Эту историю можно рассказывать по-разному.
С раскаленным гражданским чувством, например. Представьте: к честным преподавателям региональных журфаков явился столичный чиновник, циник и грубиян, который вволю поглумился над ними и их студентами. Забудьте о высокой миссии, заявил им этот распоясавшийся госслужащий, задача журналиста – слушаться дядю, то есть зарабатывать деньги для того, кто его нанял. Однако аудитория не поддержала оратора, а демократическая общественность гневно его заклеймила.
Или с грустью и болью поведать о том, как мудрый сановник пытался предостеречь учителей и юных наивных студентов от ошибок и заблуждений, но не был понят и ушел оплеванным. Публика его зашикала. Демократическая общественность смешала с грязью.
Все это будет правдой. В самом деле, у Алексея Волина, бывшего пиарщика, ныне замминистра связи и общественных коммуникаций, стойкая репутация циника. Как говорится, в агитпропе его недолюбливали за бесстыдство. А если верить Елене Трегубовой, именно он после назначения Путина преемником для поднятия рейтинга премьер-министра спрогнозировал маленькую победоносную войну и был услышан. С другой стороны, тот же самый Волин, единственный из чиновников касьяновского правительства, выразил глубоко личное отношение к "Идущим вместе", назвав их "вандалами". Иными словами, он весьма неоднозначный человек, этот Алексей Константинович, и речи его неоднозначны, и оценивать их можно по-разному. В частности, предположить, что замминистра в жесткой форме сообщил преподавателям и учащимся, как устроена жизнь журналиста в России. Одновременно издеваясь над ними и предостерегая.
Конечно, он подставился, и в ответ можно поиздеваться над Алексеем Волиным. Сообщить ему, например, что Россией география не исчерпывается. Что дядю, про которого он рассказывал, мы давно уже знаем в лицо, и тех, кто на него работает, знаем, и все они обрыдли до рвоты. И что журналистику назвали "второй древнейшей" задолго до рождения замминистра связи. Тем не менее всегда были, есть и будут журналисты, которые пишут без оглядки на дядю, и если они талантливы, а дядя умный, то он стремится заполучить таких журналистов в свое издание. Даже у нас, где еще не вся независимая пресса лежит под дядей и его племянниками типа братьев Ковальчуков или рабочей династии Габреляновых. То есть перед молодым человеком, обдумывающим житье после окончания журфака, по-прежнему стоит выбор: на дядю работать или на общество.
Это непростой выбор. У всех семьи: родители, дети, жены и другие любимые женщины, а также мужчины. У всех честолюбие, которое проявляется по-разному: у кого преимущественно в деньгах, у иных – в потребности самоуважения. Умному и благополучному Волину будет трудно поверить, но встречаются люди, готовые бедствовать, лишь бы самих себя не считать подонками и лжецами. Причем их довольно много, и если замминистра посчитает количество загибающихся, но живых оппозиционных газет и интернет-сайтов, то поразится. Гвардия умирает, но издается!
Главная наша проблема ведь не в том, что дядя самых честных правит, что он злой и отмороженный. Главная наша проблема в том, что дядя забрал почти все деньги, какие есть в стране, и с явным трудом удерживается от того, чтобы обанкротить, пересажать или загнать в эмиграцию тех, кто еще осмеливается издавать убыточные свободные СМИ. И тут с Волиным трудно спорить: пространство свободы ограничено, и многие вольнолюбивые и честные в нем просто не умещаются. Им приходится играть по навязанным правилам, менять профессию или уезжать. Однако дядя не вечен, и цикличность российской истории никто не отменял, так что в недалеком будущем Алексея Константиновича и всех нас ждут удивительные перемены.
И тогда вдруг выяснится, что миссия журналиста, о которой с таким насмешливым презрением отзывается Волин, востребована в обществе. И чем дольше это общество кормили продуктами жизнедеятельности работавших на дядю, тем сильней у него тоска по качественной журналистике. Конечно, едва ли уже вернутся славные перестроечные времена, когда на средства ЦК КПСС вольная пресса мочила партию и правительство. Однако денег в стране немерено, и даже при мягком раскулачивании отдельных монополистов и возвращении украденного с офшорных счетов кое-что перепадет и прессе, и ее новым собственникам. А при большом их количестве и строгом соблюдении конституционной статьи о запрете цензуры журналистам куда как легче будет выбирать дядю по вкусу и политическим убеждениям. Как это, собственно, уже бывало в России в предреволюционные годы, после Февраля и после Августа. Как это все давно уже устроено в цивилизованных странах.
А что обнадеживает более всего, так это дикий скандал, громыхнувший после краткого и по-своему правдивого выступления Алексея Волина. Он оказался одинок и не поддержан никем – ни циниками, ни лириками. На него как-то все сразу обрушились – и деятели Союза журналистов, и Познер, и единоросовский политолог Орлов, а совесть нашего цеха, Соловьев с НТВ, даже призвал Волина подать в отставку. Оказывается, недобитый российский социум, включая самых прикремленных холуев и демагогов, еще способен реагировать на прямые грубости, брутального же дядю демократическая общественность вообще видела в гробу. Это неожиданное открытие, и если в глубине своей министерской души бывший пиарщик рассчитывал именно на такой отклик, то следует сказать ему большое человеческое спасибо.
Илья Мильштейн
Grani.ru