Приглашение в рабство

Уважаемые господа!

Ниже я предлагаю Вашему вниманию два документа. Изложенная в них информация - уникальна. Очень редко люди осмеливаются публично говорить о таких вещах. Страх перед могущественными спецслужбами, которые много раз демонстрировали свою полную безнаказанность и неудержимое стремление выйти из под контроля общественности, останавливает многих. Я благодарю Бога за то, что он помог мне преодолеть этот страх.

Первый документ содержит мою жалобу на американские спецслужбы, которую я в 1996 г. разослал  в различные американские государственные и правозащитные организации.

Cуть дела сводилась тогда к одному очень важному вопросу: "Как человек в демократическом государстве защищён от незаконного преследования спецслужб?" Исходя из моего собственного опыта, могу с уверенностью сказать, что ответа на этот вопрос нет и по сей день.

Второй материал представляет из себя детальное описание чудовищно жестокого метода давления на человека, применяемого, насколько нам известно, российскими и американскими спецслужбами. Метод этот грубо нарушает все базовые права человека.

Есть все основания полагать, что метод этот имеется на вооружении практически всех спецслужб мира, и этой публикацией я обращаюсь к правительствам всех стран с призывом запретить своим спецслужбам применение этого человеконенавистнического метода, позволяющего им по своему выбору манипулировать проявлением склада личности и здоровьем практически любого человека.

П Р И Г Л А Ш Е Н И Е  В  Р А Б С Т В О

Спецслужбы любят темноту...

Американская Хельсинкская Группа
Human Rights Watch / Helsinky                         

Международная Амнистия
Amnesty International

Госдепартамент США
U.S.A. State Departament

Сенат США. Комитет по разведке
U.S.A. Senate. Intelligence Service Committee

Палата  ПредставителеЙ США. Комитет по разведке.
House of Representatives. Intelligence
Service Committee

Владимир Крыловский, эмигрант  из Москвы,
отец трёх несовершеннолетних детей,
до эмиграции режиссёр и сценарист
документального кино, журналист

1961 65 Стрит, кв. 2-А
Бруклин, Нью-Йорк, 11204
Тел. (718) 256-8024

Как в странах развитой демократии человек защищен от незаконного преследования спецслужб? То есть, какой законодательный механизм ограждает гражданина демократического государства от произвола тайной полиции, делает невозможным какое-либо незаконное давление на него?

Этот вопрос в станах бывшего советского блока задавали себе тысячи людей, которые, находясь под мощным, неумолимым прессом КГБ, были в условиях тоталитарного режима и полного беззакония, совершенно беззащитны. Если человек, например, замечал за собой слежку или получал угрозы от «неизвестных лиц», он практически не мог обратиться ни в суд, ни в прокуратуру, ни в какое-либо другое государственное учреждение. Везде его ждал один и тот же ответ: «Вам все это кажется! У Вас мания преследования!»

Ну а как в свободном демократическом государстве?

Мы приехали в Америку, на Флориду в Джексонвилл в октябре 1992 года, и очень скоро неизвестные лица стали предлагать мне сотрудничать с ними. Они заговаривали со мной в магазине, на улице, называя себя то представителями какой-нибудь торговой фирмы, имеющей дело с бывшими советскими республиками, то (по-видимому из-за моей профессии) фирмы, связанной с телевидением. Изумляя меня, они говорили, что было бы неплохо поработать со мной, что им интересен мой «российский опыт». Причем, было совершенно очевидно, что эти незнакомые мне люди были знакомы с моей биографией, знали о моих городских маршрутах, которые мы с женой обговаривали на нашей кухне.

Я допускал, что кое-кому мой «российский опыт» был действительно интересен: в Москве я был активным участником происходящих там демократических процессов. Я был членом неформального клуба избирателей «Демократические выборы» Пролетарского и Таганского районов Москвы (избирательный округ с населением 550 тыс., в котором мы были единственной организацией пытающейся предотвратить фальсификацию выборов в 1989 году), на выборах 1990 года был сопредседателем клуба «Демократические выборы» Таганского района и доверенным лицом Веры Кригер, координатора всероссийского движения «Демократическая Россия» (в августе 1991 года входила в расстрельный список путчистов). Как журналист, я выступал в неформальной печати с разоблачением КГБ в том, что он сверху организует, так называемые, «демократические» партии. С конца 1990 года до отъезда в октябре 1992 года я собирал материалы на книгу о политических убийствах в СССР, над которой работаю и сейчас. Мне было что рассказать о России 1989-1992 годов. Для этого достаточно было вызвать меня официально, скажем, повесткой или даже телефонным звонком (хотя, конечно же, лучше повесткой) в соответствующую организацию, куда бы я без промедления явился, и задать бы мне все необходимые вопросы. Но нет, меня хотели втянуть в какие-то тайные, не поддающиеся внешнему контролю отношения.

В октябре 1993 года мы переехали в Нью-Йорк, где на меня началось мощное психологическое давление. С моей запаркованной на улице машиной стали происходить всякие странности. Несколько раз в неделю мы с женой с удивлением обнаруживали, что за ночь кто-то добавил масло в редуктор (его уровень был намного выше, чем накануне), повернул перпендикулярно солнечный щиток, изменил положение руля или сдвинул со своего места водительское кресло. Все это было сделано так, чтобы этого нельзя было не заметить, и было явно направлено на то, чтобы деморализовать меня. Причем, это случалось иногда в другой части города, стоило нам оставить машину буквально на полчаса – меня пугали тотальной слежкой, демонстрируя могущество и вседозволенность определенных структур.

Моя почта перлюстрировалась или не доходила вовсе, моя корреспонденция «терялась» в дороге, или из нее пропадали важные документы. На улице какие-то люди пытались подслушать наши разговоры с женой и моим другом из Сан-Франциско, гостившем у нас. Причем, подслушивание начиналось буквально от нашего подъезда, что говорило об оперативной бригаде, постоянно дежурившей у дома.
Дома, тем временем, раздавались молчащие телефонные звонки, а бывало так, позвонивший, не представляясь, давал мне понять, что ему известны некоторые детали моей повседневной жизни.

