"Философия Чести"

Литературный конкурс

(На Конкурс ГИА Чечен-Пресс)

 

Давно хочу поведать об истории, что произошла в одном чеченском городе, в начале 2000-х. Чтобы не задеть чувств родственников и не подвергнуть их опасности, имена и место действий в моей истории являются вымышленными или необозначенными.

Дени – обычный человек, лет пятидесяти, худощавый и чуть сутулый. Он учитель по профессии, имеет четверых детей: два сына и две дочери. Он с семьей уже давно жил отдельно, по той же улице, что и его родители. Отец его был почитаемым старейшиной в городе и главой собственного тейпа (рода), и также совмещал свой обычный стариковский быт с активной анти-Ичкерийской пропагандой, которую он не ленился выражать при любой возможности.

Стоит заметить, что с развалом СССР, семья Дени пыталась держаться в стороне от политики. Уж очень много было непонятного для них во всем, что происходило вокруг. Но очень скоро началась война и их «отчужденность» была нарушена – после очередной бомбежки, старший сын Дени, Тимур, подался в ряды формировавшейся чеченской армии, но через непродолжительное время, получил ранения несовместимые с жизнью. А отец Дени стал еще большим противником самой идеи независимости. Стоит полагать, что старик винил чеченские власти в смерти внука.       

Развитие отношений между Кремлем и Ичкерией скоро переросли в активные военные действия и породили то, что сейчас зовется «первой» и «второй» чеченскими войнами, хотя правильным определением им будет «Русско-Чеченская Война», которая началась в Декабре1994, и продолжается по сей день. Но суть моих слов не в политике, а в этике, и чуть ниже я постараюсь изложить ее как смогу.

Отец нашего героя (старик), как я уже упомянул, либо в силу прожитой под советским агитпропом жизни, личной трагедии или в силу других убеждений, занял позицию, если не пророссийскую, то по крайней мере, анти-Ичкерийскую в этой войне точно: он начал активно выступать против самой идеологии независимости Чечни. Тут же к нему домой зачастили российские военные чины, возможно видевшие в старике потенциального союзника. Но и ответная реакция бойцов Сопротивления тоже не заставила себя ждать – старейшина был расстрелян прямо у себя дома, еще больше усугубив трагедию его сына.

Как позднее выяснилось, человеком, руководившим ликвидацией отца Дени, был соседский «мальчик» – Мансур, которого он помнил еще ребенком, который жил через улицу и рос вместе с его детьми в совсем недавнем прошлом. Он был почти ровесником старшего сына Дени, и ему сложно было смириться с мыслью, что этот милый, отзывчивый и послушный мальчуган теперь его кровник.

Очень долго Дени мучили жажда мести за отца и страх быть упрекнутым за трусость и бездействие с одной стороны, и его человечность и сострадание к своим потенциальным жертвам, с другой. Расстрелять кого-нибудь из бедной семьи через дорогу, которая уже потеряла трех сыновей в этой бойне, и еле выживала, было бы очень удобной местью для него – он смог бы восстановить «справедливость» и спасти поруганную честь своей семьи, чтобы все это не досталось его детям. Более «соблазнительным» было то, что у его кровника был отец, который был очень удобной мишенью для его «саги», но убив его, Дени лишал кормильца всей семьи, включая сирот, что растил этот старик. Он не видел ни капли храбрости и достоинства в подобном реванше. И Дени ждал… Ждал и надеялся на волю Господа, молился (как он сам говорил), и знал, что он узнает, когда настанет момент.


И действительно, Дени с легкостью мог бы убить одного из семьи Мансура, но благородство, богобоязненность и честь не давали ему посягнуть на жизнь невинных. Наверное, глубоко в душе он также осознавал степень вины своего отца в том, что с ним случилось, но это не облегчало его бремени и совсем не означало, что он не должен быть отомщен – согласно тысячелетним правилам «кровь смывалась только кровью», таков обычай.

Однако, долго ждать Дени не пришлось – где-то через год, он наткнулся на мать Мансура, которая рыдая шла ему навстречу по улице. За пару дней до этого, Дени слышал слухи о гибели своего кровника в бою с российскими подразделениями в городе, но так как о смерти Мансура уже объявляли не раз, он не придал этим слухам значения. И тут, на секунду, он заподозрил, что на этот раз это было правдой. Через мгновение, женщина уже стояла перед ним. Она была напугана и растеряна. Морщинистыми пальцами она слегка прикрывала свои дрожащие губы. Но зная эту старушку, Дени видел, что ее страх не был результатом того, что перед ней стоял он – кровник ее сына, скорее это была агония матери, что потеряла уже четвертого сына и неуклюжесть за то, что случилось между их семьями.

Как и подобает здороваться с пожилыми у чеченцев, Дени неловко обнял старушку через плечо и спросил, что случилось и почему она плачет.  Он не делал этого уже давно – с тех пор, как его отец был убит. Не ответив ничего (вероятно, зная, что ее сын стоит за смертью старика), убитая горем женщина, продолжила путь в сторону своего дома. Проглотив ком в горле, Дени тихо пошагал за ней. Зайдя во двор, он заметил тело, накрытое и уложенное под навесом. Возле мертвого присел худенький женский силуэт – это была младшая сестра убитого. Заметив Дени у себя во дворе, после случившегося между их семьями, она засмущалась, вздрогнула и хотела было удалиться, но все же решила остаться.

Теперь, в омраченном дворе молча стояли мать, потерявшая четвертого сына, сестра, потерявшая четвертого брата и сын, у которого убили отца. Дени подошел к телу Мансурa, приподнял саван с его лица и после недолгой паузы, тихо опустил его. Его враг был повержен и теперь смиренно лежал перед ним. Уверен, его захлестнули эмоции разного рода и тысячу противоречивых мыслей о том, как же теперь ему быть. Его сознание раздвоилось. Его эмоциональная часть осуждала сам факт его нахождения в доме врага, другая часть – разум, говорила, что он поступает правильно. Все это требовало от него невозможного.

Просидев над телом некоторое время, Дени поднялся, подошел к старушке, обнял ее еще раз и тихо сказал – «Шадерриг а дика хира ду, деца!» («Все будет хорошо, тетя!»). Он сразу понял, что не имея мужчин в доме, двум слабеньким женщинам нужна была помощь в дальнейшей судьбе тела убитого. Над ним нужно было произвести некоторые процедуры и обряды, и скорее предать тело земле согласно исламу.

Справка: Из истории русско-чеченской войны общеизвестно, что после определенных «законодательных» процедур в российской Госдуме, тела боевиков, если и выдавались (выкупались) в редких случаях, если были хорошие связи в коллаборационистских кругах нового режима. Люди преследовались за попытки похоронить родственников, а захороненных тайно откапывали и забирали российские военные.

Сложно судить о том, что происходило в душе у человека (об этом можно лишь догадываться), у которого убили старого отца, честь рода которого стояла под угрозой быть поруганной, но дальнейшие действия Дени говорят о великом духе этого человека и мудрой культуре его народа. Дени забрал, омыл, окутал тело в саван, прочитал все необходимые молитвы, вырыл на его родовом кладбище могилу и придал тело своего кровника земле. И ни одна душа его за это не упрекнула. Да и за что его упрекать? Ведь даже в сотый раз, прокручивая его поступок у себя в голове, я не перестаю восхищаться Дени. Именно таких людей чеченцы называли «къонах» (из всех терминов, что мне известны, под определение «кьонах» лучше подходит «рыцарь»), и на мудрости этих «къонахой» держалась и держится мораль нашего народа.

 

Адаман Иса, Великобритания