: один язык, одна религия, одни обычаи. Враги их, в упорной борьбе, сумели расчленить тело великого народа на мелкие народы. Потом разъединили их религию. И на этой почве побуждали к вражде. Нам надо идти дальше. «Разделяй и властвуй!» Понял? Это древнейший лозунг тех, кто хочет покорять. Это великий лозунг – «Разделяй и властвуй».
Дорогой мой наследник, учись сеять вражду. Я называю вещи своими именами. Чтобы стравить, навеки рассорить людей одной крови, нужно большое искусство. Нужна большая осторожность, тонкость нужна. Начинать нужно с еле заметных нитей. Это, если, например, взять двух слепых. Ударить одного, потом другого, потом свести их. Они будут «тузить» друг друга. Это – слепые. Тот, кто в неведении, тоже слепой, и народы в неведении – тоже слепые. Как стравливать народы? Осторожно. Тихо. Если народы узнают об этом, проиграем мы, Империя наша, царствующая Элита, ты и я. Это власть наша, Третьего отделения, ее резидентов на местах, ее осведомителей. Это огромный спрут с десятками тысяч щупальцев. Щупальца не только обхватили, но и пронизали Империю. Мы пьем живую кровь. Мы царствуем… Хе-хе-хе! Да, не туда, кажется, заехал. Как организовать народоубийство, вернее взаимоубийство народов? Примеры приведу... Навек разорван мир между осетинами и ингушами. Это мы сделали. Они теперь режут друг друга. А мы приходим и ругаем их за то, что они ужиться не могут. Мы, как старший брат, пошлепаем их за шалости. Но можно так «шлепнуть», что печенки отлетят. Ты же понимаешь, о чем я говорю… Грузины – армяне, армяне – азербайджанцы на сегодняшний день ненавидят друг друга. Наши люди сделали эту большую работу. Сейчас разработан план столкновения между Грузией и единокровными ей народами Северного Кавказа: ингушами, чеченцами, дагестанцами, адыгами...
В начальной стадии параллель: грузины – дагестанцы. Робкие шаги сделаны, осторожные шаги. Недавно в одном грузинском журнале мы опубликовали статью. «Автор», как бы случайно, упоминает такой «факт», как по приказу Шамиля горцы делают набег на Грузию. Пишется, что «горцы насиловали женщин, брали в плен мужчин, а дети затаптывались под копытами коней». Потом послесловие, что «это было давно, в другое время. Сейчас все живут в дружбе и братстве в единой Империи». А страсти будут кипеть, Гусаков, ой как будут кипеть! Мы со временем подбросим еще чего-нибудь – какой-нибудь «исторический факт», если найдется, а нет – не беда: у нас есть тайные институты, которые вырабатывают, создают такие «факты». Там ребятишки работают с фантазией! Ложь, пущенная через прессу, становится правдой, ее принимают за правду. Так в чем же дело?! Создавай, выдумывай, печатай. Кто усомнится в достоверности, того в тюрьму. Как он смеет? Он враг цивилизации. Он опасный рецидивист. Он вреден обществу. Смерть ему!.. Снова мы отошли от главной линии, Гусаков. Я увлекаюсь. Здесь, на кавказском фронте, главная задача наша – сделать так, чтоб не было двух народов, уважающих друг друга, симпатизирующих друг другу.
Эти кавказцы очень трудно поддаются обработке. Твердый материал. Но, уж коли изваял что из этого материала, то капитально. А наши «ваятели» мастера своего дела! Там такие головы сидят!