На улице со мной заговаривали незнакомые люди, также показывающие мне, что знают подробности моей биографии и содержание телефонных разговоров и разговоров в семье. Меня явно пытались вовлечь в какие-то тайные неофициальные отношения, в то же время показывая, что я имею дело с государственными, имеющими неограниченные возможности, структурами (кому же еще по плечу прослушивание телефона и квартиры?).

Когда стало ясно, что ни на какое сотрудничество ни с какими тайными организациями я не пойду, произошло весьма любопытное событие. 5 марта 1994 года я заболел какой-то странной инфекционной болезнью, напоминающей грипп. Не было никаких симптомов, кроме высокой температуры, которая страшно изматывала и длилась почти три недели. Появилась сердечная аритмия, чего раньше никогда не было. После этой болезни я приходил в себя полгода. «Любопытность» этого события состояла в том, что за день до болезни мне дали понять, что на другой день со мною что-то произойдет. А когда я заболел, стали раздаваться странные телефонные звонки. Звонившие будто бы еще и еще раз давали мне понять, что каким-то образом причастны к моей болезни. В конце марта по телефону прозвучала недвусмысленная, хоть и высказанная в завуалированной форме угроза: «Надо поработать, иначе... убьем!»

В июне 1994 года мне позвонил мужчина и, представившись деканом моего старшего сына, предложил мне зайти к нему в школу. С деканом я был знаком и, узнав его по голосу и почувствовав неладное, отправился в школу со своим другом. Придя в школу, мы узнали, что декан меня никуда не вызывал. Полагаю, что если бы я пришел в школу один, меня бы там приняли, однако, беседовал со мной отнюдь не декан (так и в СССР – человека вызывали в отдел кадров, а там его уже поджидал человек «в штатском»).

В июле 1994 года я получил по почте письмо, в котором ни с того ни с сего мне предлагали пройти медицинское обследование на предмет моей нетрудоспособности. Я нигде никогда не заявлял, что считаю себя нетрудоспособным, однако письмо насторожило меня не только поэтому. В нем ничего не говорилось о том, в какое конкретно учреждение мне следует явиться на медосмотр: вместо привычного подробного обратного адреса был указан скупой номер почтового ящика. Не было, как это обычно бывает в подобных случаях, номера телефона, по которому в случае надобности я мог бы позвонить. Не было даже подписи. Был только адрес, куда 17 августа 1994 года в 11 часов утра я должен был явиться. Однако было одно любопытное требование о том, чтобы меня «никто не сопровождал». Интересно, что за несколько дней до назначенной даты, когда в квартире никого не было, кто-то извлек это письмо из общей пачки корреспонденции, лежащей на книжной полке и, как бы невзначай, выдвинул его на видное место. Разумеется, я никуда не пошел. Повторных «вызовов» на предмет установления моей нетрудоспособности больше не приходило. Письмо это я сохранил.

Я уговаривал себя, что все будет нормально, что люди, так пристально интересующиеся моей персоной, дальше своих угроз не пойдут и, в конце концов, оставят меня в покое.

Тем временем, давление на меня продолжалось – молчащие анонимные телефонные звонки «странности» с машиной, подслушивание уличных разговоров, перлюстрация почты.

В ноябре 1995 года я опять заболел какой-то странной болезнью. Меня всего ломало как при очень высокой температуре, хотя она оставалась нормальной. Что-то угнетало сердечную деятельность и центральную нервную систему: появилась нарастающая день ото дня синусовая, как мне потом объяснил врач, аритмия сердца и какая-то обща заторможенность. Мне стало трудно говорить. Лицо пылало жаром, в груди появилось невыносимое жжение, не дававшее нормально мыслить. Горькой стала слюна. По утрам она была вязкой, и очень хотелось пить. Все это было очень мучительно и походило на пытку. В момент, когда я жаловался жене на мое странное недомогание, раздались два молчащих звонка. Стало по-настоящему страшно.

Я решил рассказать обо всем двум бывшим советским правозащитникам и по своей неосторожности сказал о своем намерении жене. Трудно поверить, но через несколько дней у меня начались сильные головные боли (раньше у меня никогда не болела голова), а немногим позже – какое-то странное внутреннее возбуждение (его трудно описать), вызывающее бессонницу. Внешне это вполне можно было отнести к симптомам психического заболевания, что, на мой взгляд, было совершенно не удивительно. В преддверии такого письма кое-кто, спасая честь мундира, очень хотел бы объявить меня попросту сумасшедшим – это сразу сняло бы все проблемы, которые в демократическом государстве может вызвать появление подобного документа. Я совсем не удивлюсь, например, если у меня изо рта пойдет пена.

Мне 58 лет, и за всю свою жизнь я ни разу не обращался к психиатру. Я официально заявляю, что в любое время готов предстать перед любой психиатрической экспертизой. Хотя, учитывая возможное давление на врачей, желательно, чтобы такая экспертиза, если она будет иметь место, была состязательной.

Интересно, что все симптомы «странных» заболеваний начисто исчезали (кроме сердечной аритмии, уходящей довольно медленно) в результате лечебного очистительного голодания и очистительных гигиенических процедур. Известно, что и то, и другое способствует выведению из организма вредных веществ. Симптомы эти я оставляю на суд токсиколога.

Я слышал, что КГБ для подобного «медицинского» воздействия на противников советского режима использовал сигаретный дым. Достаточно было подсунуть человеку специальную сигарету или, может быть, даже просто обкурить его ее дымом. Как было со мной в Америке? Не знаю. Оставляю это профессионалам.

Я никого ни в чем не могу обвинить, ничего не могу доказать – все недоказуемо и неуловимо (как в Москве, где за мою журналистскую деятельность меня преследовал КГБ). Мне только интересно: возможно ли в Америке объективное служебное расследование по поводу незаконных методов давления на человека со стороны определенных государственных структур, легко идентифицируемых по безграничным возможностям в прослушивании его телефона и квартиры, наружного наблюдения, перлюстрирования почты.

