Центральной темой российских экономических дискуссий последнего времени стало драматическое снижение темпов экономического роста. Последние 18 лет традиционно делят на два периода: десятилетний период бума в 1999–2008 гг., когда среднегодовые темпы прироста российского ВВП (по данным Росстата) составили 7,1% (фактическое удвоение ВВП за десятилетие), и восьмилетний период стагнации в 2009–2016 гг., в течение которого темпы прироста упали до 0,4% (кумулятивный прирост ВВП за восемь лет составил всего 2,7%).

Такая периодизация позволяет представить радикальное (17-кратное) падение среднегодовых темпов экономического роста в России и переход от бума к стагнации преимущественно внешними факторами – воздействием мирового экономического кризиса 2008–2009 гг., падением мировых цен на нефть, введением против России западных санкций. Такая периодизация удобна для пропагандистского представления нашей страны в качестве невинной жертвы внешних сил, противодействовать которым открытая российская экономика оказывается не в состоянии. При этом стараются не привлекать внимание к тому, что в те восемь лет, пока российская экономика находилась в стагнации, мировая экономика (несмотря на мировой кризис и его последствия), по данным МВФ, выросла на 31,6%, а экономика стран-энергоэкспортеров (несмотря на снижение цен на энергоресурсы) – на 23,8%.

Более внимательное отношение к нашей недавней истории позволяет обнаружить, что упомянутый выше подход объединяет в один период отрезки времени с качественно различной экономической динамикой. Так, с мая 2009 г. по июль 2012 г. среднегодовые темпы прироста индекса интенсивности выпуска по базовым видам экономической деятельности (показатель, близкий по содержанию к ВВП, рассчитываемый Центром развития ВШЭ по более узкой номенклатуре с устранением сезонной и календарной составляющих) составили 5,6% – это хотя и не бумовые 7,1%, но тем не менее вполне достойный результат. Иными словами, после кризиса 2008–2009 гг. восстановление российской экономики происходило темпами, сопоставимыми с темпами, наблюдавшимися в предшествовавшее десятилетие до мирового кризиса. И посткризисное восстановление с такой скоростью (5,6%) шло на протяжении некоротких трех с лишним лет.

Стоит особенно отметить то, что в течение всей почти четырнадцатилетней эпохи "нормального экономического роста" – т. е. с сентября 1998 г. по июль 2012 г. (включая и период кризиса 2008–2009 гг.) – среднегодовые темпы прироста индекса интенсивности выпуска составляли 5,2%, т. е. столько же или даже чуть меньше, чем 5,6%, достигнутые в период восстановления российской экономики после мирового кризиса в 2009-2012 гг. (расчет по данным Центра развития ВШЭ). Это означает, что качественных различий в природе российского экономического роста во время всей этой почти четырнадцатилетней эпохи как до кризиса 2008–2009 гг., так и после него, похоже, не было.



Качественный перелом в характере российского экономического роста произошел не в 2008–2009 гг., а осенью 2011 г. – летом 2012 г. Начиная с июля 2012 г. по апрель 2017 г. (последний месяц, для которого в настоящее время имеются сопоставимые данные) среднегодовые темпы прироста реального выпуска составили минус 1,2%. Такая периодизация, естественно, ставит в центр общественного внимания вопрос о причинах коренного перелома в экономической динамике: почему он произошел именно летом 2012 г.?

Традиционно популяризируемые объяснения зависимости российского экономического роста от мирового кризиса, от мировых цен на нефть, от западных санкций в этом случае не помогают: мировой кризис уже три года как закончился, западные санкции еще не были введены, а цены на нефть в июле 2012 г. оставались еще весьма высокими – около $100/барр. Более того, они сохранялись примерно на этом же уровне еще минимум два года – до лета 2014 г.

Поиски причин коренного перелома в характере экономической динамики так или иначе приводят наблюдателя к политическим факторам – к занятию поста президента в очередной раз Владимиром Путиным и к той внутренней и внешней политике, какую начал тогда проводить "новый старый" руководитель. В первые 10 месяцев после объявления в сентябре 2011 г. "рокировки Медведев – Путин" (т. е. по июль 2012 г.) среднегодовые темпы экономического роста упали в 1,5 раза – с 6,9 до 4,3% (здесь и далее – расчеты автора по данным Центра развития ВШЭ). В последующие 10 месяцев – с августа 2012 г. по май 2013 г., когда характерные черты "обновленного" политического режима стали вполне очевидными, темпы роста упали более чем втрое – до 1,3% в расчете на год. С июня 2013 г. по март 2014 г., когда был присоединен Крым, стагнация сменилась спадом, среднегодовые темпы которого достигли минус 0,1%. Наконец, с апреля 2014 г. по январь 2015 г., когда военные действия на территории Украины приобрели наиболее ожесточенный характер, темпы экономического спада достигли минус 3,2%.

Экономическую ситуацию в России в период, начавшийся с лета 2012 г., можно назвать "локаутом" либо же, пользуясь терминологией Айн Рэнд из романа "Атлант расправил плечи", "забастовкой предпринимателей в ответ на интервенционистскую и агрессивную политику властей". Особенно выпукло эта забастовка видна по данным о радикальном изменении инвестиционного поведения российских граждан. Если в период "нормального экономического роста" (с сентября 1998 г. по июль 2012 г.) среднегодовые темпы прироста инвестиций в российскую экономику составляли, по данным Центра развития ВШЭ, впечатляющие 9,2%, то в период "общенациональной забастовки предпринимателей" (с июля 2012 г. по апрель 2017 г.) – минус 4,3%. В апреле 2017 г. объем инвестиций оставался на 23% ниже, чем в июне 2013 г. Как показывает жизнь, в агрессивной политической среде инвестиции не осуществляются, а бизнес не расширяет масштабы своей деятельности.

