Сегодня можем вспомнить классика литературы Чечено-Ингушетии, книгами которого зачитывались дети не одного поколения. Ровно десять лет назад не стало журналиста, поэта, детского писателя Хамзата Саракаева (Дала геч дойла цун). Поэтому предлагаем вниманию читателей статью, написанную в 2007 году к восьмидесятилетию этого замечательного, доброго, интеллигентного человека, вспоминая которого, понимаешь, что мир спасают именно такие люди. Статья была написана сыном писателя и опубликована в журнале "Вайнах".
О том, чтобы прятаться от бомбежек в подвале, он не хотел даже и слышать, когда его звал кто-нибудь из троих, оставшихся во всем квартале, соседей, из которых он был самым старшим. Он слишком верит в судьбу, чтобы скрываться от предначертанного ему Всевышним, и считает неприемлемым в его возрасте бояться чего-то, особенно после всего, что повидал и пережил на своем веку. Но и смерти, конечно, не искал. Выбрав самую безопасную по логике комнату младшего сына, с трех сторон окруженную другими помещениями дома, а с четвертой – почти примыкающей стеной соседской времянки, он ночевал в ней, мирно засыпая под взрывы бомб и снарядов, свист пуль и вой мин.
Это спокойствие исходило от сознания того, что вся его семья находилась в безопасности. Как и в «Первую чеченскую» он при первых же признаках войны незамедлительно выпроводил всех домочадцев в соседнюю Ингушетию, а о себе самом ничуть не переживал, полагая, что и так уже зажился на этом свете. И только одна забота тревожила его – сохранить жилье для детей, чтобы им было куда вернуться, когда всё закончится. Построить новый дом, у него нет уже сил, да и средств, которых не скопил по причине того, что зарабатывал их исключительно честным трудом, и готов был тут же поделиться заработанным с любым нуждающимся. Вот и не осталось почти ни гроша за душой, когда снова грянула беда. Единственным нажитым богатством был только этот, почти весь построенный его собственными руками, дом да старенькая «семёрка» в гараже.
Шёл уже третий месяц, как он оставался дома один. Нет, не совсем один: с ним рядом был Абрек – брошенная хозяевами большая и умная немецкая овчарка, которую он приютил. С ней вместе коротал он короткие зимние дни и длинные ночи. Этот пёс и был в основном его собеседником и помощником в ту пору. Помощь его была весьма ощутимой – он отпугивал мародеров, повадившихся в поселок Калинина, как только его покинуло большинство жителей.
Одного из них хозяин сам прогнал со своего двора, причем заставив ретироваться тем же путем, каким тот туда проник, то есть через забор. После этого случая они вдвоём с Абреком допоздна сиживали вечерами посреди двора в ожидании ночных визитёров: кутающийся от мороза старик с двустволкой в руках, а рядом – преисполненный чувством собственной значимости пёс. А когда хозяин ложился спать, чуткий “немец” брал на себя охрану дома, громким лаем оповещая о любой опасности…
В один из вечеров к нему пришел живущий через два дома старик Ахмед и вдруг без всяких предисловий стал звать его на ночь к себе. Он, по обыкновению, всячески пытался отказаться от приглашения, но Ахмед, то уговаривая, то чуть ли ни требуя своего, оставался непреклонным. Удивленный таким поведением соседа, которого знал уже больше сорока лет, он всё-таки поддался на его уговоры…
Утром, вернувшись к себе, он увидел изрешеченную осколками кровать, на которой спал с тех пор, как начались обстрелы, и почти полностью разрушенную стену комнаты, казавшейся до сих пор самой безопасной в доме. Именно в неё попал снаряд.
Когда Ахмеда через несколько месяцев спросили о его странном поведении в тот вечер, он так и не смог дать вразумительного ответа. Бормоча что-то бессвязное, он только одно произнёс твёрдо: “Это я не сам тогда за ним пришел, это меня Аллах послал”…
Есть в этой истории и еще одно обстоятельство, которое на первый взгляд может показаться несколько мистическим.
