Мать-одиночка Екатерина Вологженинова рассказала, как ФСБ и шесть репостов об Украине превратили ее в подсудимую
Если в Москве уголовные процессы по "антиэкстремистским" статьям часто оказываются на слуху, то в других городах России все обстоит иначе. Зачастую информация всплывает в СМИ только после приговора. 46-летняя жительница Екатеринбурга Екатерина Вологженинова уверена – масса таких дел остаются неизвестными, а часть из них сфабрикована ради отчетности. Дело против нее самой она считает политическим и уверена – следователи думали, что и в ее случае все пройдет "без шума". За шесть репостов 2014 года в социальной сети "ВКонтакте" Вологжениновой грозят санкции от штрафа в размере 100 тысяч рублей до пяти лет тюрьмы. Все записи посвящены событиям в Украине. Женщину обвиняют в разжигании ненависти к представителям власти и "добровольцам из России, воюющим на стороне ополченцев с востока Украины".
Нарекания правоохранительных органов вызвали репосты стихотворения Анатолия Марушкевича "Кацапы", карикатуры со склонившимся над Донбассом человеком, похожим на Владимира Путина, картинки с с подписью "Смерть московским оккупантам", а также статей московского журналиста Владимира Шрейдлера. Эксперт ФСБ увидела в публикация "призыв к насильственным действиям в отношении русских". Другое мнение у правозащитников.
"Враждебные чувства авторов постов и, вероятно, републикатора, обусловлены родом деятельности определенной группы граждан, а не ее этнической, религиозной, половой или социальной принадлежностью, поэтому квалифицировать эти публикации по ст. 282 УК нельзя", – уверены эксперты информационно-аналитического центра "СОВА". Не стоит сбрасывать со счетов и то, что в условиях украинского кризиса многие люди высказываются резче, чем им свойственно в обычной жизни, уверены правозащитники.
Вологженинова не гражданская активистка и не политик. По специальности она товаровед и работает продавцом-кассиром. Ее матери – 75 лет, а дочери – 12. Она боится за семью, но уверена – не обсуждать события в Украине нельзя. О своих взглядах, давлении следователя, и способах преодолеть телегипноз, Вологженинова рассказала в интервью Каспаров.Ru
Когда вас впервые вызвали к следователю, вы представляли себе, как будет развиваться ситуация? Удивляет ли вас сейчас ход дела?
Сейчас меня ничто не удивляет. Это дело начиналось с очень грязного подтасовывания фактов, нарушений, давления.
На допросе следователь, не стесняясь, спрашивал меня о моих политических предпочтениях, выяснял, ходила ли я на "Марш мира", знакома ли я с кем-то из оппозиционеров. То есть вел самый настоящий политический сыск, который по Конституции запрещен.
Причем нарушались мои права на свободу слова, получение и распространение информации. Материалы, публикацию которых мне вменяют, в список экстремистских не внесены, они свободно гуляют по интернету. Но как только они оказались на моей странице, они по мановению волшебной палочки стали экстремистскими. Госпожа Мочалова (Светлана Мочалова из свердловского управления ФСБ проводила лингвистическую экспертизу по делу – прим. Каспаров.Ru), эксперт ФСБ, в рамках моего дела оценила их так. Причем в создании дела против меня участвовал очень странный набор людей
Суд уже слушал нескольких свидетелей обвинения. В частности, Виктора Солодкого из Роскомнадзора. Он выступал понятым на моем обыске. Мы с адвокатом зашли на сайт ведомства, и выяснилось, что этот человек — специалист по кадрам. Какое он имеет отношение к отслеживанию экстремистских материалов?
Или сотрудница Роскомнадзора Мартынова – она эксперт по закупкам (Мартынова также была понятой при обыске – прим. Каспаров.Ru). Ей предложили как понятой провести предварительную экспертизу вмененных мне материалов на экстремизм. У нее есть филологическое образование или образование в IT-сфере? Нет, но ее привлекли, сказали подписать документы, и таким образом создалось мое дело. (На суде Солодкин и Мартынова, заявили, что посты Вологжениновой в целом были направлены против граждан Российской Федерации и органов власти, но выпадов против конкретных национальностей в них не было – прим. Каспаров.Ru)
Таким образом далекие от этой сферы люди инициировали массу дел.
