Часть 3
Андрей Новиков, независимый аналитик, для Чеченпресс, 16.04.05г.
Следует заметить, что от былого бандитского разлива, который мы наблюдали еще пять-шесть лет назад, сейчас не осталось и следа. Бандитская культура, как планктон, выброшена на берег и издает удушливый запах. Строго говоря, никаких уже бандитов в обществе не осталось, есть только рудименты прежнего бандитского мира. Остались некие «силовые сословия», осуществляющие некий внутрисоциальный террор, но их деятельность уже не носит антиобщественный характер, как раньше. Напротив, они являются верными помощниками милиции, своего рода «общественными дружинниками». Фактически, это инфраструктура государства в самом обществе. Их социальная задача – усмирять молодые, радикальные силы, то есть, как ни странно, не допустить в обществе новой радикально-бандитской культуры.
В сущности, это уже не бандиты, а «деды», работающие на сохранение общественного порядка. Я, кстати, не раз писал, что ликвидационные действия против милиции и других силовых корпораций государства бессмысленны, если не ликвидировать вот таких «мужиков». В каждом городе их до черта. Это свого рода «социальная милиция», самоорганизация общества, причем, способная при необходимости разрастаться из окружающей социальной субстанции, из любого подрастающего пацана во дворе, из любого дембеля, возвращающегося из армии. Вообще, из кого угодно. В принципе, это будущие русские партизаны. «Нашисты». Новая молекулярная решетка социума.
У коммунистов то же самое существовало в виде комсомольцев-добровольцев, «сознательных советских людей», не говоря уже о партийцах. Та же самая общественная мобилизация! Сейчас она носит иной культурный и идеологический характер, но структура примерно та же. Я не исключаю, что эта новорусская национальная идентичность, этот «нашизм» со временем начнет трансформироваться в какой-то русский национал-социализм. Пока они тихо-мирно спят, как микробы. Но активизируйте общество с помощью какой-нибудь там экстремальной ситуации (война, землетрясение, террористические акты), и вы увидите, как все эти «ребята» сразу в «хренят» превратятся. Выйдут кто с топором, кто с вилами, кто с кузькиной матерью.
Это новорусский народ, и никуда от него не денешься. Бессмысленно бомбить по России ракетами, бессмысленно разрушать ее государственные институты власти, бессмысленно оккупировать ее силами, допустим там, НАТО. Нужно изменить вот эту внутреннюю молекулярную решетку русской социальности. В конце концов, бандитизм 90-х и был проявлением этой социальности. И сам уголовный мир – это ведь та же самая Россия. Ничто так не говорит о рае, как соответствующий ему ад! У русского народа есть свой ад, свои «миры возмездия», говоря терминологией Д. Андреева. Причем, пожалуй, нигде нет такого идеального порядка, как именно в аду. Уголовники давно создали у себя систему наведения порядка (повторяю, именно ее экстраполяция на общество в целом в 90-е годы, за неимением других «систем порядка», и привела к такому сильному внеуголовному бандитизму).
Демократам, если они уж действительно хотели трансформировать общество, нужно было спуститься сначала в русский ад и попытаться изменить те законы, которые царят там. У коммунистов не было такого деспотизма, как у уголовников! К сожалению, вся «демократизация» России закончилась тем, что был срезан только верхний государственный слой (и то не весь: в основном политический, с сохранением «профессионалов», репродуцировавших затем срезанную Систему), в то время как корни русского деспотизма остались глубоко в обществе. Причем – так уж получилось – в уголовном мире особенно. Ад особенно хорошо сохраняет корни общественных пороков. Вот оттуда они затем и произросли – как зубы дракона. Оглянуться не успели: произросло перепаханное поле. Все вернулось на круги своя.
Историческая заслуга бандитизма в том, что он выступил, по сути, как реставрирующая сила в российской истории.
Прежде всего, бандитизм обнажил инстинкты русского народа, включил архетипы, создал непосредственную власть в обществе, самосуд, который мог опираться только на народные представления о справедливости, и больше ни на что иное. Бандитизм был, по сути своей, нашей прямой демократией, «народным большевизмом», то есть САМОУПРАВЛЕНИЕМ общества. Вместе с тем, это была и какая-то форма военной организации, и создание мелкой аристократии (шляхты) в российском обществе.
