Солнечным июльским вечером я сидел и писал текст о том, что власть не выпускает нас из нашей штрафной площадки, и забивает гол за голом; о том, что у нас не хватает интеллектуальных и душевных сил проанализировать причины вялости и малочисленности наших уличных акций. О том, что Москва кажется (кому-то) развитым мегаполисом, однако наше общество, на самом деле, менее развито, чем египетское, не говоря о турецком и грузинском. Ибо, например, регулярные сообщения о зверствах в российских тюрьмах, то есть одной из самых больших подлостей современного государства, сметающей власть (как в Грузии) или, по крайней мере, ставящей на ней несмываемое клеймо (как на бушевской Америке) – у нас вызывает лишь несколько беспомощных фэйсбучных „лайков“. И оранжевой революции Путину бояться незачем. Её спровоцировало убийство журналиста. В двенадцатимиллионной Москве возмущение убийством всемирно известной, харизматичной Политковской вылилось в деликатном перетаптывании нескольких сотен человек у её дома (в маленьком Хельсинки по этому, не имеющему отношения к Финляндии поводу, вышло три тысячи человек)... Одни полузабытые взрывы домов в Москве чего стоят! Страшны не столько сами подозрения, в том что во взрывах была замешана власть. Страшно то, что больше половины россиян верило, что это именно так, но ровно ничего в связи с этим предпринимать не собиралось.
Ощущая острую неспособность возмущаться чужими страданиями, мы сделали ставку на возмущение тем, что нас обжулили. Лидер борьбы с жуликами на последнем митинге даже не упомянул своих брошенных в тюрьмы сторонников, ведь страдания других – это из другой полит-оперы. После того, как революции из борьбы с жуликами не вышло, решено было с ними посотрудничать и поучаствовать в их нечестных выборах.
Так я писал... Пока вдруг не пришло известие о событиях в Пугачёве. Вот – сказал я себе – что выведет народ на улицу! Вот он – запал грядущей русской весны, или уже даже осени; великой октябрьской национал-социалистической революции.
Великий исторический знак уловил, разумеется, не я один. „При поддержке“ вышеупомянутого лидера был опубликован документ, которому, вероятно, суждено стать историческим.
Создающий впечатление сляпанного из штампов на скорую руку неопытным автором, этот текст, тем не менее, удовлетворяет демагогическим нормативам политической ксенофобии. В его основе - оправдание требований жителями Пугачёва коллективного наказания по этническому признаку. Требования эти, хотя и возникли спонтанно как реакция на убийство, быстро приобрели политический характер, будучи обращёнными к властям от имени сотен людей. Столичные координаторы оппозиции увидели свой шанс – инструментализировать реальную народную энергию; наконец-то народу есть до чего-то дело. (До роспила, увы и ах, ему дела нет)
Чёрным днём моей жизни стал тот, когда несколько знакомых оппозиционных активистов демократической ориентации сообщили мне, что поддерживают этот проект заявления КС. „Я лично не вижу в тексте ничего плохого. Никаких призывов к расправе...“ - написал один умный член ПС питерской Солидарности. „Вы где находитесь?“ - спросила другая высокообразованная дама, имея в виду, что моя реакция на текст объясняется моим отрывом от родины. (Я находился в России, о чём ей и поведал.). „Очнитесь! - продолжала дама. Люди боятся! А Навальный – лишь умеренный националист.“
В стиле „Очнитесь“ написала одному знакомому в ФБ, посмевшему критиковать Навального, и Евгения Альбац. („Вы чем там обкурились?“). Я спросил других знакомых по Солидарности и РПР-Парнасу в общей рассылке об их отношении к проекту завления о Пугачёве. В ответ – гробовое молчание.
Мне кажется, что общество столкнулось с проблемой, о масштабах которой оно ещё не подозревает. Не с проблемой мигрантов, нет, с этой проблемой оно столкнулось давно. Сейчас у нас сейчас возникла логическая, философская, нравственная проблема, о которую мог бы сломать зубы и Локк и Гегель и Виттгенштейн.
Каждый бывал в ситуации, когда кажется, что у оппонента инстинкт захлёстывает аргументацию. (В самом себе это увидеть, разумеется, гораздо сложнее.) Когда такое впечатление производит оппонент умный и образованный – наступает, что называется, взрыв мозга. Диалектика больше не пылится где-то на полке, а наезжает на тебя вражеским танком.
Приезжие сами виноваты в том, что невооруженным взглядом видно, что они приезжие. Приезжие сами виноваты в том, что слово „приезжий“ получило то значение, которое оно получило. Приезжие сами виноваты в том, что совершаемое одним приезжим преступление, кажется частью распространённого и закономерного явления. Приезжие сами виноваты в том, что за преступление совершенное приезжим, хочется наказать всех приезжих, а за преступление совершенное местным жителем, всех местных жителей наказать не хочется. Приезжие сами виноваты в том, что неважно откуда и когда они приехали, если они выглядят и ведут себя как приезжие.
Приезжие НЕ виноваты в том, что власть способствует их приезду, но не смотря на это приезжие будут наказаны.
Кроме инстинкта есть соблазн реально угрожать власти. Он настолько велик, что даже люди с пониженным коэффицентом ксенофобии готовы её разжечь, за шанс увидеть на своём веку как полыхнёт Кремль. Для тех же, кто искренне не выносит „чурок“, и мечтает о власти, просто наступает великая эпоха.
И именно так, наконец, мы выходим из советского прошлого. Мы – в одном аспекте – становимся европейцами. И наш новый авторитаризм будет европейским. Технократичным и информатичным. Стараться быть, с поправками на особенности национальной дисциплины. Но не совковым, не левым. Правым. И потому в оцепенении сегодня находятся честные из наших правых, после нацистского аутинга их надежды на победу. А те, кто продолжает, как ни в чём не бывало, его поддерживать должен помнить, что из двух элементов, идеологического и иррационального (инстинктивного, расового) в правом авторитаризме, в этой части Европы, побеждает иррациональный. Со всеми вытекающими последствиями.
echo.msk.ru