МЕМУАРЫ Часть 4

В ту же ночь из передовой русской цепи дали знать главному караулу, что трое лазутчиков имеют сказать весьма важное дело лично главнокоманду­ющему. Караульный офицер доложил об этом со­стоявшему при корпусном командире по полити­ческим видам полковнику князю Бековичу-Черкасскому, а он генералу Ермолову. Скоро лазутчики эти с князем Бековичем и с переводчиком без ору­жия вошли в Ставку Ермолова. Один из них, тща­тельно окутавший голову башлыком, обратился к нему через переводчика со следующими словами: «Сардар! я слышал, что вы за голову Бей-Булата отдаете 300 червонцев, если это справедливо, то я могу услужить вам и не дальше как в эту ночь го­лова Бей-Булата будет здесь перед вами, не за трис­та червонцев, а за то, что вы из любви к человече­ству избавите бедный чеченский народ и ваших храбрых солдат от кровопролитных битв».

Ермолов, будучи удивлен и заинтересован сло­вами, бойко и твердо выходившими из-под башлы­ка, спросил его, кто он такой и каким образом он может исполнить все, что он говорит и обещает.

– Прошу вас не спрашивать, – ответил лазут­чик, – вы узнаете, когда я представлю вам голо­ву Бей-Булата.

Ермолов, еще сильнее заинтересованный, жадно ловил слова лазутчика и, желая хорошенько понять его, спросил :

– Сколько же червонцев он хочет за голову Бей-Булата?

– Ни одной копейки, – ответил лазутчик.

Ермолов и любимец его Бекович-Черкасский взглянули друг на друга с недоумением. Ермолов с иронической улыбкой, назвавши этого чеченца не­бывало бескорыстным лазутчиком, потребовал от него сказать решительно и откровенно его желание.

– Мое желание, – продолжал тот, – состоит в том, чтобы вы, получивши в эту ночь Бей-Булата, завтра или послезавтра повернули свои войска об­ратно в крепость Грозную и там, пригласивши к се­бе всех членов народного махкеме, заключили с ним прочный мир на условиях, что отныне русские не будут строить в Большой и Малой Чечне крепостей и казачьих станиц, освободили всех арестантов, невинно содержащихся в Аксаевской крепости, и управляли ими не иначе, как по народному обычаю и шариату в народном суде (махкеме). Если вы, сардар, согласитесь на указанные условия и дади­те мне в безотлагательном исполнении их верную поруку, то прошу вас верить тому, что голова Бей-Булата будет в эту ночь здесь, но повторяю, не за деньги, а на вышесказанных условиях.

– Не правда ли, мы имеем дело с весьма зага­дочным человеком, – заметил Ермолов любимцу своему Бековичу-Черкасскому.

-    При всем моем желании, – сказал Бекович, – я не верю ни одному из его слов.

-    Чем черт не шутит, – сказал Ермолов, – чем меньше мы ему будем верить, тем больше нас обра­дует, если сверх ожидания нашего через несколько часов он явится к нам с головой любезного нам Бей-Булата.

– Скажи ему, – приказал Ермолов, – все, что он желает, есть благо народа, и потому я охотно согла­шусь с ним, пусть он только скажет, кого он хочет иметь порукой.

– Честное слово сардара Ермолова и милость ца­ря Александра, – сказал лазутчик.

– Пусть будет так, – заключил Ермолов и протя­нул ему руку: – вот тебе моя рука и с ней даю тебе честное слово, что, получивши от тебя голову Майр Бей-Булата, нарушителя спокойствия целого края, исполню с большим удовольствием все то, что меж­ду нами сказано, и кроме того народные кадии и достойные члены суда будут получать от правитель­ства хорошее содержание, а тебя, как достойного, щедро наградит царь. Теперь, – продолжал Ермо­лов, – я свое кончил, также требую от тебя, как истинного мусульманина, верную присягу на Аль-Коране, что ты исполнишь в точности свое обещание.

Лазутчик, не выпуская руку Ермолова, благода­рил Бога, назвал себя чрезвычайно счастливым, что надежды и ожидания его совершенно оправдались и что чеченцы избавлены от разорительной войны; затем, выпустив руку Ермолова, сказал:

– Теперь вам, сардар, присяга моя не нужна, и – (снявши башлык) – вот вам голова Бей-Була­та. Она всегда готова была быть жертвой для спо­койствия бедного чеченского народа. Поручаю себя Богу и Его правосудию.

– Он сам!.. Он сам!.. – воскликнули одновре­менно изумленные Бекович и переводчик.

– Да кто же он? – поспешно спросил Ермолов.

– Сам Майр Бей-Булат, Ваше Высокопревосхо­дительство, – ответил Бекович» (журнал «Кавказ», №1 (25), 1936, Париж).

