CHECHENPRESS, Отдел публикаций и СМИ, 10.11.07 г.
Любая война начинается ради мира – так, во всяком случае, утверждают все те, кто начинает ту или иную войну. Более того: инициаторы войн утверждают, что они начинают их ради установления справедливого мира. Верить или не верить в чистоту помыслов тех людей, что инициирую войны – дело в данном случае второстепенное. Конечно, каждый понимает категорию «справедливый мир» со своей колокольни, то есть облекает эту категорию в ту формулу, которая соответствует его мировоззрению, его идеологической позиции. Позиции эти, как мы понимаем, могут быть очень различными, но ни одна идеология не признает себя несправедливой. И, наверное, именно поэтому нет и не было на свете «вооруженных сторон», которые не утверждали бы во всеуслышание, что они выносят тяготы и бедствия войны не из-за любви к войне как таковой, а сражаются за справедливый мир.
Когда появляется группа людей, утверждающих, что им мир не нужен вообще, и что надо полюбить войну больше мира, эти люди не могут не вызвать пристального интереса. И должен быть задан резонный вопрос: а с какой идеологической колокольни раздаются столь воинственные заявления? Опережая этот вопрос, «воинственные люди» говорят, что они опираются на аят священного Корана:«Предписано вам сражение, а оно ненавистно для вас…» (Сура 2, аят 216). И объясняют: «Предписано» означает – приказано, «…а оно ненавистно для вас…» полностью раскрывает наше внутреннее отношение. Мы ведь не любим войну. Можем обмануть кого угодно, но мы не сможем обмануть Аллаха, хвала Ему и велик Он. Всевышний знает нас лучше, чем мы знаем сами себя. И значит у нас единственный, спасительный выход – ПОЛЮБИТЬ СРАЖЕНИЕ И НЕ ИСКАТЬ МИРА».
Но в самом ли деле Коран призывает «полюбить сражение и не искать мира»? Ведь любовь к войне – не врожденное чувство, напротив, врожденным чувством для всех психически нормальных людей является любовь к жизни. Всевышний Аллах сотворил людей такими, что им ненавистны кровь, убийства, раны, увечья, горе от гибели родных и близких, разрушенные дома и селения. И аят из Корана: «Предписано вам сражение, а оно ненавистно для вас» во второй своей части («а оно ненавистно для вас») выражает то, что является реальным состоянием человеческой природы: если человек по опыту знает, что такое война, знает, сколько она несет страданий и бедствий, разрушений и горестных потерь, то он действительно будет испытывать ненависть к войне. Однако первая часть коранического аята говорит: «Предписано вам сражение». Неужели Аллах предписал мусульманам то, что им ненавистно? Да.
Иногда появляются такие обстоятельства, что верующий человек, преодолев в себе естественную ненависть и отвращение ко всему, что несет в себе война, должен взять в руки оружие и стать воином. Он должен переступить через свою человеческую натуру, не приемлющую смерть и насилие, опасности и тяготы, разруху и боль потерь. Будучи верующим, человек делает это ради Всемогущего Творца, защищая то, что Он велел защищать, и отвергая то, что Он велел отвергнуть. Следовательно, верующий человек свою любовь к Создателю и покорность Его заповедям ставит выше своей ненависти к войне с ее неизбежными бедствиями и тяготами. То есть, совершает – во имя Аллаха – усилие, призванное преодолеть свою естественную ненависть к войне, возлагает ее тяжкое бремя на свои плечи. Иными словами, принимает Джихад, что и переводится с арабского языка как «усилие».