Он выпил и задумался…
Домбаров стоял с широко раскрытыми глазами, превратившись весь в слух. И снова монотонно-назидательный голос продолжал:
– Дорогой мой наследничек, тебе надо знать, что жизнь народа, как и человека, имеет много аспектов, в ботаническом смысле. Чтоб сделать из народа желаемое, нужно изменить все стороны и формы жизни. Методически, постепенно, но упорно влиять на все, изменять все. Кровь, язык, религия, традиции, быт, психология, даже облик их земли должны подвергнуться изменениям. У этого племени сильная кровь, собственная, чистая кровь. В борьбе против крови мы пока не преуспеваем. Ведутся тайными институтами исследования, делаются опыты. Данные этих исследований обнародованы не будут. Это тайная наука, это наука УНИЧТОЖЕНИЯ всех народов и языков без видимого террора, без объявлений войн. История показала, что обычным оружием уничтожения не добьешься. Приходится прибегать к другим способам. Если не удастся народы убить, надо их вобрать в себя… Ну, съесть, переварить. Тут уже война пойдет не против этнических единиц, а против крови.
Видишь ли, чем кровь устойчивее, стабильнее, тем жизнеспособнее народ. Чистота крови влияет на внешний облик народа, на его духовные качества. Ты не замечаешь, что все почти они красивы. У них много общего в облике: слегка смуглый цвет кожи, орлиный нос, четкие черты. Почти все кавказцы имеют выразительные лица. В борьбе против крови у нас выработана программа. Она разделена на две стадии. Первая стадия – внесение более 50% другой крови. Вторая – полная ассимиляция. Представитель народа, который берет в жены чужеземку ради корысти, есть подлейший изменник. Вокруг таких людей надо создавать хорошее общественное мнение. Таких возводить до ранга героев, морально и материально поддерживать их. Это – наши люди.
Теперь о темпераменте крови. Мы учитываем, что он горячий, вспыльчивый, сильный. Этот темперамент дает сильное потомство кавказцу. Их темперамент подобен огню. Ему надо помочь вырваться на волю. Получится пожар, в котором погибнет сам хозяин очага. Прием древних тиранов – секс. Наводните эту страну женщинами легкого поведения. На работу их везите, гоните насильно, романтикой гор заманивайте, деньгами, чем хочешь, но побольше. Мы уже каждый год возим сюда с разных концов Империи по несколько тысяч государственных проституток. Эта армия призвана задушить в объятиях, ощипать, уничтожить Кавказ. То, чего не смогли сделать Ермолов и его последователи пушками и пиками, сделают веселые девочки в постели. Секс примет здесь такие размеры, что представить себе трудно. Мораль, обычаи, религия, устои, характер, психология – все пойдет прахом. У кавказца будет одна мечта, одно желание, одно стремление, одна религия, все в одном – в бабе с жирными ляжками. За нее он убьет соотечественника, брата, отца.
О, гордый Кавказ! Уготован тебе позорный удел – в лоне проститутки найдешь свой бесславный конец!..
Дальше слушай. Мы должны отнять у них родной язык. Но мы не можем запретить говорить на нем. Пусть говорят, пока. Учти, что надвигается эпоха Прогресса. Прогресс немыслим без образования. Вот этот прогресс поможет нам лишить их родного языка. Мы им дадим образование. Откроем широкую сеть школ начальных, средних и высших. Дело надо поставить умно. Я предлагаю это сделать по такому плану: мы откроем школы на родных языках, начальные и средние. Окончив их, кавказец пожелает учиться дальше, но он не сможет сдать экзамен из-за незнания имперского языка. Все ведомства будут говорить на нашем языке. Он не сможет там работать. Вывод: окончив школу, кавказец потеряет дальнейшую перспективу. Тогда сами кавказцы начнут требовать школы на нашем языке, на языке их господ, на языке Великого Трона. «Идя навстречу требованиям населения», мы откроем для них другие школы, из которых родной язык будет изгнан. Ему не место жреца в Храме Науки. Дадим ему место дворника. Наш язык войдет в привычку, в кровь. Родной уйдет, поджав хвост, изгнанный, как паршивый пес, со двора. Гони его прочь, кавказец, он – заразный! От него всякие болезни будут. А ты должен быть сильным и здоровым. Наряду с этим мы должны нанести мощный удар по их психологии, по их рыцарскому характеру. Сейчас из тысячи один кавказец способен на донос. А надо, чтоб большинство, все, все были доносчиками. Добьемся всеобщего недоверия друг к другу. Сын должен доносить на отца. Отец – на сына. Жена должна быть осведомительницей мужа. Брат будет следить за братом. Сперва они будут оглядываться по сторонам произнося п р а в д у. Потом, из-за страха, они вообще перестанут говорить правду. Потом будут нарочно врать, льстить, чтобы их не занесли в ч е р н ы й список. Потом перестанут думать о правде. Ложь вселится в их сердца, в кровь, в душу. Пройдет время, и они будут врать, думая, что говорят правду. Вот это будет ПОБЕДА!..