Хамзат Саракаев (а именно о нём идет речь) на вопрос, почему он, при его нелюбви ночевать вне своего дома, согласился провести ту ночь у соседа, искренне ответил, что в какой-то момент спора с Ахмедом услышал “голос”, велевший ему так поступить. Этот самый голос, или, пожалуй, рука Всевышнего с детства направляла его к выходу из самых тяжелых ситуаций. А их было немало в его жизни…
Не помнивший свою мать, умершую еще в его младенчестве, в шесть лет он остался круглым сиротой. День наступления сиротства, был “тепло скрашен” визитом доблестных чекистов, явившихся за его отцом – первым чеченским журналистом Ибрагим-Беком Саракаевым, но попавших на его похороны. Это, однако, не помешало им заставить родственников развернуть саван, в который был уже укутан покойный, для освидетельствования его личности. Его дяде – брату отца Азису также не удалось избежать участи многих достойных людей того времени, чья вина только в том и заключалась, что они были достойными: в 37-м году он был арестован и вскоре расстрелян в Грозном. Таким образом, маленький Хамзат был лишен и опекуна в лице дяди. Сам же Ибрагим-Бек был для НКВД бесспорным “врагом народа”: бдительные доброжелатели донесли “куда следует”, что он в свое время являлся старшим офицером царской армии. А какой же армии он мог быть офицером, сражаясь в рядах “Дикой дивизии” на фронтах Первой мировой, куда бежал, кстати, от преследования той самой царской власти в лице жандармерии за слишком вольные статьи в защиту чеченского народа?!..
Потом было Выселение. Кому-то повезло больше, чьи-то дети уже на второй-третий день после прибытия в Казахстан пошли учиться в местные школы. Пятнадцатилетний Хамзат волей случая оказался брошенным с другими детьми и женщинами в голой степи. Последние запасы еды были исчерпаны еще в пути, и выбор был небольшой – умереть если не от холода, то от голода. А рядом паслись отары казахских овец. Инстинкт к жизни одержал верх над сызмальства привитым табу на чужое. И это было немудрено при виде голодных детей и их, плачущих от безысходности, матерей. Всего один барашек, ведь их было так много… После дележа ему тоже достался маленький кусочек мяса, но какой высокой ценой…
Несколько пастухов, окруживших его верхом на лошадях, были уверены, что легко разделаются с истощенным голодом мальчишкой. Старшему из них Хамзат в пылу потасовки вырвал клок из бороды, что окончательно привело казахов в ярость. Как всегда, спасать кинулись женщины: умоляя казахов о пощаде, они пытались заслонить мальчика собой (не правда ли, знакомая картина?). Чабаны стали бить их плетьми, чтобы те расступились и не мешали им творить свою расправу. Плетью бить женщину, да еще чужую! Это было неслыханным для чеченца. Хамзат бросился на их защиту с единственным имевшимся оружием – топором, но силы были слишком неравны.
Дальше всё было как в кино. Только не в том, советском, где подмога постоянно опаздывала. Здесь она в жанре западных боевиков подоспела как раз вовремя: старший брат Азамат во весь опор несся на бричке, паля в воздух из «браунинга», Бог весть каким образом провезенного с собой в Казахстан…
После этого случая местные жители гораздо осторожнее вели себя с чеченскими женщинами и детьми и были очень рады, когда Азамат добился разрешения на переезд из того проклятого Богом места в Джамбул, а затем в Чимкент…
Он бежал из Чимкента через три республики в то самое время, когда даже за посещение соседнего села можно было получить “двадцать лет каторжных работ”. Автор этих строк неспроста взял последние слова в кавычки, потому что сам держал в руках чудом сохранившуюся расписку, данную Билалом Саидовым коменданту населенного пункта, где он проживал в годы выселения. Такие расписки давали все взрослые чеченцы без исключения. Двадцать лет каторги! – такова была цена свободы. Но Хамзат, даже в свои 80 оставшийся неисправимым романтиком, как и многие мальчишки той поры, отчаянно мечтал о кораблях и дальних плаваниях, начитавшись о них в приключенческой литературе. Да и много ли тогда было перспектив у молодого «спецпереселенца» в Казахстане?
Когда он сдавал документы в штурманское отделение мореходного училища, один из преподавателей в звании капитана второго ранга предложил ему назваться туркменом, казахом или узбеком, так как русским Хамзата Бековича не запишешь. В ту пору многие меняли “пятую графу” в документах для более комфортного существования на фоне тотального гонения всего нашего народа.