Я не хотел делать эту историю достоянием общественности. Хоть я и тяжело переживаю иммиграцию и с трудом привыкаю к американскому образу жизни, я глубоко благодарен этой стране за то, что в трудную для меня минуту она дала приют мне и моей семье. Я бы не хотел никак дискредитировать здесь какие-либо государственные структуры. Но ведь то, что со мной происходит уже – край!

Я опасаюсь за свое здоровье и жизнь. Нарушаются мои основные, неотъемлемые права человека.

Как в демократическом государстве человек может защититься от насильственной вербовки спецслужб?

Владимир Крыловский
12 апреля 1996

P.S.
Кроме перечисленных выше организаций, я отправил свою жалобу в Нью-Йоркскую штаб-квартиру Комиссара ООН по правам человека, а также в Центр по правам человека при ООН. Я также направил её некоторым американским сенаторам.
Ни от одной из вышеперечисленных инстанций (кроме Госдепрартамента США) ответа не последовало.  Впрочем, я не могу утверждать, что никто из них не направил мне никакого ответа. Возможно эти ответы просто"потерялись" по дороге. (Особено это относится к ответам сенаторов, которые всегда отвечают на все направленные им письма). Из Госдепартамента же мне позвонили и вежливо объяснили, что они такими делами не занимаются.

Оставшаяся у меня копия этого обращения, к сожалению, не была датирована и мне пришлось датировать её по памяти, поэтому возможна некоторая неточность, приблизительно – плюс-минус несколько дней. Кроме того, дата на обращении может не совпадать с датой, когда это обращение было получено той или иной инстанцией: я разослал его (по факсу) в разные инстанции не за один день.

Я обладаю медицинскими отчетами 2-х американских независимых врачей, указывающих на то, что в апреле 1996 года я действительно имел хроническое отравление органическими фосфатами (ОВ, действующее на центральную нервную систему человека).

А в конце мая - начале июня 1996 г. мне было сказано буквально следующее: "Тебя перепутали! Приняли за другого! Но ты наломал дров – написал всюду жалобы. И теперь единственная возможность исправить ситуацию – это пойти тебе к психиатру и сделать себе маленький диагноз. Через 5 лет его можно будет снять, а эти люди, которые этого от тебя хотят, скажут: "Какой умный человек!"

Живя в Америке, я столкнулся с любопытным методом, которым американские спецслужбы выбивают нежелательных для них свидетелей.

У человека ни с того ни с сего начинается какое-нибудь функциональное расстройство, например, периодические сердечные боли. Он идет к врачу, и тот говорит ему:

- У Вас прекрасное сердце, Вам не о чем беспокоиться.

Через некоторое время человек приходит к врачу опять и снова жалуется на сердце. И снова врач говорит ему:

- У Вас с сердцем все в порядке. Вот электрокардиограмма. У Вас бычье сердце!

Через некоторое время человек приходит в третий раз, потом в четвертый, потом в пятый... В конце концов у него в истории болезни появляется запись: "Рекомендуется консультация у психиатра".

Все! Свидетель выбит! Кто же прислушается к свидетельским показаниям человека, которому "рекомендуется консультация у психиатра"?

Владимир Крыловский
21 октября 2007 г

***

Со времeни написания вышеизложенной жалобы у меня сменился адрес. Новый адрес такой:

7314 21-st Ave, # 4-D
Brooklyn, NY,
11204, USA
ph. (718) 256-8024                                                 

И М Е Ю Щ И Й  У Ш И  Д А  У С Л Ы Ш И Т

«Кто кем побежден, тот тому и раб»
(2 Пет. 29)

Что такое прицельная стрельба?  Всякий знает. Это когда из нескольких целей, расположенных недалеко друг от друга, выбирают какую-нибудь одну, тщательно прицеливаются  и…Правильно! А с появлением оптических прицелов и снайперских винтовок прицельная стрельба вообще не знает промаха.

А можно ли человека, находящегося в толпе или одном помещении с другими людьми, прицельно поразить газообразным отравляющим веществом (ОВ)? То есть ударить по нему ядовитым газом, не задев никого из ближайшего окружения? Оказывается можно!

Методика очень проста, она легко используется спецслужбами, хотя нормальному человеку все это  даже трудно себе представить.

Человека принудительно наполняют или, как выразился один российский правозащитник "накачивают" газообразными органическими фосфатами - ОВ, действующими на центральную нервную систему. Может быть, применяются и другие ОВ, но нам это неизвестно.

"Как же это можно принудительно наполнить кого-то ядовитым газом? - спросит читатель. - Ну, отравить это, понятно, можно. Для этого нужно подать газ в помещение, где находится намеченная жертва, и всё. При этом вместе с ней непременно будут поражены все присутствующие в этом помещении. Но наполнить?!"
Оказывается, можно и это. Обычно это делается ночью. В комнате, где спит человек (рассмотрим вариант, что он спит в комнате один), подаются газообразные органические фосфаты без цвета и запаха. Технически это не так уж сложно. ОВ подается в небольших количествах (т.е. в минуту в комнату их поступает очень немного) и очень малой концентрации. Концентрация настолько мала, что воздействие ОВ  практически не только не приносит человеку вреда,  но даже (по крайней мере, на первых порах) и не замечается им. Т.е. он спит и не знает, что  с ним в это время делают помимо его воли. Таких газовых атак, продолжительностью около часа каждая, бывает с некоторым перерывом  за ночь  две.

Надо сказать, что органические фосфаты очень быстро выводятся из организма - с мочой, дыханием, потоотделением… И к вечеру следующего дня их в организме уже почти не остается. Вот на этом  "почти" и зиждется этот иезуитский метод давления, а затем и порабощения человека.

На вторую ночь человек снова подвергается газовой атаке, и к концу второго дня из него также уходят почти все данные ему за ночь ОВ... Однако, то что остается, накладывается на остаток первой ночи, затем на суммарный остаток двух ночей, затем - трёх, затем - четырёх… Впрочем, и днем, и по  вечерам стараются подловить момент, когда он в помещении один: в комнате, в ванной, в туалете (квартира жертвы всегда прослушивается, а то и просматривается) и добавить определённое количество ОВ. Кроме того, с ним работают и на улице по особой методике (но об этом - дальше).

