К Михаилу Акинченко, корреспонденту Первого канала, вопросов нет. Понятно, зачем он поджигал траву в Хакасии: для создания фона. Наш телезритель слишком уж приучен к правдивой информации, и если пожара поблизости нет, а репортаж заявлен в новостной сводке, то надо своими руками создавать достоверную картинку. Хочешь не хочешь, а приходится поджигать.
Рамзана Кадырова понять трудней.
Приказывая своим силовикам в Чечне отстреливать заезжих правоохранителей, он не просто играет с огнем. Он, можно сказать, разжигает у себя в республике ненависть к социальным группам "сотрудники МВД", "сотрудники ФСБ" и некоторым другим. Хуже того. Он, как говаривали в прежние времена, вносит раскол в тандем.
Известно же, что силовые подразделения РФ - это опора путинского режима. Открывая в Чечне сезон охоты на российских полицейских, да еще столь демонстративно, под камеры, Рамзан Ахматович допускает грубейшую бестактность. Он ставит Владимира Владимировича перед выбором: между своими силовиками и руководителем ЧР. Выбрать, согласитесь, непросто.
Схожие проблемы Кадыров ставит и перед субъектами указанных социальных групп. С одной стороны, все они преданы Путину и выполняют приказы руководства, назначенного президентом. С другой стороны, хорошо вооружены и обучены эффективно отстреливаться в тех случаях, когда сталкиваются с непосредственной угрозой жизни. Выбирая между Путиным и смертоносным Кадыровым, тоже являющимся опорой режима, они испытывают очень сложные чувства. Причем не только по отношению к Рамзану Ахматовичу, который приказывает своим подчиненным вести "огонь на поражение", если они повстречают незваных российских гостей в Чечне. Но и по отношению к Владимиру Владимировичу, который этого Кадырова назначил.
Вообще фон здесь совсем другой. Куда чернее, чем наблюдался в объятой огнем Хакасии, где пламя, говорят, потушено, несмотря на все старания корреспондента Первого канала. Ибо речь идет о пожаре куда более опасном, типа торфяного, который полыхает в России уже более двадцати лет, то прорываясь наружу, как в Буденновске, Москве, Беслане, Волгограде или вот как сейчас в Ленинском районе Грозного, а то скрываясь надолго под землей. Иногда спичку бросишь - и пылает по всей стране.
Чаще всего события, связанные с войной, хотя бы понятны: теракт он и есть теракт. Про вчерашний случай такого не скажешь. Не вполне ясно, чем провинился перед гастролировавшими в Чечне ставропольскими полицейскими убитый Джамбулат Дадаев (однофамилец? родственник?), хотя можно догадаться, почему они заранее не предупредили о спецоперации местные власти. Из Чечни, как известно, выдачи нет, и все попытки московских силовиков хотя бы допросить Руслана Геремеева, подозреваемого в организации убийства Бориса Немцова, завершились безрезультатно. Иными словами, гости со Ставрополья действовали в Чечне как на территории вражеского государства. Тайно приехали, убили и скрылись.
Впрочем, и это все банальность. Банальна мысль о том, что на территории Чечни не действуют российские законы. Небанальна была реакция Кадырова, причем до такой степени, что пресс-секретарь Песков поначалу даже не знал, что и сказать, ссылаясь на отсутствие информации о скандале, который сотрясал страну. Потом отказался комментировать, и в этих его ответах отражались метания самого шефа. Путину тоже сказать было нечего.
В конце концов, на территории Чечни и нередко далеко за ее пределами, в Австрии, в Дубае или в Москве, реализуется его концепция умиротворения мятежной республики. Мир в обмен на немереные деньги и полнейшую безнаказанность. Рамзану Ахматовичу и его, как бы сказать, соратникам позволено буквально все, а он вместе с подведомственным населением обязуется любить Путина, а также забыть две войны и массовые убийства. Такой договор: бери что хочешь, твори что хочешь, но хотя бы на словах оставайся субъектом Российской Федерации.
Проблема, однако, заключается в том, что глава чеченской администрации и берет, и творит все что душе угодно, и Путина любит так, как еще никто никого никогда не любил, но вот забыть... Забывчивость ни за какие деньги не купишь, и это прорывается внезапно, в самый неподходящий момент. Когда Рамзан, дитя войны, потрясенный арестом одного Дадаева и убийством другого Дадаева, сообщает, что "времена двухтысячных годов прошли" и что "такого" больше "не будет". Двухтысячных, заметьте, когда чеченцев убивали под руководством главнокомандующего Путина.
Это срывается с языка невольно, и тут готовность расстреливать гастролеров из Москвы обретает историческое, что ли, объяснение. И слова эти он говорит, адресуясь не только к федералам. Он обращается к чеченцам , сидящим в зале, и камера, скользящая по лицам слушателей, выхватывает нечто такое, чего не перескажешь. Надо видеть.
Да, а в отставку он готов уйти хоть завтра, если в Кремле смогут найти ему замену и если сама мысль о преемнике Кадырова в Чечне не пугает до икоты ближайших советников Владимира Владимировича. Разжигая ненависть и пожар, он полагает, что незаменим и неуязвим, но тут, возможно, ошибается. Слишком уж велика ненависть, возбужденная войной, и не стоило бы подливать бензин в эту топку.
Тут ведь даже не Хакасия, тут Россия, которая за последний год сильно ожесточилась в сердце своем, и громкий ропот в силовых структурах может заставить Путина тяжко призадуматься о Чечне. И о том, что его план провалился, ибо колеблются уже обе опоры режима - и силовики, и Кадыров - и удерживать их в ручном режиме, призывая к миру и спокойствию, с каждым днем все трудней. Надо выбирать, а как тут выберешь, когда любая из конструкций, только тронь, обрушится на голову? Однако медлить еще опасней, поскольку все взоры обращены к нему, и в них сквозит такая преданность и требовательная любовь, что не отмолчишься.
Илья Мильштейн