Не менее драматическим оказалось воздействие политики властей и на динамику промышленного производства. В рамках классического бизнес-цикла динамика выпуска обычно принимает U- или V-образную форму – производство вначале сокращается, затем достигает дна, вслед за чем наступает очередь оживления и подъема. Именно так вела себя российская экономика и во время "обычных" кризисов 1998 г. и 2008–2009 гг., обусловленных в первую очередь экономическими причинами. Однако во время рецессии 2014–2016 гг., вызванной прежде всего политическими и геополитическими причинами, динамика выпуска стала напоминать лестницу, ведущую вниз.

Первая ступень падения промышленного производства пришлась на летнюю антиукраинскую кампанию 2014 г. Вторая ступень совпала с военными действиями зимой 2014–2015 гг. (бои за Донецкий аэропорт и Дебальцево). Третья фаза падения выпуска, стартовавшая в октябре 2015 г., началась одновременно с включением России в сирийский конфликт. Иными словами, даже неофициальные военные кампании (причастность к которым российские власти отрицают) вызывают острый паралич экономической активности российских предпринимателей.

Идентификация причин экономической рецессии последних лет дает ответственным силам, заинтересованным в преодолении стратегической рецессии и восстановлении устойчивого экономического роста в России, вполне логичный ответ, как это можно было бы сделать. Во-первых, прекратить военные авантюры в ближнем и дальнем зарубежье; вывести российские войска со всех чужих территорий; прекратить поддержку сепаратистам, ведущим подрывную деятельность против законных властей соседних суверенных государств. Во-вторых, восстановить действие российской Конституции как минимум в части недопустимости занятия поста президента страны одним и тем же лицом более двух сроков. Поможет ли это экономическому росту? Безусловно.

Тем не менее только такие меры сами по себе не смогут обеспечить темпы экономического роста, способные сократить (не говоря уже о преодолеть) в обозримом будущем экономическое отставание России от наиболее развитых стран. Причиной этого является так называемая ловушка несвободы – непреодолимый барьер политической несвободы для быстрого и устойчивого экономического роста.

Среди высокоразвитых стран (с ВВП на душу населения не менее 60% от среднего уровня стран ОЭСР, за исключением таких небольших стран-энергоэкспортеров, как Бахрейн, Бруней, Катар, Кувейт, ОАЭ) нет ни одной политически несвободной страны по критериям Индекса политических прав и гражданских свобод Freedom House. Среди экономически высокоразвитых стран есть только две страны с частично свободными политическими режимами – Гонконг и Сингапур. Все остальные развитые страны – это политически свободные страны.

Для несвободных стран (к которым с 2004 г. относится и Россия) ситуация усугубляется невозможностью не только сократить существующее для них отставание от высокоразвитых стран по уровню экономического развития, но даже и сохранить его в среднесрочной перспективе.

В 1939 г. самым высокоразвитым среди существовавших тогда тоталитарных государств была гитлеровская Германия (муссолиниевская Италия, франкистская Испания, сталинский СССР от нее заметно отставали). Тогда ВВП на душу населения в Германии превышал аналогичные показатели многих европейских стран и большинства стран мира за исключением Дании, Нидерландов, Швеции, Швейцарии, Великобритании, Австралии, Новой Зеландии и США. Германский показатель составлял тогда 82% от американского уровня (по данным Ангуса Мэддисона).

В 1961 г. самой богатой среди стран с тоталитарными политическими режимами была Чехословакия, ее ВВП на душу населения равнялся 46% от уровня США. В 1983 г. самым богатым тоталитарным государством была ГДР, ее ВВП на душу населения достигал 47% от уровня США. В 1975 г. ВВП на душу населения в коммунистическом СССР составлял 38% от американского уровня. В 2013 г. самой состоятельной из числа стран с несвободной политической системой оказалась Россия, ее ВВП на душу населения был равен 30% от уровня США; в 2016 г. он опустился до 27% (по данным из базы Мэддисона с досчетом последних лет по данным МВФ).

Таким образом, с течением времени экономическое отставание политически несвободных стран от высокоразвитых политически свободных стран не только не сокращается, оно даже не сохраняется на прежнем уровне. С каждым десятилетием это отставание растет. Максимальные относительные уровни экономического развития (в процентах к уровню ВВП на душу населения в США), достигнутые политически несвободными странами, оказываются следующими: 82% в 1930-х гг., 46–47% в 1960–1980-х гг., 27–30% в 2010-х.

Поэтому, очевидно, что какие бы замечательные программы экономического развития ни разрабатывались в недрах российского правительства, какие бы "радикальные" проекты реформ ни предлагались "новому старому" президенту на очередной его срок Центром стратегических разработок или Академией народного хозяйства, даже в том невероятном случае, если эти проекты и программы действительно удалось бы воплотить в жизнь, это вряд ли бы принципиально изменило ситуацию со средне- и долгосрочными темпами роста российской экономики. При сохранении политической несвободы Россия, увы, продолжит увеличивать свое отставание и от уровня высокоразвитых государств, и от среднемирового уровня.

Шанс (не гарантия) на преодоление нашего растущего стратегического отставания появится, если произойдет тройное политическое чудо: российские власти прекратят агрессивные кампании за рубежом, Россия перейдет к регулярной сменяемости высшего руководства в соответствии с Конституцией, в стране будет сформирована и начнет действовать свободная политическая система.

 Андрей Илларионов