Живущего в Лондоне американского писателя и журналиста Майкла Гольдфарба часто спрашивают в эфире о том, почему в этом году президентские выборы в США оказались такими необычными и может ли Дональд Трамп победить? И ответ на этот вопрос должен быть коротким. Но отвечать на него нужно подробно, говорит он, и для начала надо отправиться на 40 лет в прошлое.
Брюс Спрингстин приезжает в Лондон в рамках своего турне River. Два билета стоят 170 фунтов, и я уже не могу позволить себе сходить на концерт "Босса", даже если я и выдержал бы три с половиной часа под моросящим июльским дождичком на стадионе "Уэмбли".
Интересно, что Спрингстин вновь возвращается к своему старому альбому River. Всякий раз, когда гнев вновь пробуждается в Америке, напоминая остальному миру, что в стране не все в порядке, Брюс оказывается той самой фигурой в американской культуре, чьи идеи не нуждаются в объяснениях.
В конце 1986 года, как раз посередине второго срока президента Рейгана, когда американские города поразили две напасти – СПИД и крэк, а идеи экономической и социальной справедливости, воплощенные в так называемом "Новом курсе", разбились о неприступные стены Уолл-стрита, британская Guardian в своем редакционном комментарии написала: "Плохо это или хорошо, но Америка становится намного более чуждой территорией".
Ностальгия по юности
Я тогда как раз отметил свой первый год жизни в Лондоне и написал эссе, в котором пытался объяснить, какая она - Америка в тех ее местах, которые не знакомы читателям Guardian.
Я рассказал о массовых вынужденных переселениях людей, вызванных долгой рецессией, начавшейся в середине 1970-х. Я даже процитировал Спрингстина. Эссе вышло под заголовком "Разодранный в США" (Torn in the USA по аналогии со знаменитой песней Спрингстина Born in the USA, "Рожденный в США" - Би-би-си).
Сейчас Америка переживает еще более сложные пертурбации. Но в этом нет ничего принципиально нового. То, что мы наблюдаем, – это продолжение дезинтеграции общества, начавшейся 40 лет назад, примерно тогда, когда Спрингстин писал ту самую заглавную песню альбома River.
Альбом River вышел в 1980 году, он был посвящен в основном парням, которые всячески сопротивлялись приходу взрослой жизни со всей ее ответственностью – женой, детьми, работой, ипотекой. Жизнью, которая приносила неизбежный набор разочарований: жену, детей, работу, ипотеку и самого себя.
Заглавная песня в этом альбоме – это долгая и печальная история такой жизни. Рассказчик в ней жаждет вновь обрести себя таким, каким он был когда-то в прошлом – молодым и полным надежд.
"Я пришел из долины, мистер, где в юности нас учили делать так, как делал папа", - поет Спрингстин. Здесь главная идея в том, чтобы быть как отец – работать на такой же работе, вести себя так же как он, поступать правильно.
В этой песне кажется, что подобное воспитание связывает человека, лишает его жизненного выбора. Твой папа работал на сталелитейном заводе, на конвейере фордовского завода River Rouge, на угольной шахте - и ты будешь работать там же.
Но чем не пожертвовали бы сегодня многие из нас, чтобы обрести ту экономическую и социальную стабильность, которая таким резонансом прозвучала в песнях Спрингстина? Сильный профсоюз, 30 лет бессменной работы, пенсия... Звучит привлекательно.
Рассказчик в этой песне говорит нам: "Я работаю в строительной фирме в Джоунстауне. Но в последнее время работы мало из-за экономики".
Спрингстин в этой песне рассказывает историю своего шурина, пытавшегося не потерять работу в сложное время после "нефтяного шока" 1973 года, за которым последовали пять лет инфляции и экономической стагнации в США.
На забытом Богом перекрестке
В те времена считали, что стагнация – это циклическое явление: экономика рано или поздно вновь восстановится, и для всех наступит время экономического роста.
Экономика действительно восстановилась, но в 1982 году вновь впала в рецессию. И так продолжалось с регулярными интервалами до 2007-2008 годов, когда она оказалась при смерти.
Но очень мало кто понимал, насколько эпохальные перемены происходили все это время в американской экономике. ВВП рос. Доходы населения – нет. Средняя зарплата расти отказывалась. Работники с низкими зарплатами чувствовали, что их реальный доход уменьшался.
А что касается надежной работы, на ней крест поставило сочетание автоматизации производства, сокращения влияния профсоюзов и договоров о свободной торговле.