Теоретически – увы, только теоретически – через бандитизм могло родиться русское рыцарство, русское рейнджерство, то есть мог появиться военно-феодальный персонализм, через который проходило развитие всех новых западных наций. К сожалению, оскал русского бандитизма оказался абсолютно другим. Через бандитизм была создана некая силовая ситуация в обществе, которая стала затем прологом к новому русскому государству. Возникла силовая плазма, сумма силовых стилей, которая постепенно приобрела вид сложившейся социальной власти, «внутреннего государства» непосредственно внутри общества. Эта-то силовая сперма и оплодотворила новый этап русской истории.
Я хорошо помню, как в феврале 1998 в Рыбинск приезжал Проханов и, к обалдению присутствующих, призвал к «поддержке национальных бандитов». Своих, гад, почувствовал! Русский бандитизм как национальное явление – так это можно назвать. Я тогда же написал президенту США: когда будете бомбить Россию, то бомбите не мосты и не воинские части, а исправительно-трудовые учреждения. Пусть хоть одна ваша крылатая ракета в русский ад залетит и перехерачит чертей, сидящих в нем. Русские константы нужно из глубины выскребать. Чего по обкомам-то было шарашить? Стерилизуйте к черту эту Россию – выскребите все ее поганое нутро, а иначе все опять начнется по новой!
С коммунизмом уже в 80-е годы было покончено. Уже тогда пинали издыхающего льва. Брали зачем-то седеющих секретарей обкомов, политработников и говорили: в них все зло! А в это время в гнили коммунизма нарождалось новое чудовище! Никто его не заметил. В ЦРУ даже упоминания о нем не было, все всемирной коммунистической революции от Советов ждали. Дождались! Только в последние годы до них стало доходить, что «криминальная Россия» – это новая русская идентичность. Если угодно, новая ее национальная идея. Новая мораль. Новые властные технологии и даже новая геополитика (см. Чечню).
Понадобилось поймать американского разведчика и носом в парашу окунуть, чтоб до Америки дошло, что такое «русский криминалитет». Что это всерьез и надолго. А ведь, боюсь, когда дело до точки дойдет, будут опять идиотством заниматься, как в Югославии в 1999, то есть бомбить ракетами зачем-то мосты и дороги. Вы что там, в Вашингтоне, очумели, не понимаете, что делаете? Я вам предлагаю другой метод: берете такую гинекологическую лопатку и начинаете чистить Россию ИЗНУТРИ. Вычищать всех ее чертей. Всех ее нетопырей. Настоящих и будущих. Социум надо менять, а не мосты бомбить! Россию-мать пора сделать бабушкой. Хватит. Доматерились уже.
Замечу, правда, что как бы долго эта новая криминальная Россия ни развивалась, долго она все равно не протянет. Исторический ресурс ее очень ограничен, с коммунистическим его не сравнить. Коммунисты хоть переделать хотели мир, справедливость какую-то установить, всех равными сделать. А эти? Только хапать и «мочить». Больше ничего.
Посмотрите на Чечню – это ведь код всего будущего новорусского империализма.
Коммунистический и царский империализм базировались на очень высоких идеалах. Их задача была преобразить мир. Они верили в этот преображенный мир. Бандитская Россия хочет только одного: паучьи щупальца «Газпрома» и нефтяных вышек в землю вогнать и жрать как можно дольше. Причем завтра, когда природных ресурсов не останется уже совсем, а желание хапать по-прежнему будет иметь место, жрать начнут уже не нефть: внутренние органы собственных граждан. На них поставят вышки, в них пробурят скважины! Это особая паразитическая или, точнее сказать, уже вампирическая культура, которая может продолжаться не один десяток лет.
…У них есть воля к жизни, но есть ли у них такая же воля к истории?
Удивительно, но российский бандитизм обнаружил свою полную несостоятельность как окончательный исторический класс. Он выгрыз страну изнутри, но – в отличие от коммунистов – он был неспособен что-либо создать.
Будучи гибкой военно-гражданской организацией самого народа, он не породил новую армию (коммунисты ее породили: была создана новая Красная Армия и красная гвардия. Американцы в XVIII веке ее тоже породили, сумев отстоять свою независимость). Вооруженные же до зубов российские бандиты в принципе и не готовы были воевать всерьез. Такое ощущение, что они даже и не готовились воевать.
Чеченский «бандитизм» в этом смысле развивался совершенно иначе: в республике Ичкерия в 1991-1999 годах создавались и действовали учебные лагеря, в которых готовились настоящие воины, моджахеды, проявившие себя в обеих северокавказских войнах. Мы называем их «бандитами», но можем ли мы объяснить тот факт, что эти «бандиты» в течение двух месяцев героически обороняли Грозный, пока русские оккупационные войска не сравняли его с землей и не превратили его в подобие Сталинграда? Можем ли мы объяснить военное искусство этих диверсионных «бандитских» отрядов, их дерзкие вылазки в тылу врага, их организованное партизанское движение и – самое главное – их способность к самопожертвованию?