У нас хорошая сеть доносчиков, за счет так называемой интеллигентской верхушки, предательской по сути, элиты чиновников. В эту сеть входят все, кто хочет добиться высокого положения. Хочешь портфель – доноси. Откажешься – не продвинешься. Каждая ступенька карьеры – серия доносов. Со временем мы создадим привилегированную элиту из доносчиков. Она будет нашей опорой. Это будут люди, гордящиеся своей подлой сущностью. Уже сейчас мы имеем из их крови людей, идейно предавшихся нам. Как вор знает ворьи следы, так и им лучше знать пути их этнического уничтожения. Некий Георгий Мухранский (Багратион) написал интереснейшую книжицу под таким заглавием: «О существе национальной индивидуальности и образовательном значении крупных единиц». Вышла брошюра в 1872 году. Автор сего творения работал в Третьем Отделении при покойном Александре II. Мухранский был тонким знатоком Кавказской расы и указал нам пути борьбы с ней. Мы высоко ценим сей труд. Тебе надо ознакомиться с ним. Этого крупного предателя своей расы мы купили за огромные деньги. Но они оправдали себя…
Исмеил не в силах был больше стоять на ногах. Но он хотел слышать все, все, что скажет этот Дьявол. Он пошел в зал, выпил воды и вернулся к месту…
– ...Да, да, тебе трудно это понять. Дело в том, что на Кавказе, в основном, живут племена, имеющие одно происхождение. Это был когда-то один народ. Я тебе их перечислю: вайнахи, адыги, грузины, аварцы и родственные им племена, ассимилировавшиеся с тюрками агвалы, баски на Пиренеях – это люди одной крови, наукой доказано, у них родственные языки. Возьми вот осетин. И у этих кровь кавказская, хотя язык чужой. Все эти народы – братья. В силу внешнего воздействия, этот могучий народ был расчленен на мелкие племена. В единстве своем он был могуч, неприступен, тверд и страшен. Века и века могучие империи тиранов боролись против них. Когда стало ясно, что меч их не покорит, а возмутившиеся они неукротимы, тогда в ход было пущено другое оружие, страшное оружие – подлость, прямо говоря. На этом ядовитом мече написано: «Разделяй и властвуй!» И вот каждый род объявил себя народом. Внушили им разные религии. Предания о былом единстве постепенно забылись. Обособленность отдалило языки. А потом натравить их друг на друга не стоило труда. Тираны вручают кавказцам-христианам знамя «Бей мусульман!» Тираны вручают кавказцам-мусульманам знамя «Бей христиан!» Братья льют кровь своих братьев, думая, что делают богоугодное дело. А где Правда? Правда – дура! Она сковала себя цепями, как-то: приличие, благородство, честь, совесть, милосердие. Мы избавили себя от этих химер. Пойми, что наглость и бесчестье в борьбе незаменимые качества...
Чувствовалось, что шеф пьянел. Его выдавал голос и заплетающийся язык. Опьянение не затуманивало его сознание. Он никогда не терял контроля над ним. Опьянение давало грубость речи и манерам – то, что было заложено в нем от природы. В трезвом состоянии он был сухо вежлив. Обуздывая свою дикарскую природу, он пытался выглядеть воспитанным человеком. Опьянение сбрасывало маску добродетеля. Шеф обнажался.