- Тебе, чеченцу, всё равно не позволят здесь учиться, – сетовал сердобольный кавторанг.
- Как же я буду потом смотреть в глаза своим детям, если в такую тяжелую минуту для моего народа поменяю национальность?! – возмутился семнадцатилетний Хамзат.
К сожалению, умудренный жизненным опытом преподаватель оказался прав…
Его арестовали через три месяца учебы в училище, забрав прямо с занятий.
- А-а-а, чечен! Предатель! Бандит! – кричал на него в кабинете для допросов красномордый майор НКВД, перемежая свои вопли непотребной бранью.
Кровь ударила Хамзату в голову. Он схватился за стул – тот прикручен к полу. Он кинулся на энкавэдэшника через стол, но из коридора, спеша на помощь своему начальнику, ворвалась охрана…
Самым удивительным выглядит сегодня тот факт, что весь курс училища устроил подобие митинга у здания местного отделения НКВД, требуя освобождения своего сокурсника Саракаева – это в сталинские-то времена! Хамзат был отпущен до особого распоряжения и, не теряя времени, по совету друзей написал письма трём членам Политбюро ЦК КПСС. Может быть, кто-то скажет, что это было просто случайностью, но, пожалуй, только благодаря Божьей воле большие чины в Москве вынесли решение: разрешить курсанту Саракаеву продолжить дальнейшее обучение в штурманском училище, и после окончания оного служить по выбранной специальности. Получивший директиву с таким содержанием майор-энкавэдэшник был крайне раздосадован, что ему пришлось вернуть Хамзату курсантское удостоверение…
Начало службы во флоте совпало с «холодным летом 53-го»: чуть ли ни половину из числа тогдашних матросов составляли вчерашние уголовники, амнистированные после смерти “вождя народов”. И уж, конечно, не для того они нанимались на корабль, чтобы подчиняться приказам какого-то «салаги». Непонятливых приходилось вразумлять.
Вернувшись как-то ночью из внеочередного увольнения на борт, старший лейтенант Саракаев обнаружил свою постель всю истыканной ножами: пьяные “блатные”, полагая, что он спит в своей каюте, резали в темноте морскую траву, которой набивались в ту пору матрасы на кораблях. Вскоре раздался стук в дверь. Обнажив кортик, Хамзат распахнул её, готовый дать отпор любому, кто войдет. Но это матросы, протрезвев, пришли каяться, и, зная его крутой нрав, умоляли о прощении и возможности искупить свою вину…
Послевоенное время было небогатым на яства. Основным питанием на флоте были морепродукты, которые давно приелись всей команде. И тут такое везение – над судном пролетала стая диких уток. Охота оказалась удачной, оставалась только проблема доставки подстреленных птиц на борт. Хамзат с другом спустились на лед, по которому шел корабль, и осторожно двинулись за дичью. Но хрупкий для осенней поры ледяной слой проломился, и друзья мигом оказались в студёной воде. Его товарищу не повезло – он мгновенно ушел под толщу льда, а сам Хамзат каким-то чудом удержался в образовавшейся полынье, цепляясь за ледяные края. Жажда жизни вновь взяла своё, хотя и не обошлось без воспаления легких…
Хамзат был старшим помощником капитана и уже получил от командования предложение возглавить собственный корабль, когда в 1957 году старший брат велел ему возвращаться домой в Чечено-Ингушетию. Это сейчас молодежь нередко игнорирует слова старших, а для него требование Азамата было законом. С карьерой на флоте пришлось распрощаться.
Неласково принимал возвращающихся чеченцев отчий край, особенно в лице тех, кто благополучно проживал все эти годы в их вынужденно покинутых жилищах. В республике бродили националистические настроения, в темное время суток опасно было выходить одному на улицу.
Но не таков был отставной морской волк, чтобы бояться кого бы то ни было. Ежевечерне он с офицерским кортиком за поясом в одиночку пешком возвращался с работы домой. Тогда, к счастью, обошлось без эксцессов. Хотя и пришлось однажды отбиваться от взбунтовавшихся шовинистов с остальными сотрудниками редакции газеты «Ленинский путь», куда он поступил работать вскоре после возвращения на родину.
