На днях я летел в самолете из Берлина. А рядом сидела дама лет тридцати пяти, которая в какой-то момент сказала, что она меня узнала. По интернету. Читаю, говорит, вас. И очень, говорит, уважаю вашу позицию. И вообще. Это "вообще" меня, конечно же, обрадовало больше всего. Потому что "позиция" - это ладно, не такая уж, прямо скажем, уникальная у меня позиция. А вот "вообще" - дорогого стоит.
Потом она говорит: "А вот на митинги я не хожу". "А почему?" - спрашиваю я. А потому, говорит она, что, во-первых, я, хотя все и понимаю, но не верю, что из этого может быть какой-то толк. Во-вторых, говорит она, я бы, может быть, и пошла, но НЕ ЗА КЕМ. А в-третьих, у меня трое детей.
И ей, и всем прочим, которые не верят в "какой-то толк", которые и пошли бы, да НЕ ЗА КЕМ, и у которых к тому же "трое детей", мне хочется сказать вот что.
Сопротивление - это не акт героизма, не "безумство храбрых", не шествование за кем бы то ни было и даже не акт отчаяния. Сопротивление - это не только законная, но и естественная, как инстинкт самосохранения или продолжения рода, реакция наделенного самоосознанием человеческого организма. И как раз именно фактор "троих детей" делает его особенно насущным.
Вот только, умоляю, никакого такого революционного аскетизма!
Никаких суровых взглядов, сомкнутых челюстей и неритмично пляшущих желваков. Никакого спанья на гвоздях. Никакого лихорадочного блеска в глазах и впалых корчагинских щек.
И давайте как-нибудь без пламенного тифозного бреда. Без розовой пены на губах и серного дыма из ушей.
Там, где все это будет, не будет меня. Вкус, в том числе и поведенческий, - это то, чему еще можно доверять безусловно. Иных критериев правоты я лично не вижу. Включая даже и честность, потому что безукоризненно честным бывает и маньяк. А не пошлым он не бывает.
И никакого, пожалуйста, седьмой заварки провинциального ницшеанства с его "да, смерть" или "и как один умрем". Нет, мы не умрем, не доставим никому такого удовольствия.
Напротив, мы будем жить долго, желательно бесконечно долго. Потому что у нас у всех есть еще одна неотменяемая обязанность: как можно дольше иметь эту прекрасную возможность - радовать друг друга и друг другу радоваться. Мы обязаны - просто по законам всепобеждающей жизни - пережить всю эту нежить.
Потому что на наших глазах и с нашим участием в очередной раз разворачивается старинная мистерия под названием "Прение живота со смертию". В той мистерии побеждала смерть. Но пора бы уже победить и "животу", то есть жизни. Это стоит усилий.
Нет, нет, никакого мертвецкого аскетизма!
Хорошо и незло шутить друг над другом и, главное, над самими собой. Угощать друг друга вкусной едой и выпивать не вгоняющие в злобу напитки. Весело и непредвзято глядеть по сторонам. Радоваться хорошей погоде и симпатичным физиономиям, попадающимся навстречу. Слушать прекрасную музыку и запоминать наизусть прекрасные стихи. Перечитывать любимые книги и как можно чаще вспоминать блаженные моменты нашего неповторимого детства.
Мы живые, веселые, открытые, постоянно готовые к радости, к сочувствию, к состраданию, к острым мгновениям смертельной, но очищающей душу тоски и такого накала счастья, которое никто и никогда не сумеет даже приблизительно описать в школьном сочинении на соответствующую тему.
И все перечисленное укладывается в короткое, заветное, необходимое слово "свобода".
И все это, то есть то, что унаследовано нами по праву рождения или приобретено посредством нашей воли, наших усилий, нашего, если угодно, таланта, вполне достойно того, чтобы это защищать.
И это вовсе не так трудно, как может показаться: достаточно просто твердо, последовательно и деятельно оставаться такими, какие мы уже есть.
Ну, может быть, чуть-чуть лучше.
Лев Рубинштейн
Grani.ru