Нет заслуги в том, чтобы жертвовать Аллаху то, чем не дорожишь. Если человек не дорожит покоем и безопасностью своей семьи, не дорожит своей жизнью, то в чем его заслуга перед Аллахом, если он вышел на войну? Если бы человек «полюбил сражение и не искал мира», пришлось бы ему прикладывать душевное усилие к тому, чтобы пойти на войну? Нисколько! Он бы всего лишь сделал то, что и без того любит делать, как иные люди любят мягко поспать и вкусно поесть. Но в таком случае участие в войне не было бы жертвой человека своему Господу, не было бы Джихадом, как не является Джихадом ничего из того, что не требует от человека душевных и физических усилий. И поэтому «воинственные люди» абсолютно правы в том, что «Всевышний знает нас лучше, чем мы знаем сами себя», но они заблуждаются, полагая, что мусульмане обязаны «полюбить сражение и не искать мира».
В августе-сентябре 1996 года, после серии военных неудач, российские оккупанты стали склоняться к миру с чеченцами. «Воинственные люди» недовольны тем, что и чеченцы, в ответ на российское предложение прекратить огонь и приступить к переговорам, также стали склоняться к миру. «Воинственные люди» задним числом обличают чеченцев за эту «слабость», они говорят: «Мы страстно желали мира. Для мусульман оказалось состояние «после войны» важнее самой войны». Но что было плохого в том, что после двух лет ожесточенной войны, на которой каждый понес невосполнимые потери, чеченские мусульмане пожелали мира (хотя это желание вряд ли можно считать «страстным», если, конечно, «воинственные люди» подразумевают не себя). Ведь Коран велит мусульманам: «А если они склоняются к миру, то склонись и ты к нему и полагайся на Аллаха» (Сура 8, аят 61)
И почему бы чеченским мусульманам не считать состояние «после войны» важнее самой войны, если после войны они получили возможность реализовать в своей жизни все, во имя чего сражались? Ведь каждому должно быть понятно, что в условиях российской оккупации те идеологические лозунги, под которыми чеченцы вели войну, не могли быть воплощены в жизнь, в том числе и лозунг установления в стране Шариата. Шариат действовал там, где стояли чеченские моджахеды, но он не действовал там, где оккупанты и их прихвостни террором и насилием навязывали чеченцам российские законы. А задача заключалась в том, чтобы дать возможность всему чеченскому народу жить так, как должны жить мусульмане – по законам Аллаха. И именно поэтому состояние «после войны», то есть состояние освобожденной от оккупационной нечисти Ичкерии, было для чеченских моджахедов гораздо важнее, чем сама война.
«Воинственные люди» очень любят вворачивать в свои произведения цитаты из заявлений именитых чеченских моджахедов, в частности, Шамиля Басаева, как бы делая этим цитированием и его своим идеологическим союзником. Однако руководитель чеченского правительства Шамиль Басаев не является идеологическим союзником «воинственных людей», потому что, в отличие от них, совершенно ясно понимает приоритеты в соотношении «большого» и «малого» Джихада. То есть понимает, что война, которую ведут чеченские моджахеды, не является «войной без начала и конца», а имеет свою цель: освободить Ичкерию от оккупантов и их холуев, чтобы установить в стране Шариат. Вот что сказал Басаев по этому поводу в своем интервью журналисту Бабицкому:
Андрей Бабицкий: Эту войну ты называешь национально-освободительной?
Шамиль Басаев: А чем еще ты ее называешь?
Андрей Бабицкий: Ну, я думаю, есть еще и религиозное начало.
Шамиль Басаев: В первую очередь, для меня это – борьба за свободу. Потому что свобода первична. Если я не свободен, то я не смогу по вере жить, в моем понимании. Шариат вторичен (…).
Андрей Бабицкий: Хорошо, а все-таки, конфликт в Чечне – какое он будет иметь разрешение? Шамиль Басаев: Это не конфликт, а национально-освободительная война. Мы боремся за свое освобождение от колониальной зависимости. А результат я вижу: конечно, это – свобода и независимость нашего народа, нашего государства.