Работа в газете была выбрана не случайно. Как уже было сказано выше родители Хамзата – Саракаевы Ибрагим-Бек и Мариам (Эльмурзаева в девичестве) – были первыми чеченскими журналистами, двое старших братьев Азамат и Юсуп также работали в разных изданиях, и сам Хамзат уже с 12 лет публиковался в республиканской прессе. Журналистская деятельность близко свела его с такими корифеями чеченской литературы как Магомет Сулаев, Халид Ошаев, Магомет Мамакаев, ставшими не только друзьями, но и наставниками молодого автора. В тот же период он успешно начинает пробовать себя в жанре художественной прозы. «Первый подвиг» и «Нихларский мост» так назывались его первые рассказы, получившие горячее одобрение читателей и высокую оценку собратьев по перу.
После нескольких лет работы в должности ответственного секретаря газеты «Ленинский путь» Обком партии переводит его в Госкомитет ЧИ АССР по телевидению и радиовещанию, где он оказывается у истоков становления национального радио и ТВ, работая старшим, а затем главным редактором. А с 80-х годов и вплоть до начала военных действий в республике Хамзат возглавляет отдел художественной литературы Чечено-Ингушского книжного издательства.
За годы своей трудовой деятельности Х.Саракаев и сам воспитал целую плеяду чеченских журналистов, поэтов и прозаиков. Какие бы должности не занимал, он всегда оставался приветливым, вежливым и чутким с подчиненными, коллегами и даже посторонними людьми, независимо от их возраста, социального или материального положения. Непременно вставая, он приветствовал любых юношу или девушку, зашедших к нему в кабинет, не говоря уже о старших. При этом вышестоящему начальству никогда не давал спуску, не позволяя по отношению к себе какой-либо вольности или неуважения.
Даже с ребенком он разговаривал на равных, всегда готовый внимательно выслушать его проблему. Возвращаясь с работы домой и застав своего сына, играющим с соседскими ребятишками, он мог повести всю ватагу в магазин и каждому купить любую игрушку, которую тот пожелает, не выделяя при этом своего ребенка из остальных.
Зато никому из взрослых он не позволял какой-либо грубости или хамства. В любую минуту готовый усмирить зарвавшегося нахала или распоясавшегося хулигана, защитить слабого, заступиться за женщину, он никогда не проходил мимо подобных случаев, сам порой попадая из-за этого в неприятности.
Наверное, мало найдется сегодня таких домовых книг, в которых раздел «Прописка» как у Х.Саракаева заполнен почти полностью. Здесь можно встретить имена многих, тогда начинающих, а ныне известных всей республике поэтов и писателей, которым он всегда готов был оказать любую посильную помощь – профессиональную, моральную, материальную. Тогда городская прописка была очень важна для трудоустройства в Грозном, и Хамзат по мере сил старался помочь пишущей молодежи. Некоторые из них проживали какое-то время в его доме, так как не имели в городе ни жилья, ни средств для его найма. Одним словом, дом Саракаевых и днём, и ночью был полон друзей, которых, несмотря на время суток, самочувствие и настроение, с неизменным гостеприимством и улыбкой на лице встречала его жена Тамара.
Самой большой проблемой для начинающих литераторов был, конечно, вопрос издания своих трудов, что действительно было нелегко в советское время. И тут Хамзат Саракаев оказывал им неоценимую поддержку: сам редактировал их работы, а затем, пользуясь своим авторитетом, знакомствами, связями, добивался публикаций произведений многих молодых талантов.
Не хочется называть здесь имена тех, о ком выше шла речь: жизнь показала, что редко кому бывают по душе подобные напоминания. Но были среди них и те, кто по сей день отдает дань благодарности и уважения Хамзату за всё, что он для них сделал, хотя он этого никогда и не ждет. Он поступал так, как велела ему совесть, да и не мог никогда отказать тому, кто просил о помощи.