Если же человек находится ночью в комнате не один (рассмотрим теперь этот вариант), то его в ночное время не трогают (разве только, если он выйдет в туалет), а вся работа перемещается на период "от подъёма до отбоя". Правда,  это влечёт за собой некоторое замедление  достижения конечного результата. Впрочем, одну или две ночи с ним всё-таки могут поработать, хоть он в помещении и не один: количество ОВ, поданное в комнату за эти одну или две ночи, пройдёт для других членов семьи совершенно незаметно.

"Так какова же цель такого наполнения человека ядами, - опять спросит любознательный читатель, - и причём тут прицельная стрельба?"

Через некоторое время (где-то от двух недель до месяца после начала операции) человек начинает понимать, что с ним происходит. К этому времени он начинает ощущать подаваемые незаметно для него в его комнату газы. Он уже достаточно плохо себя чувствует: у него пылает лицо (хотя внешне он выглядит как обычно), жжёт в груди, становится вязкой и неестественно белой слюна, идут судорожные подёргивания  разных групп мышц по всему телу (судорожная готовность). Кроме того, ему становится очень трудно мыслить. К этому нужно добавить сонливость, временами очень сильную. Известен случай, когда человек в этом состоянии уснул один раз в самый разгар супружеских отношений, а другой раз - за рулём.

Именно в это время человек превращается в открытую мишень для прицельного воздействия на него ядовитыми газами, где бы он ни находился. То небольшое количество ОВ ничтожной концентрации, которое является для него губительным, практически не приносит никакого вреда окружающим и не замечается ими. Теперь его можно спокойно бить ядовитыми газами в кругу его семьи, друзей, сослуживцев, в транспорте, в кино, в театре и т.д. и совершенно не беспокоится о людях, случайно оказавшихся в зоне распространения ОВ.

В это время начинают напоминать о себе спецслужбы (с самого начала операции и до этого времени они никак не проявляли себя): дома у жертвы раздаются зловещие молчащие или странные телефонные звонки.

Здесь нужно объяснить, в каких случаях и когда спецслужбы применяют столь сложный, громоздкий, а  главное, очень дорогой метод давления на человека. Нет, разумеется, ничего тут с бухты-барахты не делается, чтобы вот так взять и ни с того, ни с сего начать наполнять человека органическими фосфатами… Такого, конечно, нет. Этому всегда предшествует долгая, кропотливая, целенаправленная разработка, которая, однако, по разным причинам не даёт никаких результатов.Но отсутствие отнюдь не всяких результатов приводит к применению этого метода, но только очень значимых.

Бывает, что, по мнению тайной службы, (что часто на самом деле совсем и не так), человек обладает какой-то исключительно важной информацией. Плюс к этому у него имеется еще и некий компромат на эту секретную службу. Например, он осведомлён о ряде бесчеловечных методов давления, применяемых ею по отношению к подследственным или находящимсся в разработке, и собирается предать это гласности.
Тогда самым лучшим способом  получить у него полностью необходимую информацию и дезавуировать его, как опасного свидетеля, считается привлечение его к сотрудничеству, т. е. превращение его в агента. Именно тогда и применяется этот метод, ведущий к стойкому хроническому отравлению человека и в итоге - к его силовой вербовке.

Ввергнутый против своей воли в хроническое отравление, человек оказывается на очень коротком поводке, ибо теперь можно на расстоянии, не привлекая ничьего внимания, манипулировать состоянием его здоровья и самочувствием. Страшно звучит, правда? Однако, это именно так!

Практически он уже инвалид. Он не может выносить обыкновенного сигаретного дыма, находиться вблизи моющих средств (стиральных порошков и т.п.), не может зайти в хозяйственный магазин, где продаются краски, не может находиться в свежевыкрашенном помещении. Я уже не говорю о том случае, когда кто-нибудь из соседей, не дай Бог, начнёт травить тараканов или клопов. Всё это вызывает у него сильнейший изнурительнейший кашель, внешне очень напоминающий рвоту. Кроме всего этого, ему становится трудно думать, трудно принимать решения, трудно заниматься интеллектуальной работой. Решение любой интеллектуальной задачи требует теперь гораздо большего времени, чем раньше.

Он кидается в хозяйственный магазин и покупает газовую маску с антихимическим фильтром. На некоторое время наступает облегчение. Но потом фильтр подсаживается, и нужно покупать новый. Он идет в магазин и обнаруживает, что ни масок, ни фильтров больше в продаже нет. Он идёт в другой магазин, потом - в третий, в четвёртый. Везде та же картина. Впечатление такое, что, по крайней мере, из ближайших магазинов и фильтры, и маски по чьему-то приказу в одночасье убраны. Он едет в другой район, и там его тоже ждет неутешительная картина: во всех хозяйственных магазинах, куда бы он ни заходил,  ему говорят, что вот, минут за пять до него пришел человек и скупил  все маски и фильтры.

Если же ему всё-таки посчастливится раз или два купить антихимические фильтры, то он должен беречь их как зеницу ока и ни в коем случае не оставлять их в пустой квартире. Потому что, если он это сделает, он уже не сможет ими пользоваться: дыхание через них будет вызывать у него сильный, описанный выше мучительный кашель, как будто бы кто-то, когда никого не было дома, нанёс на эти фильтры небольшое количество ОВ.

Пытаясь облегчить свою участь, человек старается, как можно больше бывать на воздухе. Но здесь его тоже ожидает "сюрприз", зависящий на этот раз от географического расположения преследующей его тайной службы. На прямых, как стрела, улицах городов заокеанской державы "сюрприз" настигает его в виде газообразного облака, выбрасываемого с проносящихся мимо на большой скорости оперативных машин, специально оборудованных для этой цели.

На российских же улицах за человеком следуют оперативники с этакими однотипными сумочками через плечо. Мы не знаем, что у них там в этих сумочках, но когда такой оперативник приближается к человеку, тот сразу оказывается в газовом облаке.

