Миротворческий визит Чемберлена - сюжет яркий, интригующий, захватывающий. Сюжет непредсказуемый. Сюжет вечный.
Минуло много лет с тех пор, как он в первый раз приезжал договариваться с одним знаменитым политиком, и вроде договорился, и, вернувшись, восклицал радостно: "Я привез вам мир!" В наши дни Чемберлен никогда себе такого не позволит. Он стал молчалив, замкнут, недоверчив. Собственно, он теперь француз и зовут его по-другому: Франсуа Олланд. И в Мюнхене ему делать нечего, оттуда никакая зараза больше не расползается. Он едет в Москву. В остальном ситуация схожая.
Мир стоит на пороге большой войны, и роль западного политика, сохранившего некое подобие доверительных отношений с самым опасным из современных лидеров, вновь сводится к тому, чтобы его выслушать и как-то успокоить. Тогда для этого надо было сдать Судеты, а по сути - Чехословакию. Сегодня сдавать некого, зато сил у международной коалиции в противостоянии с агрессором куда больше, чем осенью 1938 года. С другой стороны, в ядерный век это не имеет особого значения, ибо радиоактивного пепла хватит на всех, оттого Олланду в Кремле ничуть не легче, нежели Чемберлену в Фюрербау. Миротворцу не позавидуешь.
Он должен быть спокоен и тверд, но откуда их брать, спокойствие и твердость, если две недели назад Париж пережил страшную террористическую атаку. Он должен демонстрировать сочувствие своему партнеру, заметно потрясенному недавними боевыми и небоевыми потерями, и на словах это Олланду удается, но расхождения слишком велики, чтобы их скрыть. В ходе переговоров он должен постараться понять, какие мысли и планы зреют в голове у российского президента, но это пока мало кому удавалось. Сверх того, обстоятельства, сопутствующие визиту в Москву, не поддаются никакому сравнению и анализу. Партнер и сам не знает, что ему делать, потому опасен вдвойне.
Главная беда в том, что в конфликте России с Турцией коса нашла на камень. Путин напоролся на Путина, которого зовут Эрдоганом, и у каждого свои духовные скрепы, в форме креста либо полумесяца. Анкара ведь тоже встает с колен, и строительство великой Турции сопровождается до боли похожими спецмероприятиями: мутными терактами, этническими войнами, устранением оппозиции и упразднением свободы слова. Вдобавок турецкий Путин тоскует по Османской империи, которую он потерял, как Эрдоган российский - по империи советской.
Оба с предельной остротой ощущают себя собирателями земель, и эти земли иногда пересекаются: в Крыму, в Карабахе. Оба очень тяжело переживают личную геополитическую катастрофу. Крупнейшую в ХХ веке или даже за шесть минувших веков.
Вот они и сшибаются насмерть, закошмаривая добрых людей: Россия с ее уникальным ядерным арсеналом и Турция, член НАТО. И если рядом с какой-нибудь Англией бомбардировщики ВКС РФ могут кружить почти безнаказанно, никто особо не пикнет, разве что посла на ковер вызовут, то с турками эти фокусы не проходят. Раз предупредят, другой, после беспилотник собьют, потом военный самолет. А когда Путин потребует извинений, Эрдоган ему дерзко ответит в том смысле, что сам давай извиняйся. И добавит, явно издеваясь, что, может, и не стали бы турки сбивать самолет, если бы знали, что он российский, но "в случае нового вторжения" собьют опять. Ну, и чтоб мало не показалось, вчера турецкий премьер Давутоглу пообещал "урегулировать" конфликт вокруг Нагорного Карабаха. А это война почти гарантированная, поскольку единственным союзником Армении в регионе является Россия.
Таков был фон, сопутствовавший историческому визиту, и Олланд понимал, в чем состоит его миссия и цель челночной дипломатии между Парижем, Вашингтоном, Лондоном, Берлином, Анкарой и Москвой. На публику говорить о терроризме, для борьбы с которым надо "объединяться в одну широкую коалицию". А на деле в ходе закрытых переговоров призывать Путина к сдержанности в диалоге с Турцией. Поскольку перед лицом грозящей мировой бойни даже о террористах думается как-то отвлеченно.
Имеются у партнеров и непреодолимые разногласия. По мнению Олланда и его союзников, "Асад не может играть никакой роли в будущем", а у Владимира Владимировича, как все знают, мнение прямо противоположное. Пусть, мол, судьбу Асада решает сирийский народ, хотя никаких выборов в разодранной гражданскими войнами стране проводить нельзя. То есть реальной коалиции с Кремлем нет и не будет, но разграничить сферы военного присутствия в регионе, чтобы не доводить до греха, еще можно, и к этому сводился основной посыл речей французского президента. Ну и про Украину никто забывать не собирается, и об этом Олланд тоже сказал - кратко, но внятно.
А про "инцидент" на турецко-сирийской границе он заговорил на пресс-конференции. Причем отвечая как бы на другой вопрос - насчет размещения в Сирии российских систем С-400, о чем Путин доложил подробно, а Олланд предпочел не распространяться. Развернуто он стал высказываться именно о "происшествии", и тут произнес самые важные слова, ради этого и приезжал.
"Главное - воздержаться от эскалации, - призвал президент Франции. - Нужно всеми силами избежать возможных повторений... И наконец, о чем мы условились с президентом Путиным, а это очень важный пункт: мы условились о том, что необходимо наносить удары только по террористам, только по ИГИЛ и только по джихадистским группировкам. Главное - не наносить удары по тем силам или по тем группировкам, которые тоже ведут борьбу с террористами со своей стороны". И хотя они с Путиным едва ли действительно о том договорились, точка зрения Североатлантического альянса была выражена Олландом с предельной ясностью. В частности, это касалось российских бомбежек на границе с Турцией. И если в ближайшие дни бомбежки в режиме "акции возмездия" не прекратятся, это будет означать, что ситуация к лучшему пока не изменилась.
Чемберлен, как известно, привез мир, но сильно просчитался. Олланд просчитаться не мог, поскольку на скорое разрешение кризиса не надеялся и не скрывал ни тревоги, ни пессимизма. Тем не менее визит его был весьма полезен - по той хотя бы причине, что президент Франции остается практически единственным западным лидером, сохранившим с Путиным внешнюю форму дружеских отношений. Видимость общего горя. Иллюзию взаимопонимания.
Он не привезет мир, сколько бы еще ни встречался со своим российским коллегой, но это сегодня вообще недостижимая мечта. Мечтой достижимой ныне является фиксация холодной войны между сверхдержавами в ее замороженном состоянии, и с этой задачей французский президент, похоже, справляется. Как минимум в Москве, а что касается Анкары, там свои лукавые терапевтические речи ведут другие переговорщики.
Илья Мильштейн