Солодкий сказал, что у них сейчас около 400 дел по той же статье, что и у меня. Представляете, как действует эта машина? Помимо своей работы они отслеживают, чем люди занимаются в интернете, и это поставлено на поток.
Мне адвокат рассказывал, что 282 статья появилась во время первой Чеченской войны для противодействия исламскому радикализму. Отчасти она была нужна, и чтобы немножко обуздать наших доморощенных националистов. Статья может быть, и нужная, но формулировки у нее крайне размытые, и она, фактически, стала политической – превратилась в аналог советской 58-й. Сейчас под нее могут "подтянуть" активиста, эколога, оппозиционную партию или обычного гражданина, несогласного с какими-то действиями власти. К примеру, нашумевшее дело Эльвиры Султанахметовой. Онас друзьями Вконтакте вела полемику о том, можно ли мусульманам праздновать Новый год. Этого было достаточно, чтобы к ней пришли и обвинили ее в разжигании ненависти.
Еще на досудебной стадии мы с адвокатом писали обращение в прокуратуру, где указывали, что мое дело носит политический характер, а в моих действиях не было никакого экстремизма, никакого разжигания вражды и ненависти на национальной почве.
Были ли какие-то последствия у Вашего обращения в прокуратуру?
Они написали, что следствие было проведено на должном уровне. Подчеркнули, что мне был предоставлен адвокат. Я бы сказала, "так называемый адвокат". В своей жалобе о нем я тоже писала. Когда он пришел, от него пахло перегаром. Он стал на меня давить, склонять к раскаянию, признанию вины. Хотя он защитник, и не должен так делать. На это в прокуратуре отписались, что он уважаемый человек, и ничего такого не было.
Вы рассказывали, что во время следствия на вас давили. В частности, следователь Михаил Духовнев советовал Вам больше ничего политического не публиковать на Ваших страницах в соцсетях. Вы на это не пошли. Признавать вину, несмотря на прессинг, тоже не стали. Как на это реагировали Ваши друзья и близкие? Наверняка, многие советовали быть осторожнее?
Признать вину было бы предательством по отношению к себе. Оговорить саму себя я не могу. Кроме того, молчать в таком деле нельзя – будут давить еще сильнее, здесь нужна гласность. Если мы все будем молчать, даже если кого-то схватили и начали прессовать, то по одиночке всех и перещелкают.
Мне многие говорят, что не надо высказываться – мало ли где что происходит. Также говорит и моя мама: "Лучше молчать. Обсуждать такие вещи можно только на кухне". Но, понимаете, если разговаривать только на кухне, не факт, что человек, который сидел рядом за кружкой чая потом не пойдет в ФСБ и не скажет: "Она вот про что дома говорит". И не появится дело, как в советские времена, по доносу.
Мысль о том, что разговоры о политике допустимы только на кухне, тянет нас в прошлое. Но то, что себя изжило не имеет права на реинкарнацию. Той системе приговор вынесла история.
Как вы отреагировали, когда прочитали показания своего коллеги по работе Алексея Пфайфера, которые он дал в ходе следствия? На суде, как я понял, он удивился тому, как его слова исказил следователь.
Я была в курсе, что моих коллег вызывали на допросы. Допрашивали двух менеджеров зала и генерального директора сети (его просили дать на меня характеристику). Но, когда я прочла в деле показания сослуживцев, я была в ужасе. В них кроме простого трепа на тему политической обстановке мне приписали, что я якобы называла русских сотрудников москалями, оправдывала карательные отряды на Донбассе, вела себя неадекватно и тому подобное.