Конечно же, он может поехать в лес, пойти в парк или к морю (если он живет в городе на море), но через очень короткое время он чувствует, что по ветру на него идут всё те же, загоняющие его дальше в болезнь органические фосфаты. Хоть они и без цвета и запаха и мизерной концентрации, но по ухудшению самочувствия он сразу узнаёт их.

"Так до какой же степени человека можно наполнять этой гадостью?" - воскликнет читатель.

Два токсиколога - американский и российский, с которыми автору довелось беседовать в неформальной обстановке, сказали ему, что наступает момент, когда человек может на короткое время потерять сознание. Так  вот это именно то, к чему в этой ситуации стремятся спецслужбы.

Если это происходит на улице, то человек очень быстро оказывается в больнице, куда его спешно доставляет "случайно" оказавшаяся неподалёку Скорая помощь. А в больнице врачи, по крайней мере, некоторые из них уже знают, кто к ним поступил, и прекрасно осведомлены (хоть и пытаются это скрыть) о причине, по которой человек потерял сознание.

Трагедийность его положения состоит в том, что он не может ничего никому объяснить. Если он, не дай Бог, заикнётся о каком-то там отравлении или о каких-то там газах, в его истории болезни сразу появится тяжелейший психиатрический диагноз. Нет, психиатра к нему в любом случае пригласят, но это будет позже, а пока врачи будут делать всё, чтобы, попав в больницу, он почувствовал бы всю безвыходность своего положения. Начинаются разговоры о предполагаемой у него опухоли мозга, а когда после обследования выясняется, что никакой опухоли нет, начинаются вопросы, не было ли у него в роду психических заболеваний. Расчет тут на то, что, убедившись в отчаянности своего положения, жертва поднимет лапки вверх и пойдет на неформальный контакт с секретной службой: "Ой-ой! Я всё для вас сделаю!"
Если этого не происходит, то через несколько дней после выхода из больницы человек опять падает на улице и снова оказывается в больнице. Затем ещё и ещё раз. В конце концов, к нему приглашают психиатра.

Впрочем, всё, что происходит с жертвой  в больнице, - плод воображения автора, позволившего себе немного пофантазировать. Опыта потери сознания, падения на улице и попадания в больницу у автора нет. Однако есть другой опыт. Но об этом чуть дальше.

Так какие же конкретно спецслужбы применяют этот иезуитский,  человеконенавистнический, нарушающий все базовые права человека метод? По собственному опыту знаем, что он применяется американскими и российскими спецслужбами. Можно предположить, что он имеется и на вооружении спецслужб стран, дружественных США и России.

Тут вообще всё просто. Спецслужбы бывших советских республик, так же как и соцстран восточного блока, наверняка, унаследовали этот метод у Союзного КГБ. А те из них, которые после распада Советского Союза сориентировались на НАТО, могли, кроме того, получить его ещё и от своих новых заокеанских партнёров. Что касается секретных служб западноевропейских демократий… Всем известны их тесные рабочие связи с американскими коллегами.

Особая пикантность состоит в том, что у спецслужб разной политической ориентации имеется некая круговая порука. У них между собой есть негласная договорённость скрывать существование этого метода от мировой общественности. В Америке в 1996 году мы знали одного российского иммигранта, которого американские секретные службы, когда он отказался пойти с ними на неформальный контакт, "наказали" органическими фосфатами. Тогда он купил билет на самолёт, благо у него был российский паспорт, и прилетел в Москву, где сразу с применением этого же метода был "подхвачен" гэбистами. Из телефонных разговоров, которые он вёл из Америки с одной видной российской правозащитницей, а также из факса, который он направил ей с просьбой защитить его, КГБ знал, что в Америке его пытались завербовать.

Так почему же человек, который волею судьбы стал жертвой этого страшного метода, не расскажет о нём всем?  Друзьям, соседям, сослуживцам?! Почему не обратится в газету, в милицию, в конце концов? В ответе на этот очень важный вопрос лежит объяснение того, как такое вообще стало возможным в человеческом сообществе? Почему двуногие существа из секретных служб, называющие себя людьми, осмеливаются применять этот метод к гомосапиенсу? Почему общество допускает это? Ответ прост и страшен: общество ничего не знает об этом.

Этих бедняг, оказавшихся в таком положении, никто не слышит. То, что они рассказывают, звучит настолько дико, что другому человеку легче расценить это, как плод больной фантазии, посчитать, что рассказчик немного не в себе, чем поверить в то, что он говорит. Юрий Власов, многократный чемпион мира и Олимпийских игр, а позднее - видный инакомыслящий, вступивший в конце 80-х в единоборство с КГБ, которому гэбисты именно газами испортили легкие, как-то сказал: "Когда начинаешь говорить, что тебя могут сделать больным, могут  помочь тебе заболеть, люди склонны усматривать в этом ненормальность, какую-то психическую неуравновешенность…"*

Кроме того, человек, находящийся под воздействием ОВ, действующих на центральную нервную систему, действительно может производить странное впечатление. Ему, мы уже говорили об этом, трудно собраться с мыслями, трудно сосредоточиться. Кроме того, если известно, что он идет на какую-то серьёзную встречу, у него уже по дороге вдруг могут начаться типические, такие знакомые психиатрам подёргивания головы, типические движения языка. Собеседник, особенно если он  видит этого беднягу первый раз, действительно может подумать, что тот немного не в себе.

Так же обстоит дело и с организациями - и государственными, и правозащитными, куда эти несчастные иногда пытаются обратиться. Например, упомянутый выше российский иммигрант в Америке, "накаченный" американскими спецслужбами ОВ, разослал по факсу жалобы в разные государственные инстанции, а также в Американское отделение Международной Амнистии (Amnesty Inтеrnationаl) и в Американскую Хельсинскую Группу (Human Rights Watch Helsinki). Кроме того, будучи знаком с известной российской правозащитницей Людмилой Алексеевой (она тогда только что вернулась в Москву после 20-летнего пребывания в США), он по факсу направил ей из Нью-Йорка копию своей жалобы, а также несколько раз звонил ей по телефону и рассказывал о своей ситуации. Она выразила сочувствие, уверила, что американские правозащитники обязательно откликнутся на его жалобу, и предложила рассказать обо всем представительнице Американской Хельсинской Группы (кажется, по имени Рейчел), находящейся в это время в Москве.

