Актуальный российский художник-акционист Петр Павленский в интервью Русской службе Би-би-си рассказал, как, по его мнению, можно заставить систему пожирать саму себя.
Мещанский суд Москвы 8 июня оштрафовал Петра Павленского на 500 тысяч рублей (7,6 тыс. долларов) за поджог двери здания Федеральной службы безопасности (ФСБ) на Лубянке.
Помимо акции "Угроза" Павленский также прославился публичным зашиванием собственного рта (акция "Шов"), оборачиванием в колючую проволоку ("Туша"), прибиванием своих гениталий к брусчатке Красной площади ("Фиксация"), поджогом покрышек в Петербурге ("Свобода") и отрезанием мочки уха ("Отделение").
На суде Павленский привлекал в качестве свидетельниц секс-работниц, а находясь в СИЗО, угодил в карцер за разбитые в камере лампочки. Он также, по его словам, был избит конвоирами, в результате чего получил трещину ребра.
Русская служба Би-би-си поинтересовалась у Павленского, как после всего этого ему удалось оказаться на свободе и как он интерпретирует собственные акции.
Би-би-си: Семь месяцев, которые вы провели в заключении, можно считать логическим продолжением акции "Угроза"?
Петр Павленский: Нет, конечно, я не воспринимаю это как акцию. Акция закончилась, когда я был задержан сотрудниками ФСБ. То, что происходило в тюрьме, и освобождение - это процесс утверждения границ и форм политического искусства. Это прецеденты внутри этого процесса.
Би-би-си: К какому "жанру" тогда относятся ваши методы защиты в суде? Это эксперимент?
П.П.: Ну почему? Я очень плохо отношусь к предопределенностям, навязанным социальным и психологическим шаблонам. Хоть немного отличное поведение, даже в мелочах, позволяет их преодолевать. Я каждый раз думал, чем является этот процесс, каждое заседание в отдельности, и какие смыслы это может нести.
На мой взгляд, неподчинение - это одна из лучших тактик защиты, хотя я и не ставил целью защищаться. С юридической точки зрения, я бы посоветовал защищаться именно так.
- "Это вам не в храме плясать": реакция на приговор Павленскому
- Прокуратура объяснила, чем ценна дверь ФСБ, которую поджег Павленский
- Дело Павленского: вместо бомжей в суд вызвали украинцев
Допустим, я не стал дожидаться в Петербурге процесса по акции "Свобода", не захотел подчиняться психотюрьме, самой идее психотюрем, когда подписка о невыезде заставляет тебя сидеть в городе, хотя твои руки и ноги свободны.
Такие элементы неподчинения глупым и смешным вещам помогают в конечном счете с этой системой бороться.
У системы начинаются ступоры, коллапсы бюрократические, и она начинает сама себя пожирать. Я как индивид оказываюсь в более выгодном положении по отношению к системе.
Против тюремной администрации
Би-би-си: Чем вы занимались эти семь месяцев? Как проходил ваш день?
П.П.: Шесть месяцев я был в "Бутырке", один, последний, - в СИЗО-4 в Медведково. Три недели я был [на экспертизе] в Институте [судебной психиатрии имени] Сербского. 10 дней в карцере. Бывало по-разному.
В "Бутырке", кроме меня, [в камере] было еще два арестанта. День везде, кроме карцера, начинался с проверки. В карцере же забирают матрац и пристегивают кровать к стене. Это делается, чтобы у арестанта не было возможности прилечь, отдохнуть. Ты можешь только сидеть на жесткой скамейке.
А так каждый день начинается со столкновения с полицейским надзором. Арестанты должны выйти на проверку, и с этого начинаются бесконечные интриги, провокации администрации тюрьмы.
Эти интриги - основа ее политики в отношении к арестантам.
Би-би-си: Эти проверки - тоже навязываемый системой шаблон?
П.П.: Конечно!
Би-би-си: Вы пытались его сломать?
П.П.: Пытался! На протяжении трех месяцев я не выходил на утренние проверки. Это позволило мне достичь своих целей в тюрьме - восстановить справедливость по ряду бытовых вопросов.
На воле эти вопросы кажутся несущественными, но когда люди вынуждены круглые сутки находиться на площади 10 квадратных метров, это приобретает большое значение. Это возможность выходить гулять, для кого-то - возможность смотреть телевизор или иметь больше света, чтобы написать письмо или почитать книгу.