Было очень обидно, и удивительно, что обычный разговор за чаем вот так повернули. Ведь Украина всех коснулась, у многих появились противоречия на эту тему – у кого-то дома, у кого-то на работе. Об этом нельзя не говорить.
Я не понимала, откуда у таких убийственных показаний растут ноги. Думала, может, это такой рефлекс из советского периода — потопить врага народа – человека с другим мнением.
Но менеджер торгового зала Алексей Пфайфер не был похож на кого-то, кто может настучать на сослуживца в стиле 1937-го года. В суде он смягчил краски. Алексей сказал, что мы с ним беседовали не серьезно и коллеги меня провоцировали, подтрунивали надо мной из-за моих взглядов. Им было интересно болтать о политике в шуточной форме и никому обидно не было, никакого национализма я не проявляла. Я спросила Алексея, читал ли он записанные следователем показания, потому что они шли в разрез с его словами в суде. Он ответил, что протокол дачи показаний не читал – подмахнул, не глядя.
Не знаю, откуда взялись предыдущие показания, и почему в суде свидетель говорил иначе. Возможно, ему дали такие указания, возможно, надавили, может быть, следователь сгустил краски или сам дописал необходимое, чтобы как-то притянуть к делу свидетелей. Ведь они их долго не могли найти и обрисовать меня как какого-то экстремиста или украинского националиста у них не получалось. Я нормальный, мирный человек, все, кто меня знают, это подтвердят. Видимо, поэтому они решили поймать моих сослуживцев на юридической неграмотности. Насколько я поняла, мои коллеги представить не могли, во что выльются их слова, когда беседовали со следователем.
Как я понял, обвинение не только не могло найти свидетелей, но теперь не может обеспечить их явку в суд.
У обвинения шесть свидетелей, пришли пока только трое. Еще трое в бегах, их никак не могут найти. В том числе, старшего уполномоченного ФСБ лейтенанта Олега Александровича Худеньких. Я считаю его если не инициатором, то идейным вдохновителем моего дела. Потому что летом, когда дело было на дорасследовании, он писал, что я продолжаю общаться с "Мемориалом", местными оппозиционерами, являюсь клиентом организации Amnesty International. Я знала, что у моя тематика – Украина, а тут выхватила из дела страничку и там – США, США, США.
Сначала я не поняла, при чем тут это. А потом вчиталась, и у меня волосы встали дыбом: там было написано, что "Мемориал" – агент, живущий на американские деньги и его деятельность направлена на разрушение Российский Федерации.
Не знаю, откуда Худеньких все это взял. Там были такие формулировки, что перед глазами замаячил 37-й год.
Каким образом неявку Худеньких объясняют судья и сторона обвинения?
Первый раз судья Иванова бодро сообщила, что он находится в командировке. Мы поверили. Второй раз она совершенно ничего не сказала про него. Она перечислила, почему не смогли явиться другие свидетели – кому-то не пришла повестка, кому-то в квартиру не смогли достучаться. Когда зашла речь о Худеньких, она просто промолчала.
До уголовного дела бывали ли у вас конфликты с кем-либо из-за Вашей позиции по ситуации в Украине?
Нет, конфликтов не было. Просто на какой-то стадии спора понимали, что они остаются при своей точке зрения, я — при своей, и нам друг друга не переубедить. Такое случается часто – люди у нас очень сильно верят телевизору.
А переубедить кого-то Вам удавалось? Или, по-крайней мере, заинтересовать альтернативной точкой зрения.
Это сложный вопрос, объясню почему. Люди спорят очень эмоционально. Многие доходят до того, что Америка хочет нас завоевать, и если бы мы не захватили Крым, там были бы США.
При этом у меня сложилось впечатление, что многие из этих люди чувствуют, что не правы. Они даже допускают, что в Украине есть российские войска, но продолжают спорить из-за того, что боятся потерять веру в правительство.
