Чеченский дневник – 11

(Записки Обозревателя)

Андрей Новиков, независимый аналитик, для Чеченпресс, 08.10.05г.

Мы продолжаем публикацию «Чеченского дневника» Андрея Новикова. Автор – активный участник демократического движения 80-х, член группы «Доверие». В 90-х годах прошлого века работал политическим обозревателем в «Литературной газете» и еженедельнике «Век». Из неопубликованных заметок сложилась книга – политический дневник эпохи первых лет Второй чеченской войны. Особого внимания заслуживают политические прогнозы автора, большинство из которых подтвердились с течением времени.

*********

1 января 2001 г.

Много говорят о послевоенном будущем Чечни. Любопытно, что Путин, начав в 99-ом войну с заявления о том, что Чечня «незыблемая часть России», теперь уже заявляет, что «неважно, какой у Чечни будет формальный статус» (так и хочется спросить: как же так не важно, Владим Владимыч, если Вы за него на сегодняшний день три тысячи солдат положили?).

Я предлагаю взглянуть на эту проблему с более широкой исторической точки зрения.

Дело в том, что Чечня никогда не ВХОДИЛА в состав России. – Причем, я имею в виду не только новое государство, носящее название «Российская Федерация», появившееся на карте только в 1992 году в результате подписания Федеративного договора: его-то республика Ичкерия как раз не подписывала. – Нет, я имею в виду «общеизвестный» факт пребывания Чечни в составе Российской Империи, а затем и Советского Союза, к «исторической легитимности» чего так любят апеллировать сегодня.

У нас как-то забывается, что территории, «входившие» в Империю, входили в нее ПО-РАЗНОМУ.

Были такие, которые действительно ВОШЛИ – «добровольно присоединились», как принято было тогда говорить. Это – Украина, Беларусь, Грузия, отчасти Армения, и Азербайджан. Смысл их присоединений к России состоял в том, что между ними и Россией составлялся некий договор, которому не предшествовала война. Это то, что в современной классификации называется «федерализмом» (добровольное вступление) или «интеграцией» (по существу – то же самое).

Но были и другие территории, которые присоединялись в результате войн. Это – все прибалтийские республики (вернее, то, что они представляли собой в XVIII веке), Кенигсберг, Польша, Сибирь, Средняя Азия и Северный Кавказ.

Термин «вхождение», на мой взгляд, не вполне применим к ним, т.к. никакого действительно договорного добровольного вхождения здесь не было. Все они были попросту завоеваны, подчас в результате кровопролитных войн.

Различие между этими двумя способами имперского строительства составляет, быть может, камень преткновения и постимперского строительства.

Тенденция выстраивания постимперских отношений рудиментарно повторяет историю создания Империи.

Нетрудно заметить, что «договорные» способы вхождения в Империю становились в будущем прообразом федеративных отношений, в то время как «завоеванные» территории создавали какой-то иной способ взаимоотношений «колоний» и «метрополии». (Сразу оговорюсь, что соотношение здесь не «один к одному»: так, например, завоеванная Сибирь и завоеванный Кенигсберг пока не торопятся отделяться от России, и, напротив: «добровольно вошедшая» Украина не желает иметь с РФ никаких федеративных отношений.) И все же в целом напрашивается параллель с Соединенным Королевством Великобритании и бывшими британскими колониями. Колонии отпали, части «Соединенного Королевства» – остались.

Так вот, вопрос в том, чтобы разобраться, к какой из плоскостей нашего постимперского бытия относится Чечня: к «соединенному королевству» или к «колониям». К «федерации» или к «внешнему миру».

Даже с Грузией, кажется, федеративные отношения более возможны, чем с Чечней. Уж где-где, а в Чечне никакого «федерализма» не получится. Так уж она входила в Империю. Такова ее генетика, история ее отношений с Метрополией.

Можно приручить собаку, но невозможно приручить волка. Все равно он будет смотреть в лес.

7 февраля 2001 г.

Сакрализация государства – всегда признак его распада.

Мы забываем о том, что «государственничество» в чистом виде – идеология довольно пустая, если она лишена более фундаментальной компоненты (религиозного новаторства или идеи «цивилизации», или какой-то иной идеи, например, утопического традиционализма, – т.н. «консервативной революции»).

Думая о сегодняшней России, понимаешь, что она лишена любой из этих идей. Реформационный протестантизм в ней захлебнулся. Но не возникло даже фундаментализма. Вместо «консервативной революции», каковая была в Германии, мы видим банальнейший неосоветизм с расширенным (чем в 70-е годы) историческим диапазоном. Идеологии нет. Как «брежневизм» был лишь «постсталинизмом», очень плоским воспроизведением сакральных смыслов сталинской эпохи, так и сегодняшний путиновский неосоветизм лишь «посткоммунизм». Гниющий остаток коммунистическо-советской эры, на всю катушку использующий «патриотический» ресурс Родины, «великого прошлого», и т.д., и т.п.

Я бы сказал здесь, что патриотизм – это последнее прибежище зомби-цивилизации. Настало время «шакалов», питающихся объедками «великого прошлого». Даже не «хищников».

Никакого «фашизма» как духовной идеи у нас не будет. «Фашизм» был в Италии и Германии. В латиноамериканских странах его не было. Там было другое.

Трудно сказать, будет ли у нас «латиноамериканский» вариант. Скорее – свой собственный, «неосоветский». Но говорить о нем как о серьезной реальности я бы не стал. По большому счету это будет, скорей всего, такое же «безвременье», как и при Брежневе, во время которого будут то на тормоза жать, то, напротив, гайки закручивать. И ни к чему определенному это не приведет. Даже к диктатуре. Только к усилению распада, гниения, и возникновению в этих гнилостных тканях, возможно, каких-то новых форм жизни.

Впрочем, это уже тема совершенно другая.

(Продолжение следует)