В этой связи хотелось бы подробнее остановиться на случае с романом ныне покойного Абузара Айдамирова «Долгие ночи», который Х.Саракаев редактировал лично и даже получил специально для этой цели полугодовой творческий отпуск на работе. Руководство Обкома компартии ЧИ АССР весьма прохладно отнеслось тогда к этому произведению, но Хамзат, как редактор, всё-таки отстоял его на самом верху республиканской власти. Несмотря на все препоны, он добился издания книги, понимая, насколько она важна по своему содержанию для воссоздания утерянных страниц нашей истории. Немало часов провели они вместе с Абузаром, оттачивая слог, стиль, уточняя какие-то детали, выверяя каждое предложение романа, чтобы он в должном виде вышел в свет. Тема выселения чеченцев в Турцию в конце XIX века имела особую значимость для Хамзата, поскольку еще его отец Ибрагим-Бек посвятил ей свою работу «По трущобам Чечни», изданную в 1913 году. В 1991-м Хамзат за свой счет переиздал отцовскую брошюру, сохранив первоначальное оформление и язык.
С этой монографией вышел небольшой казус. Заходя на чеченские сайты в Интернете, на некоторых из них я обнаружил об И-Б. Саракаеве такие строки: «Саракаев Ибрагим-Бек – первый чеченский журналист. Автор книги «По трущобам Чечни» (1991). Пишет на русском языке». И всё!
Не удосужились создатели этих сайтов хотя бы проверить информацию и выяснить, что отписал он свое еще в 1934 году, а «По трущобам Чечни» – всего лишь малая часть его публицистического и беллетристического наследия, которое он полностью посвятил своему народу. Оно и немудрено: кто сейчас помнит, кем был Ибрагим-Бек Саракаев? Да и о самом Хамзате знают сегодня не столько по его произведениям, сколько по изредка транслировавшимся в последние годы его интервью республиканскому телевидению.
Зато никогда не забывали о нем недоброжелатели и завистники, благодаря которым он много лет не мог вступить в Союз писателей СССР, пока, наконец, на очередном съезде СП его тогдашний председатель Сергей Михалков не подошел к нему в буфете и не спросил:
- Саракаев, это правда, что вы князь?
- Вы что-то путаете, – удивился Хамзат, – у чеченцев никогда не было князей…
Не догадывался он при его простодушии, что некоторые так называемые «товарищи» неустанно продолжают дело тех, кто когда-то доносил на его отца и дядю, и многих-многих других. Ну не подходило в то строго «рабоче-крестьянское» время его происхождение для того, чтобы быть «инженером человеческих душ», да и творчество его не особо соответствовало идеологическим критериям приснопамятной советской эпохи. Многим не давало покоя то, что он сын офицера и внучатый племянник известного нефтепромышленника Абдул-Межида (Тапы) Чермоева. Хорошо еще, что не копнули тогда глубже! А то кто знает, как сложилась бы участь Хамзата при всех титулах и регалиях его предков. Он же никогда и не скрывал своего происхождения, как и национальности, а, напротив, всегда гордился ими…
О творчестве Хамзата Саракаева можно говорить очень много. К сожалению, автор данной статьи не является профессиональным литературным критиком, и ему трудно провести детальный анализ работ Х.Саракаева, тем более его переводов произведений Л.Н. Толстого или Бомарше. Пожалуй, лучше всех это сделал несколько лет назад в своей статье друг писателя – Адиз Кусаев. После этой замечательной публикации трудно еще что-то добавить.
Со своей дилетантской колокольни могу лишь отметить, что, познакомившись с любой из 12 книг Х.Саракаева, первое, что хочется сказать – все они очень… светлые. Именно СВЕТЛЫЕ, то есть наполненные тем самым теплым и добрым светом, который исходит от него самого, которым искрятся его нестареющие серые глаза, и который он смог пронести в своем сердце через всю жизнь, несмотря на бесчисленные беды и невзгоды, потери и лишения. В любых обстоятельствах он оставался таким, какими являются и герои его книг, в которых практически нет дозволенного беллетристу авторского вымысла или домысла. У Хамзата и не было необходимости что-то придумывать. Великолепно владеющему родным языком (как, впрочем, и русским) ему оставалось лишь дать волю своей мастерской кисти, которая, легко летая над холстом чистого листа, мазок за мазком переносила на бумагу льющиеся из памяти картины его, насыщенной самыми невероятными красками, судьбы. Но в этой многообразной палитре рука художника интуитивно выбирала лишь наиболее светлые, теплые, живые тона, которыми и написаны пейзажи родной природы, образы героев, декорации происходящих событий…
Аналогия с живописью проведена здесь совсем не случайно, так как Хамзат Саракаев, с детства ею увлекавшийся, является серьезным ценителем мирового изобразительного искусства. В его доме до сих пор пылятся выполненные им копии картин Айвазовского (тема моря всегда оставалась излюбленной) и других известных художников, собственные работы Хамзата. Нередко он с удовольствием рисовал сцены из сказок своим детям, для которых всегда находил время, как бы ни бывал занят. Кроме того, писатель собственноручно иллюстрировал написанную им книжку загадок «ХIун ю иза?» («Что это?»), изданную в середине 70-х годов.