Американцы, которые выросли, чтобы стать как их отцы и матери, уже не имели такой возможности. Они уже не могли жить, как жили их родители, в долинах или городах, окружавших большие заводы и фабрики, потому что рабочих мест там осталось очень мало.
Началось "великое переселение" на юго-восток и юго-запад страны, хотя более точным термином было бы "великое рассеяние".
Насколько это тяжело – бросить обстановку стабильности, в которой вас вырастили, круг родных, церковь, в которую вы всю жизнь ходили, друзей, которые знали вас с детства.
Вы переезжаете на 500 или 1000 миль к югу и поселяетесь в пригородном районе, построенном на каком-то забытом Богом перекрестке автомагистралей, и начинаете работать изо всех сил, чтобы воссоздать подобие общины, которая вокруг вас когда-то была.
Вы находите работу, но это не та работа, которая была у вашего отца: зарплата хуже, никакого профсоюза нет, о стабильности тоже речи уже не идет. Когда экономика притормаживает, вы знаете, что можете лишиться своего места.
Америка становится богаче, но не для вас. И от этого больно.
20 лет после "нефтяного шока"
Именно об этом я написал в Guardian в 1986 году.
Осенью 1992-го, когда я уже семь лет как жил в Великобритании, перед выборами в США Всемирная служба Би-би-си отправила меня туда в командировку.
Там в кафе, в глубинке штата Мэн, совершенно случайно я встретил людей, которые и 20 лет спустя после "нефтяного шока" никак не могли от него оправиться.
Им было по сорок с лишним, и они не могли жить так же, как жили их родители, потому что великая инфляция 1970-х навсегда урезала реальную покупательную способность их зарплат.
Всретил я и шестидесятилетних американцев, обнаруживших, что все их сбережения, которые они откладывали на старость, испарились на третий день курса лечения от рака. Они хотели, чтобы хоть кто-то стал свидетелем их несчастья.
На следующий год, в 1993-м, я проехался по штатам Среднего Запада, чтобы понять, изменило ли что-нибудь правление Билла Клинтона, и понял, что нет. Если что-то и изменилось, так это то, что страдания еще больше вышли на поверхность.
В городке Кейп-Жирардо в штате Миссури я встретился с директором средней школы, консервативным евангелистом, очень страдавшим от того, что избирательная инициатива, предлагавшая поднять местный налог на долю процента и направить собранные деньги на ремонт разваливавшейся школы, была отвергнута избирателями.
Он думал, что был частью местной общины, и был огорошен эгоизмом, который продемонстрировало это голосование. Недавно он ушел со своего поста.
В том году на Миссисипи было мощное наводнение. Мы шли вдоль реки, и он показал на противоположный берег, где начинался штат Иллинойс. Вода там еще не сошла.
"Иногда я не понимаю, куда течет эта река", - сказал он мне.
Куда течет эта река?
Это было почти четверть века назад. Многие до сих пор не понимают, куда эта река течет: они по-прежнему ждут кого-то, кто придет и успокоит боль.
В последнее десятилетие к клубу страдающих присоединилось множество новых членов. Сейчас среди них все больше людей с хорошим профессиональным образованием.
Мы все знаем эту боль, когда приходится говорить детям: "Я не могу вам дать то, что было у меня в вашем возрасте".
Когда меня просят объяснить на радио или по телевидению феномен Дональда Трампа, я знаю, что не должен преподавать людям урок истории. Я должен говорить о сегодняшнем дне и немного объяснить особенности праймериз – партийных выборов кандидатов.
Я должен ссылаться на цифры и факты: опросы общественного мнения, показатели уровня безработицы, отсутствия роста зарплаты. Я должен упомянуть о том, что произойдет, потому что каждый теле- и радиоведущий спрашивает меня: "Ну что, может Трамп победить?"
И я говорю себе: невозможно в коротком интервью объяснить людям силу 40-летней боли и страданий, которыми сопровождается формирование американского общества.
Нет таких цифр и показателей, которыми можно измерить эту боль.
В конце песни River Брюс написал: "Если мечта не сбывается, что это – обман или что-то хуже?"
Сорок лет страданий заставили некоторых американцев ответить на вопрос Спрингстина, что Великая американская мечта оказалась хуже, чем обман. Вооружась этим безысходным ответом, они ищут политического лидера, который бы стал выразителем их гнева и боли.
Так что мой ответ на вопрос ведущих о том, может ли выиграть Трамп, остается таким же, каким он был до начала праймериз: "Да".
Источник: bbc.co.uk