Через несколько дней Л. Алексеева рассказала ему о разговоре с американкой. Услышав про газы, та воскликнула: "У нас этого не может быть!" (Сразу вспомнился Чехов: "Этого не может быть, потому что не может быть никогда!") И всё. Такова была реакция правозащитницы на рассказ о чудовищных нарушениях прав человека. Она не попросила у Алексеевой телефон жертвы, чтобы позвонить ему и расспросить у него всё подробнее, не выказала желания позвонить в Нью-Йорк своим коллегам по Хельсинской Группе  и поинтересоваться у них, как идет расследование жалобы и почему на неё всё так и нет ответа…

Вскоре этот человек прилетел в Москву, где в первый же день  с применением этого же метода был подхвачен Лубянкой: из факса, посланного им Л. Алексеевой, и из его телефонных разговоров с ней КГБ знал, что с ним происходило в Америке. (Кстати, теперь, чтобы держать его на "химическом" поводке, всё больше и больше укорачивая его, его уже не надо было ничем  "наполнять", достаточно было просто продолжить то, что с ним делали американцы). И тогда он поехал к Людмиле Алексеевой (встреча происходила у неё дома на старом Арбате) и ещё раз уже в деталях пересказал ей свою историю.

По-видимому, он действительно был немного не в себе (по дороге его сопровождали какие-то люди с однотипными сумочками через плечо), но только он заметил, что она не столько слушает, сколько внимательно всматривается в него. Неожиданно она потеряла к нему интерес и заговорила с пришедшей к ней в это время  американкой. Он услышал, что они говорят о погоде…

А через три недели он вернулся в Нью-Йорк  и обнаружил, что ни одна из американских организаций - ни государственных, ни правозащитных, к которым он обратился с жалобой, на эту жалобу не ответила. Однако он  быстро ощутил на себе ответные действия американских спецслужб. Ему открытым текстом сказали…. А вот интересно (особенно для тех, кто  сам хоть раз побывал  в разработке у секретной службы),  как это "открытым текстом" - по телефону позвонили, повесткой вызвали к себе или как? Да нет, просто один его шапочный знакомый, которого он видел всего несколько раз в жизни, неожиданно выказал конкретные знания его биографии, а также некоторых житейских фактов, которые они с женой обговаривали в своей спальне. Практически, предъявив таким образом свою визитную карточку, малознакомец вдруг сказал: "Из этого состояния  человека уже никогда не выводят. Тебя перепутали, приняли за другого. Но ты наломал дров, написал всюду жалобы, и теперь единственная возможность исправить ситуацию это пойти тебе к психиатру и сделать себе легонький диагноз. Через пять лет его можно будет снять, а эти люди, которые от тебя этого хотят, скажут: "Какой умный человек!" И ты сразу увидишь, как тебе станет легче".

К счастью, не все, к кому эти несчастные, оказавшиеся в таком страшном положении, взывают о помощи, остаются  глухи. Есть и такие (имеющий уши да услышит), которые всё-таки схватывают ситуацию. (Интересно, что тех, кто  по-настоящему, сердечно откликается на чужую беду, больше всего среди верующих.) И вот тут очень важно, чтобы человек, который понял, что происходит, повёл себя правильно. Не будучи, как правило, профессиональным правозащитником, он, однако, вынужден действовать, как правозащитник. И здесь нам  хотелось бы дать ему несколько советов.

Советы правозащитнику

Нужно помнить, что обратившийся за помощью человек уже не может защитить себя сам. Он действительно сейчас болен, так как находится под воздействием ОВ, прицельно действующих на центральную нервную систему. Любые действия, которые требуют серьёзного обдумывания, представляют для него трудность, в том числе и сам этот разговор с правозащитником. Поэтому нужно обращаться с ним очень бережно. Нужно сразу дать ему понять, что он теперь не один, что его теперь действительно будут защищать, и сделать так, чтобы он поверил в это.

Но тут нужно помнить, что, как только правозащитник по-настоящему вник в ситуацию обратившегося к нему человека, сердечно проникся ею и действительно собирается его защищать, он сразу же сам оказывается в опасности. Особенно, если он  полон решимости придать эту ситуацию гласности.

Мы не будем сейчас перебирать арсенал спецслужб, с помощью которого они могут закрыть правозащитнику рот. Скажу только, что они обязательно попытаются это сделать. Именно поэтому и нужно, как можно скорее предать всю эту историю гласности - передать в СМИ, рассказать о ней как можно более широкому кругу людей. Правда, каждый раз, когда правозащитник будет рассказывать об этом кому-нибудь, он должен быть уверен, что его услышат.

Нужно отказаться от попыток постичь мотивацию секретной службы, которая поступила со своей жертвой так жестоко. У тайных служб порой бывает совершенно  другая логика, чем у обычного нормального человека. То, что ему может показаться диким, для спецслужб может быть нормальным и оправданным. Причем, часто речь идет не о государственных интересах, а о ведомственных, а порой даже о личных, когда кто-то из секретных чинов совершает ошибку, которую надеется поправить вот таким вот путём. И правозащитнику, повторимся, не стоит пытаться разобраться во всём этом. Во всяком случае - не в первую очередь. В первую очередь он должен видеть перед собой человека, человеческие права которого катастрофически нарушаются, и сделать всё, чтобы защитить его.

Нужно разорвать порочный круг насилия и лжи, на которых, как всё сатанинское, зиждется этот страшный способ порабощения человека. Помните у Солженицына: "Насилию нечем прикрыться, кроме лжи. Лжи не на что опереться, кроме как на насилие".