В русском понимании слово «бандит» означает уголовного преступника, который берет сберкассу и уходит с добычей. Я, например, физически не могу представить себе российского бандита, который в течение двух месяцев будет сидеть в осажденном городе и защищать его до последней капли крови.
Еще менее возможно представить российского уголовника, который сядет на груженный взрывчаткой КамАЗ и с криком «Аллах Акбар!», ценой своей жизни, подорвет вражеский блокпост. Уверен: они сдадутся за две бутылки водки. Парадокс в том, что те, кого мы привыкли называть «бандитами», воюют как фанатичная армия. Напротив, те, кого мы зовем «армией», ведут себя подчас как бандиты.
Я недавно узнал об одном прелюбопытнейшем обстоятельстве: русские солдаты, когда идут в бой, кричат уже не «ура!» или «за Родину!», а … «блядь». То есть атака происходит следующим образом: из окопов поднимаются бойцы и с криками «блядь, блядь» идут на врага. Думаю, тут комментарии излишни: это зона, а не армия. Мордобой и порядки, которые созданы в российской армии, тоже очень попахивают уголовщиной. Мало того, что такая армия отвратительна, она еще и просто неэффективна: хорошо известно, что во время первой чеченской войны 1994-1996 российский блокпост можно было купить за ящик водки.
Те же, кого мы называем «чеченскими бандитами», вели себя отнюдь не по-бандитски: их купить было невозможно, причем ни за какие деньги, ибо, если так можно выразиться, их они предпочитали добывать сами. Следует признать, что под видом «чеченского бандитизма» мы получили организованную и фанатически сплоченную военную силу типа большевистской или, если угодно, типа викингов. Замечу, что известное «Аллах Акбар» переводится как «Бог Велик» и не несет, вопреки русскому прочтению, никакой разнузданности, бесшабашности, анархии – как принято думать: выражение это можно сопоставить только с боевым кличем викингов «Oдин!», но уж никак не с нашим «блядь, блядь».
Меня могут упрекнуть в том, что я «излишне романтизирую террористов». Между тем, это всего лишь констатация их понимания бандитизма. В том-то и дело, что бандит бандиту рознь. Всякий бандитизм, как предельно раскрепощенное человеческое состояние, выражает собой национальный дух своего народа. Русский бандит выразил тот дух, который был в русском народе: то есть, с одной стороны, чувство бесшабашности (т.н. «беспредел»), а с другой стороны – ментовскую покорность и стремление установить этот самый «предел». То есть, можно сказать, что новое репрессивное государство в России, впитавшее в себя бандитские энергии, и стало этим самым «пределом» первоначального «беспредела» (в математике это называется найти предел в уравнении).
Именно беспредельщики создали «предельщиков». Это чем-то напоминает логику любой революции, постепенно завершающейся собственным самоотрицанием. В данном случае, криминальная революция завершилась построенным на криминальных технологиях государством. Но беда в том, что государство, построенное таким образом, оказалось очень недалеким в историческом плане. В нем нет ни воли к истории, ни планов на будущее. Это государство-однодневка с программой «реконструкции» (термин В. Путина). Не реиндустриализации, не научно-технической революции, а реконструкции Время собирать камни. Из старых разбросанных и приватизированных «камней» собрать такой кубик Рубика «новой старой» России.
Ничего более пошлого и придумать было невозможно. Учитывая отсутствие какой-либо молодежной альтернативы (молодежи сейчас просто физически будет становиться все меньше и меньше), основным человеческим материалом затеянной «реконструкции» станут, боюсь, те, кто прошел через бандитскую эпоху 90-х. Будь у нас побольше молодежи, они бы всех этих бандитов передавили вмиг и перешли бы к активной национал-социалистической стадии строительства «Великой России». Но поскольку это невозможно, то в ближайшие десять лет нам предстоит лицезреть рожу Путина и распевать «старые песни о главном». То есть заниматься вот этой самой «реконструкцией».
К сожалению, случившаяся в 90-х вспышка национального бандитизма останется единственной радикальной культурой и на ближайшее будущее. И так, я думаю, до 2015-2020 годов (что будет дальше, сказать сложно). Следует признать, что в бандитизме сгорело слишком много тех «молодых» энергий, которые назревали десятилетиями. Каких-то особенно творческих достижений эта эпоха не дала. А дальше, как говорил Принц Датский, вообще «тишина» – постепенное увядание радикальной культуры и переход в «очень консервативную» стадию.