И что же происходит дальше?

Верный своему честному слову, генерал Ермолов отпустил Бей-Булата. Даже больше, от имени рус­ского правительства он его назначил «старшиной всей Чечни», а через непродолжительное время тот же генерал Ермолов, заманив Бей-Булата в ловушку, убил его руками наемника, его же кров­ника.

Бесстрашный вояка, герой Бородинской битвы с острым стратегическим умом, один из представите­лей выдающейся плеяды генералов штаба Кутузова, победивших Наполеона, – Ермолов в войне с горца­ми стоял и через одиннадцать лет своего командова­ния кавказскими войсками в кровопролитнейших сражениях на том же самом месте, с которого он на­чал эту войну, – на границах Чечни. К неуспехам на Кавказе прибавились тяжкие огорчения из Петер­бурга: в списке членов будущего Временного пра­вительства, составленном восставшими декабриста­ми, Николай I, к своему ужасу, обнаружил имя че­ловека, которому верил, как самому себе, имя ге­нерала Ермолова, намеченного на должность военно­го министра (само по себе это ни о чем не говори­ло, ибо там числилось и имя великого русского ре­форматора, богобоязненнейшего и преданнейшего слуги императора, Сперанского, намеченного на пост министра иностранных дел). Но уже и одного того, что декабристы могли рассчитывать на Ермо­лова, было достаточно в глазах Николая I, чтобы в 1827 г. снять его и даже отставить от военной служ­бы. Назначая на его место фельдмаршала Паскевича, победителя в русско-персидской войне 1928 г., завоевателя Армении, названного в честь этого кня­зем Эриваньским, – Николай I в рескрипте на его имя писал: «После того, как выполнена и эта зада­ча, задача покорения Армянского нагорья, предсто­ит Вам другая задача, в моих глазах не менее важ­ная, а в рассуждении прямых польз гораздо важней­шая, – это покорение горских народов или истреб­ление непокорных» (М. Н. Покровский. Диплома­тия и войны царской России в XIX в.).

Легко догадаться, что верный этой программе Николай I теперь форсирует темпы и расширяет те­атр войны на Кавказе. Тридцать лет продолжается Кавказская война при нем, действующую кавказ­скую армию он доводит до 200 тыс. солдат. Трез­вые наблюдатели говорят о неоправданно высоких жертвах русских, но Николай I упорствует. Резуль­тат? Умирая в 1855 г., Николай I стоял на Кавказе там же, откуда он убрал генерала Ермолова, – на границах Чечни. Но была и разница: при Ермолове были «мирные» и «немирные» чеченцы, но когда правительство Николая I в 1840 г. предъявило уль­тиматум о разоружении мирных чеченцев, они от­ветили: «Чеченцев никто не разоружал – разоружа­ли только их трупы» – и, восставши, присоедини­лись к знаменитому имаму Шамилю, написав на сво­ем знамени стих из Корана: «О избранники Бога, вы не знали ни страха, ни траура» (X, 63).

За три года до этого Николай I посетил Кавказ. Побывал он и в «мирной» Чечне. Чеченцы решили, воспользовавшись этим, подать царю жалобу о при­чинах своего недовольства местным начальством. Вот что пишет об этом цитированный выше генерал Кундухов: «В 1837 г. император Николай I, первый из русских царей, осчастливил приездом своим Кав­каз. На другой день государь принимал депутатов с народными просьбами, говорил с ними очень благо­склонно, исключая из этого злополучных чеченцев, которых упрекал в неверности ему и его русским законам. Чеченцы в свою очередь ответили: «Ваше­му Императорскому Величеству мы преданы не ме­нее других горцев и уважаем законы не менее дру­гих, но, к несчастью нашему, ближайшее началь­ство, затемняя истину и не соблюдая никаких за­конов и обычаев, управляет нами совершенно по своему произволу, отзываясь о нас с дурной сто­роны...». Резкий, но очень справедливый ответ че­ченцев не понравился государю, и, назвав его клеве­той, он приказал им выкинуть из головы вредные мысли. Царь вместо того, чтобы хоть сколько-ни­будь оправдать ожидания народа, приказал дер­жать чеченцев под сильным страхом» (журнал «Кавказ», № 1 (25), 1936, Париж).

Однако, вернувшись в Петербург, царь несколь­ко изменил свое мнение о чеченцах. Царь писал сво­им подчиненным: «... я хочу не победы, а спокой­ствия... для интересов России надо стараться приго­лубить горцев и привязать их к русской держа­ве. ... я написал инструкцию и приказал учредить в разных местах школы для детей горцев, как вер­нейшее средство к их обрусению и к смягчению их нравов» (Л. И. Барат. Кавказцы в собственном Его Имп. Величества конвое. – «Часовой», 1981).

