Дней на десять первое лицо вроде как куда-то запропастилось. Ну, а потом, как это не всегда, но иногда водится, все же появилось.
Некоторая, наиболее нервозная и впечатлительная часть публики сама с собой и для себя самой разыграла на новый лад старинную мистерию о смерти и воскрешении божества. Другая просто терялась в догадках и сочиняла конспирологические сюжеты один другого чуднее. Третья - самая, кстати, многочисленная - просто-напросто занималась своими повседневными делами и никакого такого отсутствия даже и не замечала. Есть, нет - какая разница?
Под конец же блистательного и оглушительного отсутствия физического лица его светлый и непобедимый образ был явлен истосковавшейся и изнуренной тревожной неизвестностью публике - хотя и не во плоти, но зато в миллионах телевизоров по всей необъятной стране.
Сам я этого выдающегося, судя по всему, телефильма не видел, врать не стану. Да и зачем мне было его видеть, чтобы иметь некоторое о нем представление. Во-первых, можно, слегка перефразируя булгаковского Мастера, сказать: "Что же я, других не видел?" Во-вторых, слава богу, существует такой почтенный, описанный в классическом анекдоте жанр, как "наблюдение за наблюдающими", дающее иногда куда более выпуклые и глубокие ощущения, чем, так сказать, первичный объект наблюдения.
В общем, фильма я не видел, но - в соответствии с устоявшейся отечественной традицией - "скажу". Скажу, во-первых, вот что.
Я так понял, что при помощи испытанных спецредств они там решили некогда бурный, а к нынешним дням уже заметно подзаветрившийся народный восторг по поводу "крымнаша" слегка припудрить да подрумянить. Оно и понятно: за год такие сильные чувства обычно теряют первозданную остроту.
Это понятно и вполне объяснимо. Понятно также и то, что фильм, по впечатлениям искушенных наблюдателей, оказался вовсе не документальным, а более или менее игровым.
В этом как раз ничего нового. Принципиальное смешение или, что чаще, просто подмена жанровых признаков - это фирменная черта всей местной телепропагандистской стратегии. Нещадно и, в общем-то, вполне эффективно эксплуатируя полное доверие своей целевой аудитории к сказке, неискоренимую ее веру в физическое существование Деда Мороза и Змея Горыныча, они там даже и не парятся на предмет правдоподобия. Зачем? Чем фантастичнее, тем убедительнее.
Не они это, кстати, придумали. В годы моего детства, например, в годовщины Октября в телевизоре показывали одни и те же "документальные" кадры штурма Зимнего дворца с одними и теми же толпами революционного народа, штурмующими фотогеничные чугунные ворота, с одним и тем же - не менее фотогеничным - мальчиком, взбирающимся по этим воротам, с одним и тем же громовым "ура". Я был удивлен, узнав впоследствии, что этой "хроникой" были кадры - действительно очень выразительные, - снятые Сергеем Эйзенштейном для кинокартины "Октябрь", выпущенной к 10-летию исторического события. Фильм - уже не помню по каким причинам - был довольно быстро снят с проката, а отдельные кадры из него стали впоследствии использовать как документальные.
Но этот, с позволения сказать, художественный прием в те годы использовался все же умеренно и, в общем-то, как-то даже стыдливо. В прошедший же год этот прием стал основным для некоего нового информационно-художественного жанра, где сон и явь перемешаны до полной неразличимости.
Так что и это тоже понятно.
Но важно в данном случае не просто присутствие в "проекте" гаранта Конституции - где он только не присутствует. Тут важна исповедально-мемуарная составляющая, каковая, кажется, раньше не была явлена с такой выпуклой наглядностью.
"Исповедальная" линия в любой цивилизованной стране выглядела бы как публичное саморазоблачение с многообещающей судебной перспективой. Одно только признание в том, что они там вполне готовы были, если что не так, шарахнуть ядерной дубинкой, чего стоит.
Но то в цивилизованной стране. В нашей же, где ничто не дается так дешево и не ценится так дорого, как ловкость рук, а также всяческие пацанские понты, для благозвучия называемые "геополитикой", все не так. Потому и специфическая логика, по которой "как же не взять, если хочется" и "как это не мое, если как раз мое", несокрушима в своей младенческой цельности.
И то, что человек фактически признается во вранье всего лишь годичной давности, не должно особенно удивлять. Просто опять-таки необходимо учитывать особенности все той же целевой аудитории. Не для нас же с вами снимали эту телеэпопею. А для тех, кто, во-первых, устроен так, что помнит лишь то, что произошло или было сказано не раньше чем полтора дня назад. И во-вторых, решительно не видит во вранье ничего предосудительного. Ну да, соврал, и что. Значит, так надо было. Военная, типа, хитрость. А как вы хотели? И вообще - не обманешь, не продашь. А правду говорят только маленькие дети и взрослые лохи. А мы, слава богу, не дурее других. Одним словом, для тех это кино, кто рад повторять:
И все же мы отжали Крым,
Сверкая сталью и огнем.
Мы всех на свете победим
Или хотя бы на...
Что еще там показалось новым? Ну, например, то, что особенно отчетливо прозвучал до боли знакомый мотив руководящей и направляющей роли во всей этой эпопее одного человека.
Как представитель своего поколения, я не мог не вспомнить о другом судьбоносном документе совсем, казалось бы, другой эпохи. О выдающемся литературно-историческом произведении под названием "Малая земля". Общего вроде бы мало. Ну да, мало. И эпохи совсем разные, и люди мало похожи друг на друга. Разные также политические и технологические контексты. Все разное.
Общим же мне показалось лишь то, что и то и другое - попытка агиографии, где, как это и бывает во всех житиях, реальное и сверхъестественное вполне сочетаемы и совместимы.
Но та, давняя, жанрово восходила к как бы героической балладе. Как бы даже отчасти к былине. Эта же больше смахивает на плутовской роман. Только совсем не смешной. К тому же плохо прожаренный. С кровью. Буквально.
Лев Рубинштейн