Мовла Алиев, Чеченпресс, 13.05.05г.
В доперестроечные времена в Чечне, которая называлась тогда Чечено-Ингушской Автономной Республикой (ЧИ АССР), в организациях и предприятиях существовала традиция – организовывать поездки рабочих и служащих на выходные на побережье Каспийского моря, для чего специально выделялся транспорт. Некоторые крупные грозненские предприятия имели свои базы отдыха на Черном море, где сотрудники проводили отпуска.
Однажды и мы с рабочими нашего предприятия отправились на побережье Каспия, в Дагестан. Главным атрибутом отдыха была, конечно, обильная выпивка с шашлыком. А вечером, уставшие отдыхающие, разморенные морской водой и жарким южным солнцем, у костра рассказывали всякое. Откровений добавляла выпивка.
Николая Михайловича, ветерана войны, обычно молчаливого, после изрядной доли горячительного тоже потянуло на откровения. Он, по-отечески сказав – «Ребята, я вот что вам расскажу», начал свое повествование…
- Эта история произошла во время войны. С самых первых дней войны меня, как имеющего среднее образование, отправили на курсы танкистов. Семья моя, оставшаяся на Украине, вскоре оказалась оккупированной, «под немцем».
После окончания курсов, нас сразу же бросили на передовую. После того, как в одном из боев был подбит танк командира, мне, прослужившему полгода, было поручено командовать танковым подразделением. Вскоре я был повышен в звании, став капитаном. Наше мобильное танковое подразделение перебрасывали с места на место, то есть туда, где намечались танковые сражения или командование планировало прорвать оборону врага.
Перед одним из очередных марш-бросков я получил письмо, в котором через третьих лиц сообщалось, что моего несовершеннолетнего сынишку расстреляли фашисты прямо в нашем саду, под вишенкой. Всех подробностей письма я не помню, но мне кажется, что немцы расстреляли его за сотрудничество с партизанами.
Состояние мое было ужасное, смерть горячо любимого Витеньки глубоко тронула меня. Сослуживцы, узнав о смерти сына, как могли успокаивали меня. Но война есть война, здесь выходных не бывает, к тому же приказы командования не обсуждаются. Да, и что я мог поделать в той ситуации?
Танковое подразделение, которым я командовал, немедленно выдвинулось в поход на выполнение боевой задачи. Вдруг, по пути следования, я увидел невдалеке огромную колонну пленных немцев. Будучи под впечатлением недавней трагедии с сыном и видя бредущих немцев, во мне разгорелась чувство злости и мести – «Ну, вот твари и попались! Сейчас и поквитаемся!» - сказал про себя, и дал подразделению команду – «К бою!»
Эта команда танкистам дается следующим образом: командир танка через открытый люк трижды поднимает красный флажок. Вслед за этой командой все подразделение должно развернуть башни танков в боевое положение и строго исполнять дальнейшие приказы командира. Я увеличил скорость танка и направил бронемашины прямо на устало бредущую колонну пленных немцев.
Что там началось!? Колонна немцев разбежалась врассыпную. Но разве в чистом поле убежишь от быстроходного танка? Да и куда бежать? Мы из станковых пулеметов поливали немцев свинцовым дождем. Ну, а я, горя местью за сына, специально по ним не стрелял, а давил, давил, давил. А затем, остановившись, я кружил гусеницами на месте, вдавливая проклятых гадов в землю. Моему примеру последовали другие. Какой ужас обуял фашистов! Они дико кричали, но мы ничего не слышали из-за грохота танков. Немцы не знали куда деваться от смертельных гусениц.
Примерно через час все было кончено. От огромной колонны фашистов остались только изувеченные трупы и корчащиеся в предсмертных судорогах тела. Всюду было кровавое месиво. Красноармейцы, охранявшие колонну пленных, стояли испуганные, и, оторопев, не знали что делать. Ужас был и в их глазах. Вероятно многие, увидевшие ту кровавую сцену, запомнили это навечно.
Я подал соответствующую команду и мое подразделение, выполнив поставленную задачу, не делая перерыва, тронулось дальше по намеченному пути.
К вечеру мы прибыли на место назначения, и танкисты принялись очищать машины от следов кровавого побоища. Они баграми, вилами, чем попало выгребали из гусениц танков застрявшие человеческие останки: кости, мясо, куски одежды. Стоял устойчивый запах свежего человеческого мяса и крови. Танкисты мокрыми тряпками оттирали засохшую на танках человеческую кровь и мозги.
Это была доселе невиданная мясорубка.
Наутро меня арестовали и повезли к командующему, генералу Рокоссовскому. Генерал был в ярости. Он лично сорвал с меня капитанские погоны и, разжаловав меня до рядового, отправил в штрафной батальон. За содеянное по законам военного времени мне грозил расстрел, но Рокоссовскому, видимо доложили, что фашисты расстреляли моего сына. Это смягчило мой приговор. В штрафбате я пробыл недолго, и спустя некоторое время меня вновь вернули в танковое подразделение, но уже не в качестве командира. Затем было ранение, и я уже в чине сержанта, закончил войну.
- Слушай, Михалыч, а ты не сожалеешь о содеянном? Ведь среди погибших немцев, вероятно, были и невиновные? – спросил один из слушавших.
- Что? Невиновные? Да моя бы воля, я бы всех их, гадов, передавил. Всех, понял? Они немцы – фашисты! С ними, фашистами, может быть только один разговор – мочить! И если не мы, то они нас!
Дальнейший спор с ветераном был бесполезен, да и опасен. Ведь они не только ветераны, но и победители. Победители над всеми нами. Поэтому в споре с ними любой обречен на поражение. И не только. Ну, а если победитель сообщит в компетентные органы, то завтра же за тобой придут «конторские».
Теперь, спустя двадцать лет после вышеописанного откровения ветерана, и пришли во власть те, «конторские», которые вслед за немцами, поляками, прибалтами, венграми, чехами, «мочат» нас, чеченцев. Но при этом те, кого мочили прежде, молча наблюдают над геноцидом чеченского народа.