Но если в живописи Х.Саракаев является категоричным приверженцем строгого реализма, то его литературные полотна скорее напоминают акварели французских импрессионистов – настолько при прочтении его книг ярко и живо встают перед глазами картины изумительной природы Чечни.
Бесконечно милой его сердцу красотой родного края, неизбывной любовью к диким и величественным веденским горам пронизано всё его творчество.
Будучи блестящим знатоком художественного слова, он, тем не менее, без лишних изысков, доступным и бесхитростным языком ведет повествование в своих книгах «Ширачу гIопехь» («В старой крепости»), «Эдалханан некъаш» («Дороги Эдилхана»), «Малхана тIаьхьа» («Вслед за солнцем»), «Халачу некъийн ирс» («Счастье трудных дорог»), «Толамах тешарца» («С верой в победу»), «Эдалханан доттагIий» («Друзья Эдилхана»), написанных для детей и юношества. Таким же простым и живым языком говорят его герои – дети и взрослые, старики и молодежь. Эта гармония и делает его произведения столь органичными, столь близкими и понятными любому читателю независимо от возраста.
«А кто такой Эдилхан?» – спросите вы. А это и есть сам Хамзат, поскольку творчество его в основе своей автобиографично. Повествование в этих книгах ведется от первого лица – сначала маленького мальчика, а потом подростка и юноши Эдилхана. И всё написанное в них от начала до конца – события, пережитые самим Хамзатом Саракаевым в его детстве, отрочестве, юности. Но что характерно: после всех жизненных перипетий ни в одном из его произведений вы не найдете ни единой жалобы на судьбу. Напротив, он никогда не переставал благодарить её за тех сильных и милосердных, умных и смелых, мужественных и добрых людей, которых встречал на жизненном пути. Всё его творчество проникнуто этой любовью к людям, к жизни, к родному краю, и, конечно же, к детям. О своих же мальчишеских злоключениях и напастях он, как правило, говорит с непременной иронией и присущим ему юмором.
Он и в устной беседе умеет так рассказать о том, как едва ни погиб в тифозной палате, куда его в Казахстане по ошибке забросили врачи, или о том, как чуть не был убит на пристани пьяным матросом, который, перепутав с кем-то в темноте, набросился на него с орясиной в руках, что рассказы эти в его устах выглядят скорее комичными, нежели жуткими.
Тем же жизнелюбием и верой в людей наполнена его повесть о Великой Отечественной войне «Довзазчу некъашца» («Неведомыми тропами»). Любая война по сути своей – трагедия. Война – это кровь, грязь, жестокость и смерть. Все это присутствует в книге, но в итоге «Неведомыми тропами» – повесть не о смерти. Она о жизни и любви, дружбе и верности, долге и чести. Думаю, эта повесть могла бы послужить основой для интересного художественного фильма, который при должной режиссуре занял бы достойное место в ряду других замечательных картин о той войне, тем более что книга уже переведена на русский язык и опубликована в журнале «Вайнах» за 2005-2006 гг.
Такова и поэзия Х.Саракаева, неуемная тяга к которой сохранилась в нем поныне. Основной темой, конечно, всегда оставалась любовь к Родине:
…Мы путями легкими не шли,
Но повсюду, с чем бы мы ни знались,
Берегла нас горсть родной земли,
Только ей мы всюду поклонялись...
Кажется под грушей мы вдвоем,
Многих нам уже не досчитаться –
Мы уже без матерей живем,
Но без родины нельзя остаться.
Мы уйдем или падем в бою,
Но за нас не будет стыдно людям.
А забывших Родину свою
Мы судили и сегодня судим.