Это одна из причин, почему я такое внимание уделяю бандитизму и связанным с ним «степеням свободы» в общественной жизни: увы, ничего другого (за исключением разве что очень мощных движений «неформалов» в конце 80-х) у нас НЕ БЫЛО. Бандитизм все «съел». Метили в бровь, а получили в глаз.
Может быть, меня упрекнут в упрощении: смысл существования этих паразитических людей в том, чтобы жить «для себя», а не для мира, отказаться от имперских завоеваний и зажить, наконец, эгоистической, то есть национальной жизнью. Может быть, кто-то даже проведет аналогию с европейскими колониальными гражданскими обществами, с единственным уточнением, что здесь в роли «внутренних колоний» выступает собственный народ. Исторический смысл бандитизма в том, что он заполнил вакуум власти, дал толчок к созданию нового государства, – так же как, повторюсь, смысл «новых русских» в том, что они создали новые стили жизни.
В любом случае, однако, мы имеем очень уродливую нацию, материально и интеллектуально пожирающую собственного родителя. Ибо как эта нация эксплуатирует сырьевые ресурсы, так она эгоистически присваивает и исторические ресурсы тех, кто жил до нее: «гордится» Пушкиным, полководцами, царями. Весь ее «патриотизм» идет, в сущности, отсюда: из «чувства гордости» за созданное ДО НЕЕ. При этом – что удивительно – у этой нации нет не только своего Пушкина, но даже и своего Маяковского. Она на редкость бездарна. Талант, который есть вместилище Бога в человеке, избегает ее. Ее духовная религия также представляет совершенно чудовищный симбиоз из выхолощенных христианских идей и «державности».
Замечу, что эта новая национальная жизнь в России отягощена немыслимой имперской историей. Гражданские нации в Европе сумели расстаться со своими колониями и очертить себя в метрополиях. Русская метрополия, как оказалось, вообще недифференцируема: тот отрезок империи, который в 1991 был выделен из СССР и назван «новой Россией», сам по себе является империей. На деле это означает, что новорусская нация обречена на рецидивы своей имперской истории. «Национальная» ее жизнь в чистом виде становится невозможной даже в этом смысле, не говоря уже о том, что ее внутренние лагеря (по сути своей – «внутренний империализм») не сравнятся вообще ни с какими западными колониями.
Это очень специфический империализм, обращенный вглубь своего же народа. Освободиться от него, боюсь, вообще невозможно. Чтобы перестать быть империей, нам придется закрыть не только концентрационный лагерь Чернокозово в Чечне, но и последнюю мордовскую колонию. У нас очень специфический империализм, происходящий не во внешнем, а во внутреннем насилии. Он, как торфяное болото, продолжает гореть в глубине самого народа. К сожалению, новое гражданское общество в России, новая русская нация, отказавшись от геополитического империализма, не смогла преодолеть в себе вот этот внутренний империализм. За время демократических реформ в России не было закрыто ни одного лагеря. Более того, в последние годы эта бесчеловечная система, пусть и не похожая на ГУЛАГ, но несущая в себе его родовые пятна, усиленно реконструируется. Создаются новые и новые лагеря, в которых атмосферное давление государства на человека проявляется со всей силой: это не западные тюрьмы, чтобы убедиться в этом, достаточно побыть здесь один день.
Я думаю, реставрация такого «внутреннего империализма» в тысячу раз страшнее геополитического империализма. Геополитика есть следствие внутренней политики, отношение к другим народам определяется отношением к собственному. Я думаю, начало всех геополитических экспансий всегда начинается с утрамбовки и сжатия внутреннего вещества. Как сверхновые звезды рождаются из белых карликов с чудовищной плотностью материи, так и русский геополитический империализм начинается со сжатия, репрессий своего же народа – чтобы направить его затем, как плазму, во внешний мир. Подлинная деспотия идет сначала всегда не вширь, а вглубь. Мне кажется, возрождение пенитенциарных репрессий в России, где ежедневно людей полосуют дубинками по живому телу, словно высекая из них какую-то энергию, – это пролог в возможный геополитический империализм.