Вся эта ситуация насквозь пронизана двумя дополняющими друг друга векторами лжи, призванными, если дело вдруг получит огласку, ввести  общественность в  заблуждение. По замыслу секретной службы, ввергнувшей для каких-то своих целей человека в хроническое отравление, его окружающие ни в коем случае не должны понять, что он действительно отравлен. Это одно из двух основополагающих условий этой операции  - один из двух векторов лжи.

Второе основополагающие условие состоит в том, чтобы, если пострадавший вдруг начнет убеждать кого-нибудь в том, что он отравлен, объявить его сумасшедшим. Вот такой спаренной ложью и прикрывается это холодящее кровь насилие, совершаемое секретной службой в тайне от людей над одним из их собратьев.

Чтобы заручиться официальным подтверждением отравления, нужно организовать консультацию у невропатолога. На ней должен присутствовать и правозащитник: очень полезно ему будет услышать всё из уст специалиста. К тому же его подопечный, будучи не в очень хорошем состоянии, может что-то упустить, не точно выразиться, и правозащитник, уже владеющий к этому времени ситуацией, должен будет в этом случае дополнить его, что-то подкорректировать...

Нужно быть готовым к тому, что невропатолог окажется не знакомым с очень редко встречающимся в быту хроническим отравлением органическими фосфатами. (Вот острое отравление - это другое дело. Это часто встречается. Но там совсем другие симптомы). Мы знаем  случай, когда московский невропатолог (женщина) напрямую сказала своему пациенту, что она не занимается отравлениями и не знает, что означают все эти странные симптомы. Она порекомендовала ему другого невропатолога, специалиста по отравлениям, а на другое утро, увидев своего пациента в коридоре поликлиники, подошла к нему:

- Вчера я смотрела справочник. В самом деле, очень похоже на органические фосфаты!
Рекомендованный ею невропатолог действительно оказался специалистом. Он сразу назвал органические фосфаты и, по-видимому, всё понял, потому что за время приема дважды порекомендовал больному "выйти из контактов с ОВ":

- Вот вас почистят (он имел ввиду амбулаторное очищение крови с помощью фильтров - В.К.), а Вас опять…

Он не сказал, кто его "опять", и не пояснил, что он имел ввиду под этим "опять", но вид у него при этом был самый многозначительный.

Он отказался дать какую-либо справку (прием был неофициальный), отказался взять предложенные ему коньяк и деньги: Ничего не надо! Сделали доброе дело и всё! Вы у меня не были...

Справку, однако, достать необходимо. И не одну, а минимум две, и для этого надо официально сходить к двум-трём невропатологам. В справках должно быть указано, что симптоматика у пострадавшего отвечает хроническому отравлению органическими фосфатами. Ссылка на анализ крови необязательна, потому что по понятным причинам анализ этот всегда будут хорошим.  Поэтому, по возможности, анализа крови вообще желательно избежать, чтобы не затемнять картину. Хватит и одной симптоматики. 
Справки эти нужно скопировать и рассовать по друзьям на случай, если будет предпринята попытка их выкрасть. Мы знаем случай, когда в Америке у человека украли из дома две таких справки от двух независимых врачей. К счастью, всё сохранилось ( хотя могло и не сохраниться) в докторском архиве.

Нужно выбить из рук тайной службы  психиатрическую дубинку, приготовленную ею на случай разоблачения. Нужно организовать пострадавшему консультацию у независимых психиатров. На этой консультации, разумеется, должен присутствовать и правозащитник. Независимым психиатрам нужно сразу рассказать об отравлении, чтобы им было легче разобраться в вышеописанных странных симптомах, если во время консультации они проявятся у пострадавшего.

Нужно также дать понять тайной службе, что психиатрическая дубинка имеет два конца. И второй конец - ох, как может шарахнуть по самой же спецслужбе! Для этого правозащитнику нужно пару раз где-нибудь сказать, в том числе по телефону (телефон у него в связи с этой историей будет обязательно прослушиваться), что он, дескать, если что, обратится во Всемирную Ассоциацию психиатров. Это, как показывает практика, может быть очень эффективно: врачам в погонах тоже не хочется выглядеть в глазах мирового сообщества эдакими Лунцами и Снежневскими.

Нужно также (опять вместе с правозащитником) посетить токсиколога. Кстати, русскоязычному читателю будет небезынтересно узнать, что токсикологи в Америке совсем не то, что в России. В России токсиколог - это врач, он имеет дело с отравлениями и занимается лечением. В Америке токсиколог - это химик, он имеет дело с отравляющими веществами и занимается изучением воздействия различных ОВ на человеческий организм. Но мы сейчас будем говорить о российских реалиях.

В СССР, да и в постсоветской России, токсикологи, по понятным нам теперь причинам, всегда были особой кастой. Однако, в больших городах есть немало мест, где можно всегда поговорить с токсикологом. Во всех крупных больницах есть токсикологические отделения  - и стационарные, и амбулаторные. Правда, больные там в основном с острыми отравлениями. Хронические встречаются довольно редко. Но это неважно: токсикологи прекрасно разбираются в симптомах и хронических отравлений тоже.

Чего мы хотим от визита к токсикологу? Во-первых, как и у невропатолога, нужно получить подтверждение того, что симптомы, имеющиеся у пострадавшего, отвечают хроническому отравлению органическими фосфатами. Во-вторых (это главное!) добиться очищения крови - процедуры, при которой кровь пропускается через сложную систему фильтров. Эта процедура занимает несколько часов.

Обе задачи осложняются тем, что по пятам за пострадавшим следует оперативная группа, состоящая из людей с типичными сумочками через плечо. Они не только время от времени приводят в действие содержимое этих сумочек, но и тщательно следят за тем, чтобы пострадавший, не дай Бог, не получил где-нибудь подтверждения своему отравлению.

Чтобы было понятно, о чем я говорю, расскажу об одной "токсикологической Одиссее", имевшей место в Москве несколько лет назад.