Но война оставалась войной. Командующий вой­сками в Чечне генерал-майор Пулло, по словам Кундухова, «начал ходить с отрядами по аулам мирных чеченцев под предлогом ловить там непокорных тавлинцев, будто в аулах их скрывающихся. На ноч­лег солдат и казаков расставляли по домам чечен­цев и, отыскивая небывалых тавлинцев, забирали все, что понравится солдату. На жалобы хозяев, на слезы женщин и детей Пулло смотрел со зверским равнодушием и, гордясь своими позорными дела­ми, называл жалобу чеченцев, как и император Ни­колай I, клеветой. В следующем, 1839 году, он опять повторил этот поход» (генерал Кундухов, там же). Вот это и привело ко всеобщему чеченскому восстанию. Чечня отныне стала частью территории имамата Шамиля. Так начался новый этап Кавказ­ской войны. Правда, был еще один генерал, более гуманный и более разумный, который хотел пред­упредить расширение восстания. Это командир корпуса генерал Головин. Он послал вышеназван­ного генерала Кундухова к чеченцам, чтобы они ему рассказали причины, почему они восстали. Чеченцы ему ответили: «Если корпусному командиру угод­но узнать причину нашего восстания, то пусть спросит генерала Пулло, начальника чеченского округа, он причины знает лучше всех чеченцев, которым теперь остается только просить Бога, чтобы навсегда избавиться от всех Пулло или уме­реть на штыках их» (там же). В одном из первых же сражений с чеченцами пал и сам генерал Пулло.

С этого времени русская кавказская армия не­сла огромные потери в войне с горцами, совершен­но не оправдывавшиеся успехами в деле их поко­рения. При этом горцы, постоянно переходя от обо­роны к наступлению, сводили на нет первые кажу­щиеся успехи. Корреспондент «Московских ведо­мостей» писал из действующей русской кавказской армии: ,,... в Чечне только то место наше, где стоит наш отряд; двинулся наш отряд, то и это место не­медленно переходит в руки противника». Из десят­ков крупных военных экспедиций и походов на Чечню и Дагестан сошлемся только на одну из них, на так называемую «Сухарную экспедицию Ворон­цова» в 1847 г. Военные сводки кавказского глав­ного командования о ходе этой экспедиции начина­лись обычно трафаретной фразой: «Предпринятая по Высочайшей воле Императора Николая I воен­ная экспедиция на Большую Чечню проходит...» Этой экспедицией руководил лично сам новый главнокомандующий кавказскими войсками гене­рал граф Воронцов. Немецкий писатель Фридрих Боденштедт, писавший свою книгу о Кавказе по свежим следам этой экспедиции, так рисует ее ход по рассказу одного русского офицера, участника этой экспедиции: «... между тем из Петербурга по­следовал приказ снарядить новую, более значитель­ную экспедицию в Большую Чечню, которая и на­чалась в конце сентября. Гигантский корабль, плывущий по морю, оставляет за собой видимые длин­ные борозды, на время впереди и по бокам волны расходятся, но тут же сходятся вновь, как только корабль поплывет дальше. Так шел и наш военный поход по Чечне. Там, где мы только что прошли, не находилось больше врагов, но впереди и по бо­кам они беспрерывно выплывают, и как только мы двинемся, они вновь немедленно смыкаются между собою. Экспедиция не оставляет среди них каких-либо заметных следов, только там и здесь из лесно­го моря виднеются русские сигнальные флаги –горящий аул. Единицы пленных и некоторое коли­чество скота – таковы наши трофеи. Может, с точ­ки зрения Петербурга, такой поход и кажется бо­лее успешным, чем он есть на самом деле» (Кавказ­ские народы в борьбе за свою свободу, ч. П. Берлин, 1855).

Эта «сухарная» экспедиция в горную Чечню (Дарго) оказалась роковой для Воронцова. Дав Воронцову возможность углубиться в горы и усту­пив ему даже очищенное Дарго, Шамиль отрезал генералу пути отступления и снабжения. Посажен­ному на голодный паек – сухари – и полностью от­резанному от своего тыла, Воронцову ничего не оставалось, как просить помощи из России. При­бытие новых частей генерала Фрайтага спасло его от полного разгрома. Вместе с ним спасся и участво­вавший в экспедиции, как гость генерала Ворон­цова, принц Александр Гессенский. При этом экспе­диция потеряла убитыми трех генералов, 195 офице­ров и 4 тыс. нижних чинов, много боеприпасов и оружия. Таковы были данные самого русского ко­мандования. Численность всех русских сил, участво­вавших в экспедиции на Дарго и поддерживавших ее из окружающих районов, доходила, по офици­альным данным русских военных историков, до 150 тыс. человек, а по сведениям того же Боденштедта даже до 200 тыс. человек.