В день 90-летия Людмилу Михайловну Алексееву посетил Путин. Потом в Youtubе появился ролик, на котором она, якобы, целует ему руки. Алексеева заявила, что это подделка. Путин промолчал. Мы же до сих пор — как с цепи сорвались.
Сначала вопрос «целовала или не целовала» вообще не стоял. Мы, все когда-то что-то целовавшие, с радостью бросились в водоворот обсуждения ее поступка. Мы и правда пытались обсуждать — не осуждать. Мы же все приличные люди. Но не получилось. Честная жизнь длиною в 90 лет не устояла перед трехсекундным видеороликом.
Нам было ее жалко. Нам было за нее стыдно. Мы почувствовали обиду и разочарование. «Слов нет!» — восклицали мы, но не замолкали, а словоохотливо продолжали разбирать это происшествие.
«А мы ее так уважали!» — горько вздыхали мы.
«Но кто мы, чтоб судить?» — глядели мы на нее все еще снизу вверх.
«Да, она много сделала хорошего за свою жизнь, но это — это зря…», — качали мы головой.
А самые великодушные из нас говорили: «Мы ее и после этого уважать не перестали». Говорить говорили, но сами себе не верили. Изнутри нас распирала категоричность. Соблюдать приличия становилось все тяжелее.
«И эту теперь вычеркиваем из списка. Как же мало на свете до конца порядочных людей!» — закатывали мы глаза.
Снисходительно (как-то незаметно мы умудрились возвыситься над ней) мы пытались ее оправдать.
«Ей 90 лет. В таком возрасте все бывает, какой тут спрос. Может, затмение какое нашло на нее. Минутное. Вот моя бабушка в 94 года…», — и дальше мы откровенно рассказывали свою частную, семейную историю маразма.
«Она не целовала — это она так приложилась щекой…», — резюмировали те из нас, кто специально просмотрел видеоролик не раз и не два.
«Это просто христианский жест такой, так и положено, когда просишь о помиловании», — серьезно заявляли более лояльные из нас.
И за всем этим стояло облегчение. Внутри у нас появилось самооправдание: нет НЕ таких, как мы. Все такие! Если целует она, то с меня какой спрос?! Живу как могу. Выживаю.
Самые прозорливые из нас ведь даже не удивились — давно ждали подвоха, не верили в нравственные авторитеты.
В глубине души (часто тайком от самих себя) мы ведь испытываем наслаждение от падения другого. И чем выше место, с которого он — другой — падает, тем приятнее.
Со сладострастием мы нашли пятнышко на ком-то большом и светлом и ликуем: он не лучше меня, он мне равен!
Не равен. Не надо обольщаться. И эта ущербность наша — от того, что ведь догадываемся, что мы не очень, хотя нет сил признаться вслух, — толкает нас к повышенному интересу к чужим изъянам. К маловерию — в человека. К маловерности — ему. К доверию клевете. Человек 90 лет живет честно. Ролик длится 3 секунды. Нам достаточно.
И лишь один из нас сказал: «Не верю!». Мы и его пожалели. И его обсудили.
Но вдруг выясняется, что видео — скорее всего, фейк. Людмила Михайловна говорит: что я, идиотка что ли — руки ему целовать?!
«Слава Богу!» — всплескиваем мы, поверившие, руками.
Но нас так просто уже не успокоишь. Мы уже разошлись. У нас на все есть свои возражения.
«Может, и не целовала, — идем мы на уступку. — Но как была ему рада!»
Мы — к кому никто еще не постучался — мы такие принципиальные! Мы бы точно спустили его с лестницы. Мы бы никогда не пожали ему руки.
Но мы — это мы.