«Воинственные люди», конечно, тщательно подбирают термины, не идут на прямое отрицание того, что говорят чеченские моджахеды и их лидеры, которых они хотели бы представить в роли «военного крыла», а себя – в качестве «политического крыла». То есть, «воинственные люди» хотели бы показать себя неким «интеллектуальным центром», вырабатывающим идеологию Сопротивления. Поскольку у обоих «крыльев» взмахи должны быть синхронными (иначе полета не получится), «воинственные люди» редко идут на открытое искажение заявлений чеченских военных лидеров, в том числе и заявлений вроде того, что сделал Шамиль Басаев, назвав российско-чеченскую войну национально-освободительным движением. Тем не менее, не отрицая этническую составляющую войны со стороны чеченцев терминологически, «воинственные люди», отрицают его по сути.
Как иначе расценить такой пассаж «воинственных людей»: «Нам надо отказаться от уютной теории 400 летнего противостояния, где мы, якобы, боролись за свою «этническую самоидентификацию». Вычленение русско-чеченского противостояния из общего исторического контекста, идеологически неверно. В течение 400 лет Русня совершала агрессию против всех мусульманских земель: Сибирь, Казань, Астрахань, Крым, Кавказ. И геноциду подвергались не только мусульмане Чечни. И высланы были не только чеченцы».
Интересно было бы узнать, о каком «общем историческом контексте» толкуют «воинственные люди»? То что «Русня» совершала колониальную экспансию по всем азимутам – совершенно ясно. Кому придет в голову спорить с этим? Однако хотелось бы спросить у «воинственных людей»: а как назвать вооруженное сопротивление того или иного народа колониальной экспансии?
Разве это сопротивление не называется «национально-освободительной борьбой»? И разве сохранение своей «этнической самоидентификации», в том числе и религиозной ее составляющей, не является главным побудительным мотивом для вооруженного сопротивления империи? От того, что кому-то очень хочется противопоставить друг другу национальное самосознание и исповедуемую народом религию, эти две категории не конфликтны между собой, так как религия – один из неотъемлемых элементов этнического самосознания – для чеченцев, во всяком случае. Чего не скажешь, например, об идеализируемых воинственными людьми современных арабах, среди которых есть и мусульмане, и христиане, и целые группы, исповедующие синкретическую (смешанную) религию, являющуюся фундаментом их этнической идентичности.
Есть такой затасканный прием в журналистике: приписать оппоненту несуществующее утверждение, а потом успешно опровергать его. Этот дешевенький приемчик наглядно проявляется в следующем пассаже воинственных людей:
«У этого идеологического фантома этноцентризма есть свои логически вытекающие понятия. Особенно удивляют рассуждения о «сохранении генофонда». Мол, чеченцы прекратили поддерживать имама Шамиля, потому что надо было сохранить «свой генофонд». А имам, оказывается, не стремился сохранять этот самый генофонд, а был нацелен на сохранение Шариата. Что такое «этническая идентификация», которую часто употребляют чеченские демократы, я могу еще понять, но я никак не мог взять в толк, что означает «генофонд». Так и представляется замороженная сперма в пронумерованных пробирках, хранящаяся в специальных контейнерах».
Вполне понятно, что воинственные люди – убежденные интернационалисты, у которых, как у марксовского пролетариата, нет Отечества, и которых поэтому мало волнует сохранность чеченского «генофонда». Об этом, кстати, свидетельствует их фиглярское сравнение этой трагической для чеченского народа темы с «колбочками-пробирками». Чеченский народ, инша Аллах, восстановит свой генофонд, но нужно только радоваться тому, что он не будет засорен генами всех этих виртуальных вояк. Интернационалисты, как перелетные птицы, найдут себе пристанище в любом месте, лишь бы нашлись свободные уши, чтобы внимать их воинственным наставлениям. Однако справедливость требует сказать, что среди всех народов именно чеченский народ воинственные люди могут меньше всех обвинить в том, что он озабочен сохранением «генофонда», когда приходит пора жертвовать на пути Аллаха имуществом и жизнью.
Абдул-Малик Исаев,
специально для «Нохчи-Майд»