– И все же я хочу спросить Вас: неужели Вы столь плохого мнения о тех кавказцах, которые служат у нас? Ведь среди них есть люди больших чинов.
Стол грохнул от удара кулака, бокал зазвенел, покатился по столу, упал и разбился…
– Осел! Я целый вечер твержу тебе, что они свиньи. Грязнейшие из свиней. Нет. Они хуже. Пре-зер-ва-ти-вы они! Говорю тебе: это политические пре-зер-ва-ти-вы! Почему? Мараются они, а удовлетворение получаем мы. Что делают с ними, когда интимный акт окончен? Выбрасывают!.. Ха! Большие чины! Ха! Ха! Ха! Резинки тоже бывают больших размеров. Не знаешь этого? Обратись к медицинскому справочнику…
Исмеил чувствовал в самом сердце невыносимую боль. Каждая клетка его тела была унижена, уничтожена, оплевана. Сознанием подавил он желание ворваться в кабину и изрешетить их пулями. Этого было мало, так мало. Надо что-то делать другое, большое. А что?.. Сурхо? Да, Сурхо. Только Сурхо...
Он очутился в зале, рухнул на стул обессиленный. Руки тряслись, по телу проходила дрожь, судороги. Долго не мог успокоить свои нервы. Как пойти к ним? Ненавидеть их и разговаривать с ними спокойно? Но надо.
Папиросы он бросил в урну. «Я старался. Не дам их»… Он направился в кабину.
– О, где ты запропастился, добрый молодец? Нашел-таки?
– Нет, – грубо ответил Исмеил.
Шеф не понял тона, мол, сердится на неудачу.
– Ничего, не огорчайся. Обойдусь…
IV
Скрип двери удивил Сурхо: в воскресенье начальства в тюрьме не бывало. Дверь раскрылась настежь. В дверях стоял Исмеил. Он был красив. Только лицо было бледное, страдальческое. Узник залюбовался им. Но, опомнившись, сделал мысленно себе выговор, гневно чиркнул спичкой, закурил.
Офицер прошелся по камере и сел рядом с узником на тюремное ложе.
– Здравствуй, Сурхо!
Узник отодвинулся, удивленный и голосом и поведением офицера, однако не ответил.
– Правильно. Таких как я не стоит приветствовать. Но я хочу, чтобы ты мне поверил. Нет, нет, Сурхо, подожди. Послушай меня…
И он начал подробно рассказывать все, что слышал в тот вечер. Более часа Исмеил мучился, переживая снова все то, что ему пришлось пережить за последние дни. Тени душевной борьбы отражались на лице в то время, когда он рассказывал. Ему было тяжело. Несколько раз он делал вынужденные паузы, хватался рукой за грудь – острая боль в сердце мешала ему говорить. Состояние его лица менялось, выражая ответные чувства, на им же повествуемое. Иногда оно становилось по-детски жалким и обиженным, иногда наивно-удивленным, а иногда гнев сводил его скулы и он говорил тихо, полушепотом, вперемешку с рычанием ада, который клокотал у него в груди.
Обессиленный он откинулся к стене на тюремную подушку своего соотечественника.
– Вот все, что я слышал от старого Дьявола. Что ты думаешь?
– Что я думаю? – крикнул арестант, двумя прыжками подскочив к нему. – Что я думаю?! А что ты думаешь? Доволен ли ты той ролью, которую тебе уготовил Тиран в «великом деле» уничтожения родной расы? А?! Может чином повысят тебя? Как это выразился твой шеф по этому поводу?.. Миссия не малая! Добро бы уничтожить только один народ. Свой народ. Не-ет! Все народы кавказские… всем приговор вынесен: и северным, и южным. Из тебя бы получился отличный швейцар в «Директории» Грибоедова. Антропологический экземпляр... Вот, мол, колонисты, смотрите, это представитель вымершей расы, чистокровный кавказец вайнахской ветви. Не хочешь? Тогда будь проводником. Будешь водить «любителей древности» по нашим ущельям к фамильным замкам предков, чтобы сытые, разжиревшие, скучающие потомки тех, кто нас погубил, могли наслаждаться зрелищем «дикарской цивилизации». Ты будешь ставить им палатки у развалин священных храмов: на Троне Богов, на Тебулос-Мта, Горе Празднеств… Их самолюбию будет льстить, что они предаются бесстыдным наслаждениям на алтарях, там, где наши предки, не смели издавать даже громкий вздох. Они будут сходиться в эти ущелья, как змеи на свои свадьбы. Они тебя стесняться не будут: ты же всего-навсего услужливый «туземец», у которого ничего не должно быть, кроме услужливости. Тебе предложат спеть какой-нибудь гимн, который так любил твой народ. И если хорошо споешь, будут аплодировать тебе со своих лож. Чудесная перспектива!..