Перед сильным не клоня главы,
На добро чужое не прельщаясь,
Были безупречно мы правы,
К отчему порогу возвращаясь…
В раннем детстве, когда Хамзат лишился матери, его воспитывала няня-дворянка, вдова друга его отца – русского офицера, расстрелянного в 20-е годы большевиками. Ибрагим-Бек случайно встретил её в Темирхан-Шуре, где проживал в свое время по долгу службы. После гибели мужа женщина находилась в крайне стесненных обстоятельствах, но из гордости отказывалась от безвозмездной помощи. Ибрагим-Бек предложил ей заботу о маленьком Хамзате, позволив ей таким образом поправить свое плачевное положение. Помимо колыбельных песен, няня пела ему русские романсы и гусарские песни. Многие из них он до сих пор помнит наизусть. Одно из его стихотворений так и называется «Гусарская песня», и по духу своему оно ни в чем не уступает поэзии знаменитого Дениса Давыдова:
Мы в сшибках лихих крушили врага
Порой доставалось и нам...
Но Марс уставал и в Лету врата
В вине мы искали, мадам.
И первый бокал за Ваши глаза
Всегда осушал я, мадам.
Ужель не блеснула ни разу слеза
В тоске по гусару, мадам?
Нет, к черту войну и прочь кутежи!
Эй, малый, галопом к крыльцу!
Ты тройку гони, всю прыть покажи,
На чай отвалю молодцу.
Не кони, – орлы! Родные мои,
Ведь мы не подвластны годам...
Пусть кровь в вас бурлит, как пунш иль аи,*
Меня вы домчите к мадам.
Летят рысаки, уж в пене бока,
А пыль за коляской столбом,
Над степью в лазури плывут облака,
Природа ликует кругом!
Так к черту войну! Прочь кивер и меч,
Дань отдана Марса сынам.
Лишь страстно желанных лобзаний картечь
В награду я жажду, мадам!
Лирика Х.Саракаева, положенная на музыку чеченских композиторов, часто звучала на республиканском радио и телевидении. Один популярный в 70-е годы исполнитель даже как-то подошел к писателю в ресторане с обидой на то, что не ему, а другому довелось исполнять песню на стихи Хамзата, написанную известным композитором Аднаном Шахбулатовым. Он полагал, что в отличие от него тот певец недостаточно прочувствовал поэзию Х.Саракаева…
А потом наступили лихие 90-е. Литература, как и культура в целом, отошла на второй план не только в Чечне, но и во всей, разваливавшейся на 15 частей стране. В школах катастрофически не хватало учебников, и чеченские дети учили родной язык по книгам Хамзата Саракаева, о котором, кроме их учителей, уже мало кто вспоминал в республике, как, впрочем, и о других писателях. А они, забытые, один за другим уходили из жизни.
В 1987 году в день чествования Х.Саракаева по поводу его 60-летия самые близкие друзья после официальных торжеств собрались в доме юбиляра. Глядя сегодня на сделанный в тот памятный вечер снимок, понимаешь, что из почти 20 участников того застолья практически никого не осталось в живых. Среди них и Магомет Сулаев, и Зия Абдулаев, и скончавшийся недавно Юша Айдаев, который был намного младше Хамзата.