Пострадавший с сестрой (правозащитника у них, к сожалению, не было) приехали в стационарное токсикологическое отделение института им. Склифосовского. Зайдя с заднего хода и сунув в щёлку открывшей им дверь нянечке какие-то деньги, они попросили позвать доктора. Доктор, услышав, что с ним хотят говорить приватно, был (вероятно, в ожидании гонорара) очень благосклонен, и пострадавший описал ему свои симптомы. Однако, не желая ничего подсказывать врачу, он умолчал о том, что уже знает о факте отравления, и даже знает, какое оно. Но врач сам сказал:

- У вас хроническое отравление - органические фосфаты Ничего страшного! Пойдите сейчас в нашу амбулаторию, Вам сделают анализ крови и почистят. Через несколько часов будете здоровы…

В амбулаторное токсикологическое отделение они c сестрой приехали через несколько дней. Зашли опять с заднего хода, вызвали доктора. Разговор был короткий, но очень конструктивный:

- У меня отравление. Где отравился, не знаю. Говорят, органические фосфаты. Можете почистить? Вот сто долларов.

Реакция доктора была мгновенной:

- Какие проблемы! Вопросов нет. Галочка!.. - он уже начал отдавать какие-то распоряжения...

И вдруг из дальнего угла коридора его властно окликнули:

- Николай Иванович!

Он ушёл и через три минуты вернулся совершенно другой.

- Какое отравление? У Вас нет никакого отравления! Вот посмотрите, какие симптомы при отравлении органическими фосфатами.

Он открыл принесённую с собой книжку и начал перечислять.

- Ну, у Вас разве есть такие симптомы? У Вас никакого отравления нет! Вы совершенно здоровы.

Пострадавший молчал. У него действительно не было таких симптомов. Только потом, уже дома он сообразил, что врач перечислял ему симптомы острого отравления, но у него-то ведь было хроническое. Врач не мог не видеть этого. Он все сознательно передёргивал!

- Ну а анализ крови можно сделать у вас?

- Это, пожалуйста!

А дальше события разворачивались следующим образом.

Сдав кровь (забор сделали из вены), он вышел во двор (отделение находилось на первом этаже) и в ожидании результата стал прогуливаться недалеко от дверей. Вдруг к нему подошёл человек в белом халате - то ли врач, то ли лаборант (он его раньше не видел), и, понизив голос, спросил:

- Это вы только что кровь сдали?

- Я.

- Там компьютер.

- ???

Видя, что его не понимают, медработник пояснил:

- Там нет людей! Там компьютер!

Больше он ничего не сказал. И опять пострадавший не сообразил, (его затуманенная голова помешала ему схватить это сразу), что врачи, которые, видимо, всё поняли, пожалели его и сейчас пытаются помочь ему перехватить у тайной службы результаты анализа. Замешкался, растерялся… А через несколько минут к нему уже шёл Николай Иванович, торжествующе держа в руке какой-то лист бумаги.

-  Вот видите, я же говорил! Анализ нормальный! Вы совершенно здоровы!..
Через несколько дней они с сестрой опять пришли в стационарное токсикологическое отделение, и тот же врач, который консультировал их в прошлый раз, увидев их, сказал:

- Я же говорил, у Вас хроническое отравление органическими фосфатами. Идите в амбулаторию - Вам сделают анализ и почистят.

- Да мы там были, были!

- Ах, были!

Он вышел и через минуту вернулся с изменившимся от страха лицом.

- Какое отравление!? С чего это вы взяли? У вас нет никакого отравления! Вы совершенно здоровы!

Круг замкнулся…

Что может сделать правозащитник в этих обстоятельствах?

Очень важно знать, что для выявления наличия в организме человека органических фосфатов, нужно сделать специальный анализ крови (общий ничего не покажет.) Анализ этот называется - "анализ крови на холестеразу".

Правозащитник, если он представляет официальную правозащитную организацию, должен прийти к токсикологам и, предъявив свое  удостоверение, попросить предоставить ему возможность проконтролировать все этапы анализа крови на холестеразу, взятой у его подзащитного. Если ему в этом откажут, это будет повод для дальнейших правозащитных действий. Кроме того, станет совершенно очевидным, что с анализом крови не всё чисто.

Если же у него нет правозащитного удостоверения, нужно как-то тихонько вызнать, где находится компьютер, выдающий итоговые результаты анализа крови на холестеразу, и быть там явочным порядком в нужное время.

Еще правозащитнику нужно знать, что при хроническом отравлении такого рода человек теряет способность усваивать из пищи витамин В-12. Недостаток же этого витамина может привести к различным функциональным отклонениям, в том числе и поведенческим. Не будучи профессионалами, мы не знаем, когда могут появиться такие отклонения, не знаем, с какой интенсивностью идет истощение в организме витамина В-12. Однако с того момента, когда человек начинает чувствовать подаваемый на него газ (один из признаков того, что хроническое отравление сформировано), истощение это идет полным ходом. Невропатологи рекомендуют в этих случаях начать делать инъекции витамина В-12...|

Резюмируя всё вышесказанное, повторим: человек в таком состоянии уже не может защитить себя сам. Он нуждается в самой серьезной защите!
Имеющий уши да услышит!

         ---------------------------------------------------------------------

· Ю.Власов. «Пока существует КГБ демократия в СССР невозможна.» Интервью Марку Дейчу. Газета «Час мужества», 1990 г.№№15-1, 15-2.

Владимир Крыловский
7314 21-я Авеню, кв. 4-Д
Бруклин, Нью-Йорк,
11204, США
Тел. (718) 256-80-24
27 сентября 2007 г.

PS    
При честном расследовании (это может быть внутриведомственное расследование) я берусь доказать всё, описанное выше. Мне представляется это очень важным, так как, насколько я знаю, в Америке по крайней мере один человек сейчас подвергается давлению американских спецслужб при помощи описанного выше метода. Я могу предположить, что минимум два человека в таком же положении находятся сейчас в России.

_________________________________________

Другие статьи этого автора на CHECHENPRESS:

Владимир Крыловский:

«Они же видят белые флаги, они же все видят!»

Эффект лавины

Террористы? Это нелюди! Они хуже фашистов!

Взгляд с луны или: остановите Буша!

Хватит! Надоело! Можно, наконец, о чём-нибудь другом?!

Недолетевший крик