Слова хлестали сердце Исмеила беспощадно, как молнии. Они вызывали муки, страшные муки. Окровавленная душа его просила пощады, но не было пощады…
Учитель перестал трясти соотечественника. Он, еще не приходя в себя, с каким-то непонятным удивлением и интересом начал внимательно рассматривать слезу, которая скатывалась по щеке собрата. Взором проследил ее путь и, когда она расплылась в уголке губ, отпустил ворот, отошел к окну. В камере воцарилась глубокая тишина. И, вдруг, как крик отчаяния:
– Значит, мы обречены?
– Это – приговор Тирана. Но есть еще мы, и наша кровь еще жива!
– А что нам делать?
– Бороться! – ответил учитель, резко повернувшись.
– Бороться... Бороться! Правильно, – бороться! Я не смогу ничего другого делать. Я или Они... Мы или они, Сурхо. Пошли, уйдем в горы наши, в леса. Мы им покажем…
– Нет, Исмеил, абреков век ушел. Сейчас по-другому надо действовать.
– Ты знаешь, что делать, Сурхо? Я с тобой. Я твой брат! Я тебя нашел!..
Парис и Феб-стреловержец, сколь ни могучего
В Скейских воротах тебя ниспровергнут!
(Гомер)
Р.S.
Написано в концлагере, в Малой Зоне, в 1964 году: Мордовия, Явас, п/я-ЖХ – 385 (11,7,3). А как вынести рассказ после «освобождения»? Придумал собственный алфавит, иероглифы.
В 1967 году вернулся в Большую Зону. Сразу перевел свою рукопись на обычную графику, отпечатал на машинке и роздал желавшим прочитать.
Я тогда работал учителем в сельской школе. Приехали «товарищи» из КГБ, прямо с урока повезли в Назрань. Со мной беседовал «товарищ» из Москвы, который начал с того, что положил передо мной «Монолог» и говорит:
– Соскучился по Малой Зоне?
Он засмеялся так, как умеют смеяться ОНИ.
– Иса, тот, кому ты это дал, принес нам, не читая. Ты доволен?
– Я отпечатал сто, а вам принесли один. А вы довольны?
Потом мы помолчали. У нас не получался разговор.
– Ты меня помнишь? – спрашивает он.
– Нет.
– Я был на вашем суде. Трое нас было: один из аппарата ЦК, я и грозненский наш сотрудник. Дело в том, что это было первое открытое выступление против социалистического строя в Чечено-Ингушетии. Ты там напророчествовал нам крах системы… Помнишь?
– Помню.
– Сбудется?
– Да.
– Откуда ты это знаешь?
– Я знаю правило Цагена.
– И что гласит «правило Цагена»?
– Не руби сук, на котором сидишь.
– На каком же это суку мы сидим?
– На шее государства, и эту шею постоянно пилите. Революции не будет, не бойся, просто рухнет от собственной тяжести.
– А что будет потом?
– Ничего хорошего. Хаос. Долго, долго хаос, на целое поколение, пока естественной смертью не вымрут те, кто носил партбилеты.
Отпуская с миром, он вручил мне мой «Монолог». Почему он это сделал, не знаю. Это осталось для меня невыясненной тайной.