Слава Богу, здравствует давний собрат по перу – поэт Шайхи Арсанукаев. Этот небольшого роста, но огромной души необычайно скромный человек – единственный из старых друзей, с кем Хамзат имеет сегодня возможность общаться. Говоря пушкинскими словами: «Иных уж нет, а те далече…». Теперь, когда писатель по состоянию здоровья оказался не у дел и в полном смысле находится на пенсии, Шайхи – один из немногих, кто не забывает его. Да и сам Хамзат, насколько позволяют ему больные колени, не упускает случая навестить приятеля. Не знаю, о чем они говорят при встречах, но думаю, уже не столько о настоящем и будущем, как в молодые годы, сколько о прошлом. А им обоим есть, что вспомнить…
Сегодня этих «последних из могикан» осталось не так уж много. И с уходом каждого из них, уходит, еще один кладезь национальной культуры и истории, очередной хранитель наших традиций и обычаев. По разным причинам не обо всем, о чем хотелось бы, смогли они рассказать на страницах своих произведений – слишком коротка человеческая жизнь. Но их память хранит многое. И наша общая задача – пока еще не поздно, получить от них как можно больше той бесценной информации, теряя которую, мы, в конце концов, можем превратиться в безликую массу. Забывая о таких людях, мы в итоге забываем самих себя, и перестаем быть тем народом, который, несмотря ни на что, веками сохранял свой стержень и свое лицо, свой дух и самобытность…
Старейший чеченский писатель Хамзат Бекович Саракаев в настоящее время проживает с младшим сыном в том самом небольшом доме, который все же сберег, а затем и восстановил своими силами. Давно ушли в мир иной все друзья, о которых он с таким теплом рассказывал в своих книгах, нет уже сестер и братьев (даже двоюродных), семь лет назад потерял он и верную спутницу жизни – хлебосольную и радушную Тамару. Член Союза писателей и Союза журналистов России, Ветеран труда, Заслуженный журналист Чеченской Республики, в силу своей деликатности никогда не требовавший, а в силу гордости – никогда не просивший для себя каких-либо благ или льгот, он непритязательно живет в том же поселке Калинина, довольствуясь скромной пенсией и стараясь лишний раз никого не беспокоить своими проблемами. Он доволен своей судьбой, потому что главным для него всегда было одно – никогда не поступаться совестью, чтобы открыто и прямо смотреть в глаза людям. Так он всегда и поступал…
На сегодняшний день только одно обстоятельство не дает ему покоя.
Будучи еще совсем молодым, он задумал написать маслом портрет своего отца Ибрагим-Бека. Десятки раз он переписывал его заново, но никогда не оставался доволен результатом. Однажды старший брат Азамат, не выдержав, стал требовать, чтобы Хамзат отдал один из вариантов ему, настолько он был впечатлен работой брата. Но Хамзат уничтожил и это полотно, так и не создав портрет отца, который полностью удовлетворил бы его.
Примерно в то же время Халид Ошаев, которого сам Хамзат называл «ходячей энциклопедией», поинтересовался, почему он не напишет книгу о своем отце. Эта идея вдохновила молодого писателя, и они вместе с Халидом, который с большим уважением относился к Ибрагим-Беку, даже набросали примерный план будущего романа.
С тех пор прошло уже много лет. Не раз Хамзат, давно положивший начало книге, брался за её продолжение, но по разным причинам работу приходилось откладывать. Катастрофически не хватало сначала времени, потом – документального материала. И вот в начале 90-х, к великой радости писателя, он через Салавди Гугаева, эмигрировавшего еще во время Второй мировой войны в Соединенные Штаты, узнает, что в Париже живет его двоюродный брат Темирбулат Баммат. Тимур, как его называли близкие, был сыном известного политического деятеля начала века Гейдара Баммата – зятя Тапы Чермоева и его ближайшего соратника в годы основания Горской Республики. К сожалению, и Темирбулата уже несколько лет нет в живых, а его вдову Марианну до сих пор осаждают так называемые «родственники» в поисках призрачного чермоевского наследства.
Из Франции воодушевленный Хамзат вернулся с огромным чемоданом архивных документов и книг. Но тут началась война…
К счастью, Хамзата не оказалось дома, когда озверевшие «защитники конституционного порядка» ворвались в его жилище. Разграбив его, они не обошли вниманием и библиотеку. Забрав самые ценные на их взгляд книги, они свалили остальные в кучу, чтобы перед уходом сжечь и их, и весь дом.
Но так же, как и в начале нашего повествования, десница Всевышнего отвела беду: огонь не занялся, а у вояк не было времени, чтобы за этим проследить. Хамзат просто не пережил бы, если бы его многотысячная, по крупицам собранная библиотека была уничтожена. К сожалению именно те, привезенные из Парижа, исторические книги были тогда утеряны, а они были крайне необходимы писателю для продолжения романа, отдельные главы которого он опубликовал в журнале «Вайнах»…
31 декабря 2007 года исполнилось 80 лет Хамзату Саракаеву и 50 лет его журналистской деятельности. И в первую очередь хочется пожелать ему, чтобы он закончил-таки работу, которую считает главным делом всей своей жизни, а мы все, наконец, увидели книгу о его славном отце Ибрагим-Беке.
Пусть Бог даст ему здоровья для осуществления его заветной мечты, и пусть еще много лет все тот же добрый свет излучают его нестареющие серые глаза.
betarsolt
* Аи – сорт шампанского вина (XIX в.).