Русская пенитенциарная система, как и собственно криминалитет, хранящийся в ее ядерных могильниках, готовый вспыхнуть в любую минуту – явление фундаментальное. Сейчас происходит новое рождение этой Системы, которая была когда-то царской каторгой, затем ГУЛАГом, а теперь стала ГУИНом (Главным управлением исполнения наказания). Демократическая революция начала в 1992 с массовой амнистии и отмены смертной казни, а закончила строительством по всей стране новых исправительных учреждений.
Несколько слов об этом самом ГУИНе. Формально он возник по требованию Европейского Союза отделить систему исполнения наказания от правоохранительной системы. Требование это выполнено: ГУИН подчиняется не МВД, а министерству юстиции. Фактически же, если подумать, мы получили самую настоящую каторгу. Свирепость тюремных «юстиционных» спецназов теперь мало чем уступает ментовским и внутренним войскам, ранее участвовавшим в охране заключенных. То есть просто произошла милитаризация министерства юстиции, появление в стране еще одной суперсиловой структуры, которая, на первый взгляд, имеет локальное применение, а на самом деле – кто знает, чем все закончится?
Приведу пример. Внутренние войска в 60-70-х годах тоже использовались исключительно в «тюремных целях», для подавления бунтов в колониях. Никто не слышал, чтобы их бросали против граждан на улицах. С конца 80-х эти войска стали применять уже против демонстрантов, причем действовали они теми же методами, каким их обучали в колониях. То есть, проще говоря, все граждане тогдашнего СССР стали рассматриваться как заключенные, поскольку боец ВВ в каске теперь свободно мог ударить его дубинкой на улице.
Кстати, напомню, как в нашей стране вообще появилась резиновая дубинка. Никаких дубинок у милиции сроду не было – они применялись только против заключенных. Я, например, до 1988 года вообще не видел ни одного милиционера с дубинкой. Как только началась демократизация и возникли массовые беспорядки, этот чисто тюремный аксессуар перешел от внутренних войск к обычной милиции. Иначе говоря, развертывание технологий чисто тюремного насилия стало новым наполнением правоохранительной системы в целом. Мне кажется, это вообще очень симптоматично для нашей страны, у которой ноги всегда росли из жопы: взять уже существующую лагерную систему и превратить ее в общегражданскую. Не хочу проводить прямых аналогий, но не кажется ли вам, что с ГУИНом может случиться что-то подобное? Знаете, с чего ГУЛАГ начинался? С относительно небольшой системы управления лагерей. (Кстати, так слово «ГУЛАГ» и расшифровывается.) Постепенно же он засосал в себя половину страны. Возник архипелаг ГУЛАГ.
Скажут: сейчас не те времена. Времена-то не те, да страна та же! Чует мое сердце: опять у нас ноги вырастут из жопы. Еще один архипелаг появится.
Приведу такой факт. С появлением моратория на смертную казнь у нас тысячи людей обречены сидеть до конца жизни. В стране как совершались тяжкие преступления, за которые «вышку» давать надо, так и совершаются, потому что сами преступники, как вы понимаете, никакого моратория у себя не вводили. И чем дальше этот мораторий действует, тем больше у нас «пожизненных» зеков. Что прикажете с ними делать? Убивать их втихаря? Обратно выпускать? Или держать вот так их в камерах, пока сами не сдохнут?
Подозреваю, что уже через пять-десять лет государство столкнется с переполненностью тюрем. Зеков, даже совершивших чудовищные преступления, придется «как-то использовать». И их начнут использовать! Опять полстраны окажется в ГУИНе, опять ГУИН станет производительной силой. А кончится тем, что чаша переполнится, умрет очередной вождь, и все они выйдут по амнистии. Будет еще одно «холодное лето пятьдесят третьего». К сожалению, это логика развития нашей цивилизации: сначала всех в лагеря загнать, а потом выгнать из лагерей. Потом опять загнать и опять выгнать. И богине Юстиции (той, у которой глаза завязаны) в руки дубинку дать – чтоб шарашила по всем подряд…
Небольшая демографическая деталь. С учетом нынешней нерождаемости в России через пять-десять лет начнет ощущаться дефицит здоровых мужиков. Поначалу наше общество, конечно, сделает физю и посмотрит направо-налево: где мужики? Нету мужиков! Тогда этих мужиков начнут пачками брать с зоны. Другого не дано. Использовать этот ресурс как-никак, но придется; в конце концов, там, на зоне, и слесаря сидят, и столяры, и еще хрен знает кто. (Принцип голодного организма: не получив свежей пищи, он начинает поднимать обратно в желудок отложения в кишечнике.) Словом, не раз вы еще встретитесь с этим самым ГУИНом!
(Окончание следует)