Администрация тюрьмы всегда пытается получить полный контроль, чтобы арестант во всем зависел от нее. Каждую долю независимости, небольшую, смешную по понятиям воли, нужно выбивать, прилагая очень большие усилия и настойчивость.
Би-би-си: Как вы общались с сокамерниками? Менялось ли их отношение к вашим акциям после общения с автором?
П.П.: Конечно. Об акциях я говорю постоянно. Сокамерники сначала сами интересуются, а когда все узнают, перестают задавать вопросы. Но и помимо этого в тюрьме много общения.
Когда выходишь из камеры, в суд едешь или к врачу, на прогулке, при переводе в другую камеру - встречаешься с большим количеством людей. Общение идет непрерывно.
Кто-то понимал [смысл акций] сразу, кто-то - спустя несколько дней разговоров. Многие воспринимают акции как форму определенного сложного, напряженного взаимодействия с властью. Не все понимали и видели в этом искусство.
Нужно понимать, что в тюрьме не было возможности видеть изображение. Они знали об этом как о неких историях или по телевизионным репортажам, то есть в соответствующем контексте.
Би-би-си: Что вы читали в заключении?
П.П.: Вообще читал много. [Философа] Джорджо Агамбена, [философа] Ролана Барта, "Воспоминания" Нестора Махно, Вацлава Гавела, "Историю России" Карамзина начал…
Почему война - не искусство
Би-би-си: Вы следили за отзывами об акции "Угроза"?
П.П.: В тюрьме была лишь фрагментарная возможность следить за реакцией. По письмам, например.
Би-би-си: Одна из позиций сводится к тому, что вас не посадили, поскольку это выгодно власти, а ваши акции дискредитируют "конструктивный" протест.
П.П.: В чем дискредитируют? Я не вижу, чем эти "конструктивные" протестующие принципиально отличаются от самой власти. Есть какие-то поверхностные отличия, но когда мы доходим до сути, базовых форм существования, которые важнее всего, - вот тут отличия стираются полностью.
Би-би-си: Что для вас огонь, кроме метафоры просвещения? Можно ли назвать его "краской", а здание ФСБ - "холстом"?
П.П.: Я воспринимаю огонь как источник света. Он освещает то, что пытаются скрыть. В случае с Лубянкой огонь был одновременно и знаком, и сам по себе нес смысл, и был инструментом для работы с материалом. А материалом была Лубянка.
Было бы гораздо лучше, если бы эта дверь осталась на своем месте со следами огня.
Методичное уничтожение культуры стало основанием для того, чтобы эти структуры сами себя объявили памятником культуры. Их возмущение несоизмеримо сильнее того, что заслуживает порча лакокрасочного слоя двери. Стоило бы оставить это как памятник на памятнике.
Би-би-си: А разве эти двери не памятник культуры? Их несоразмерные человеческому облику размеры ведь можно воспринимать как символ власти, символ границ между властью и обществом…
П.П.: Я не размышлял об этом, но это интересно.
Би-би-си: Где граница между искусством и не-искусством? Если можно поджечь дверь ФСБ, то тогда искусство - это все, что так именуется?
П.П.: Не сам поджог является искусством. Элементом этого искусства стала, например, реакция эфэсбэшников, когда они сами себя закрыли железным занавесом. Искусство - это не только огонь, но и текст, название, то, что следует до и после. Наконец, это полученные в результате изображения, видео.
Би-би-си: Некоторые события на востоке Украины, например, тоже носят символический и театрализованный характер. Это не искусство?
П.П.: Нет, для меня нет. Там изначально цели и методы другие. Давайте не уходить в то, что всё есть всё, и поэтому всё. Если в основании стоит желание пойти и убить человека, то, как это не назови, как не обставь, это все равно будет убийство. Цель войны - захватить, разрушить что-то реальное. Искусство же работает в символическом поле, оно не работает с фактической реальностью.
Би-би-си: Вы будете платить штраф за дверь?
П.П.: Нет.
Би-би-си: Что будете делать, когда придут приставы?
П.П.: Не размышлял об этом, и это меня вообще не сильно беспокоит.
Би-би-си: Какую свою акцию считаете самой удачной?
П.П.: Это ряд акций, они коррелируют между собой. Одна акция работает для утверждения другой, это последовательность событий, так что я бы не стал выделять ни одну.
Андрей Сошников