Если они согласятся со мной, им придется признать, что все не так, как они говорят, а значит – их обманули. И правду об этой лжи им не перенести. Ведь людей уже обманули с надеждами на перестройку, на достойную жизни в экономическом плане, на развитие страны.
Это своего рода защитная реакция мозга – не воспринимать правду, а утешиться ложью.
Как Вы заинтересовались происходящем в Украине, почему решили узнать про это больше?
Заинтересовалась, как и все. По телевизору с утра до ночи по всем каналам показывали Украину. Вначале Майдан. Мы следили за происходящим не отрываясь по Евроньюс, РБК. Потом произошли события в Крыму, появились "зеленые человечки".
У меня возникли вопросы, я решила полазать по интернету — почитать противоположную сторону. Я говорила с людьми, изучала комментарии, убедилась, что на Майдан вышли мирные люди. Там стояли пенсионеры, люди с детьми, молодежь, а не бандиты, не какие-то там бандеровцы. Это не было похоже на то, что говорили по федеральным каналам – дескать, хунта захватила власть. Я думала, анализировала, не понимала, как люди могли поддаться на такую примитивную пропаганду.
Вы нашли для себя какие-то объяснения?
Я думаю, что людей очень задело слово "фашисты", которое постоянно повторяли с телеэкранов. Это сработало как красная тряпка. У каждого кто-то погиб в Великую отечественную войну, и если сказать, что в соседней стране фашисты убивают людей, такие слова у всех найдут отклик. Это заложено генетически: если фашист, то враг. И так и должно быть. Но в данном случае этот ярлык прилепили незаслуженно, это была манипуляция.
Сыграло свою роль и другое: в нас еще живет Советский союз. Многие люди считают, что Украина должна быть нашей пятнадцатой республикой. Люди отказываются понимать, что Украина уже помахала России рукой и ориентируется на европейские ценности, на запад.
Это оказалось очень болезненно не только для нашего правительства, но и для нашего народа. Он воспринимает это как плевок.
До событий в Украине вы интересовались политикой?
Мое поколение – мы все дети 1991 года. Потом я интересовалась политикой постольку-поскольку. Конечно, за некоторыми событиями я все равно следила. Следила за первой и второй войнами в Чечне, и они накладывали на жизнь грустный отпечаток.
В многих случаях меня трудно было разобраться, что к чему, потому что не было альтернативной информации. А потому у меня появился интернет. Он-то меня и погубил (смеется). Может быть, если бы не было возможности получить альтернативную информацию, я бы так и жила в глубоком неведении, также смотрела бы новости по телевизору.
Как Вам кажется, почему такое дело завели именно на Вас? Ведь вы не активистка, не политик, не участвовали в протестном движении.
Я думаю, они решили, что я окажусь легкой добычей. Я рассказывала о своем деле, о нем пишут СМИ. А вы знаете, сколько таких дел, которые просто бесшумно уходят в песок, а людей сажают? Мой первый адвокат, когда я только пришла к ней, сказала, что у нас только в одном районном суде сейчас 10 таких дел. Конечно, они все разные, а не только про Украину.
Если человек гражданский активист или политик, он, скорее всего, больше подкован юридически, и понимает, что с ним могут сделать, а что – нет. Но, как правило, в такую ситуацию попадают обычные люди.
Их это застает врасплох, они испытывают ужас, потому что чувствуют себя песчинкой по сравнению с теми силами, которые в них вцепились. И люди часто предпочитают раскаяться, признать вину, не важно, были в их текстах какие-то призывы или нет. Дальше их штрафуют, сажают. И все. Только иногда потом натыкаешь на сообщения в СМИ, что некий человек отправился в колонию, например, за нацистские материалы на его странице в социальной сети. Но нет никакой гарантии, что он действительно поддерживал нацизм. Ведь есть примеры, когда людей штрафовали за демонстрацию нацистской символики, хотя он размещали ее с осуждающими комментариями.
Следующее заседание по делу Вологжениновой состоится в Железнодорожном районном суде Екатеринбурга 4 декабря
Алексей Бачинский