Прямая речь о косвенных уликах

Список вопросов-обвинений, предъявленных Борисом Березовским через Сергея Ковалева российскому социуму и российской власти, вызывает смешанные чувства. Все это носилось в воздухе после "Норд-Оста", отчасти и высказывалось глухими намеками, проскальзывало в недоуменном тоне комментариев, сквозило в сложноподчиненных предложениях с большим количеством запятых и непременным многоточием в финале... Но сладок нам лишь узнаванья миг: вопросы Березовского тут же вызывают и чувство отторжения. Причина понятна: кому ж хочется жить в стране, на которую родная власть насылает то гексоген в подвалы, то Бараева ко второму акту патриотического действия? И тут на наших кухнях и редакционных посиделках после второй со скромной закусью сперва повисает пауза, потом раздается мат, и машем рукой, и ропщем укоризненно, гордясь собой: господа, но есть же презумпция невиновности! Да, косвенных улик навалом, взять ту же Рязань, а прямых – ни одной, так что и говорить не о чем. И собравшиеся меняют тему.
К слову, это ощущение тупого ужаса при длительном размышлении о московских взрывах – самое верное объяснение того, почему страна уже третий год как напрочь перестала интересоваться политикой. Отчего ей по барабану все – и война иракская, и война чеченская, и даже боевики, которые ставят свой спектакль в столице. И вопросы, кто бы их ни задавал, вызывают лишь раздражение – и у тех, кто точно знает, что взрывали чеченцы, и у тех, кто грешит на страшно сказать кого, и у тех, кто ничего не знает и никому не скажет ни о чем.
Березовский ставит риторические вопросы в рамках той схемы, которая предполагает уголовную ответственность власти за все, что связано с террором и массовыми убийствами в России. Это стройная версия: для людей, в нее верящих, события в стране лишены таинственности и, как бы сказать, просты. Новейшая история государства – это цепь бесконечных активных мероприятий ФСБ, направленных против собственного народа. Строго говоря, ничего другого, согласно этой версии, в стране и не происходит – хотя бы потому, что ничего важнее (если догадка верна), включая реформы, закон о языке и прочие развлечения для бедных, нет и быть не может и все споры об экономике, выборах и прочем бессмысленны. У нас опять великая эпоха – мы заложники. Такова схема.
Прав ли Березовский – вопрос глупый, ибо предполагает такой ответ, при котором мы получим окончательные разъяснения по поводу тех событий, о которых уже три года стараемся не думать вообще. Дело, однако, в том, что опальный олигарх задает вопросы насчет событий совсем недавних. А они слишком свежи в памяти, чтобы напрочь проигнорировать их вместе с большинством сограждан. Оттого попытаемся – хотя бы самим себе - на эти вопросы ответить.
Три из этих пяти вопросов – о связях клана Бараевых с ФСБ, о том, как милиция могла допустить террористов в Москву, и о том, почему спецслужбы не сотрудничали с медиками, - мы отставим. Хотя бы потому, что про чекистские связи дяди-людоеда Мовсара Бараева слыхали, а вот про самого дубровского героя ничего сказать не можем; что милиция у нас продажна и не ловит мышей, и можно лишь удивляться, как это, к примеру, армия Гелаева еще не доехала до столицы; что бардак в России – понятие всеобщее, не делающее исключений для терактов, как и секретность, из-за которой мы до сих пор не знаем состав газа, примененного спецназом ФСБ.
Зато два оставшихся вопроса, сформулированных Березовским, настолько серьезны, что отмахнуться от них, даже при всем желании ничего не знать, тяжело. Имею в виду третий и четвертый, которые стоит, выделив шрифтом, повторить. В самом деле, почему все без исключения террористы, которые могли дать показания об организаторах теракта, были убиты спящими, когда они не могли оказывать сопротивление? А также почему ни один из террористов не привел в действие взрывное устройство, несмотря на то что усыпляющее действие газа длилось не менее 10 минут? Была ли вообще взрывчатка в театре?
Пытаясь ответить на первый из них, доходишь до самых фантастических версий. Предполагаешь даже, что власть на самом деле захватила пленных, но скрыла это от публики, желая проводить допросы подальше от всяких судов с адвокатами и внятно разъяснив арестованным, что они мертвы, так что в их же интересах говорить правду. Иначе никак невозможно понять, для чего "Альфа" - явно по приказу из Кремля – уничтожила всех. Так убивают только свидетелей, а для государства, всерьез борющегося с терроризмом, любой захваченный враг ценен на вес золота. Но если и вправду все чеченцы убиты и добиты, то у государства выбор как в той рязанской истории – расписаться либо в собственном злодействе, либо в кромешном идиотизме. Небогатый выбор, надо сказать.
Другой вопрос не менее серьезен. Если бы у террористов была взрывчатка, то можно не сомневаться: о ее наличии в вычисленном до миллиграмма тротиловом эквиваленте нам бы с первого дня после "блистательного штурма" трубила бы вся государственная пресса с телеэкранов, радиоточек и со страниц газет. Мы бы выучили эту цифру на всю жизнь. Но прошло уже больше четырех месяцев с того дня, как Путин освободил заложников, – и ни слова про взрывчатку он нам не сказал. А если ее не было, то что скрывает власть: свое неведение перед штурмом или точное знание до него? И если спецслужбы знали, что взрывчатки нет, тогда для чего было травить несчастных зрителей? А если не знали, то почему не сообщили потом? Боялись гнева народного? И тут опять тот же выбор: между малодушной глупостью и преступлением. Ответа нет.
Оглядываясь назад, легко предположить, что все эти вопросы лягут в памяти тем же мертвым грузом, что и тягостные дела 1999 года. И по той же причине: лучше не знать. Информация, в которой много печали, с библейских времен считается излишней.

Илья Мильштейн
Грани.ру, 26.02.2003