Лев Толстой как «пособник террористов»

Перечитывая произведения классика русской и мировой литературы Льва Толстого, можно без труда убедиться в том, что эти произведения оказывают «информационную поддержку» чеченскому Сопротивлению, а потому Лев Толстой по сегодняшним российским реалиям вполне может быть обвинен в «пособничестве терроризму». Правда, Лефортово или Матросская Тишина ему не грозят, как не грозит и отбивание почек в милицейском отделении, так как великий писатель был настолько предусмотрителен, что умер почти сто лет назад. А вот что делать теперь с его произведениями – неизвестно. Ведь чуть ли не каждое из них содержит самое что ни на есть крамольное опровержение официальных кремлевских установок по Чечне, что в путинской России классифицируется не только покушением на целостность РФ, но и злостной пропагандой идей международного терроризма.

Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров. Все помнят, как вражеские наймиты, маскирующиеся под правозащитников и всяких там безграничных врачей, многократно обвиняли российские войска в массовых грабежах, производимых ими во время «зачисток» чеченских селений и поселков. Конечно, российский президент расставил все точки над «i», по-военному четко объяснив, что все эти так называемые правозащитные организации беззастенчиво лгут и клевещут на «великую армию великой страны», поскольку их финансирует саудовский миллиардер Усама Бин Ладен и его сообщники по возрождению Халифата и насаждению исламского фундаментализма – еврейские финансовые воротилы. В эту же зловещую компанию он мог бы смело включить и Льва Толстого, который в своем рассказе «Набег» муссирует тему грабежа русскими солдатами «зачищенного» чеченского селения:

«Аул уже был занят нашими войсками, и ни одной неприятельской души не оставалось в нем, когда генерал со свитою, в которую вмешался и я, подъехал к нему.

Длинные чистые сакли с плоскими земляными крышами и красивыми трубами были расположены по неровным каменистым буграм, между которыми текла небольшая река. С одной стороны виднелись освещенные ярким солнечным светом зеленые сады с огромными грушевыми и алычовыми деревьями; с другой – торчали какие-то странные тени, перпендикулярно стоящие высокие камни кладбища и длинные деревянные шесты с приделанными к концам шарами и разноцветными флагами. (Это были могилы джигитов.) Войска в порядке стояли за воротами. Через минуту драгуны, казаки, пехотинцы с видимой радостью рассыпались по кривым переулкам, и пустой аул мгновенно оживился. Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву, и выламывают дощатую дверь; тут загораются стог сена, забор, сакля, и густой дым столбом подымается по ясному воздуху. Вот казак тащит куль муки и ковер; солдат с радостным лицом выносит из сакли жестяной таз и какую-то тряпку; другой, расставив руки, старается поймать двух кур, которые с кудахтаньем бьются около забора; третий нашел где-то огромный кумган с молоком, пьет из него и с громким хохотом бросает потом на землю» ( конец цитаты ).

Те же подрывные правозащитные организации не устают заявлять, что российские войска занимаются в Чечне похищениями мирных жителей, включая женщин, детей и стариков (по чеканной юридической терминологии главного российского законника, генпрокурора Устинова, это названо «контрзахватом заложников»). А генерал Шабалкин столь же неутомимо заявляет, что все это ложь, клевета и поклепы, тиражируемые пособниками террористов с целью опорочить российские войска, занятые в Чечне исключительно мирным созидательным трудом. И разве не является таким же пособником террористов и Лев Толстой, который в том же злопыхательском антироссийском рассказе «Набег» пишет:

«Розенкранц через переводчика спросил его, зачем он не ушел с другими.
- Куда мне итти? - сказал он, спокойно глядя в сторону.
- Туда, куда другие ушли, – заметил кто-то.
- Джигиты пошли драться с русскими, а я старик.
- Разве ты не боишься русских?
- Что мне русские сделают? Я старик, – сказал он опять, небрежно оглядывая кружок, составившийся около него.

Возвращаясь назад, я видел, как этот старик, без шапки, со связанными руками, трясся за седлом линейного казака и с тем же бесстрастным выражением смотрел вокруг себя. Он был необходим для размена пленных» ( конец цитаты ).

Теперь поговорим на деликатную тему военных потерь в Чечне. Впрочем, относительно российских потерь тут и говорить особенно не о чем, поскольку Шабалкин в прошлом году окончательно закрыл эту тему, без обиняков отрезав: «У нас в штабе никогда не сообщают о потерях федеральных войск. Это, если хотите, кредо, и нарушать я его не намерен» («Время новостей», 24.08.04г.). Поэтому нам придется говорить в основном о потерях чеченских. Так вот, один московский журналист с прибалтийской фамилией (такой пособник терроризма, что и клеймо некуда ставить) еще в конце 2002 года подсчитал, что, если верить официальным российским сводкам, за два года и три месяца Второй войны чеченское Сопротивление только убитыми потеряло никак не меньше 100 тысяч бойцов.

Журналист с подозрительной фамилией ставил резонный вопрос: «Если более 10 процентов чеченского народа уже погибло в боях, оказывая федеральным войскам ожесточенное вооруженное сопротивление, то можем ли мы верить, что наши войска освобождают чеченский народ от «кучки бандитов и террористов»? И далее развивал свою мысль: «10 процентов боеспособного мужского населения – это тотальное напряжение всех мобилизационных ресурсов миллионного чеченского народа, можно сказать – всеобщая мобилизация. И не будем забывать, что процент этот значительно выше, так как война до сих пор продолжается, а это значит, что у чеченцев далеко не исчерпаны ресурсы сопротивления. Отсюда следует вывод, что наши войска в Чечне без всяких преувеличений столкнулись с поистине всенародным сопротивлением».

После аналогичных подсчетов, произведенных другими аналитиками, в том числе и на Западе, российским генералам пришлось сбавить обороты. Видимо, в Ханкалу пришло распоряжение – продолжать бумажные победы, но при этом не раздувать чеченские потери, чтобы у публики и в самом деле не возникали сомнения относительно «освободительной миссии» российской армии в Чечне. Другой на месте Шабалкина так бы и завис в этих диалектических тисках, но главный информатор РОШПУКО нашел гениальный выход: отныне все погибшие со стороны чеченцев «террористы» стали в его отчетах носить арабские имена, а самих чеченцев в Сопротивлении осталось всего трое: Аслан Масхадов, Шамиль Басаев и Докки Умаров. Да и то на вторых ролях рядом то ли с Абу-Хавсом, то ли Вадудом ибн аль-Азизом.

Однако недаром говорят, что привычка – вторая натура. Иногда Шабалкин позволяет себе расслабиться и составляет реляции, в которых легким росчерком пера «убивает» в одной стычке десятки, а то и сотни «чеченских бандитов». Правда, когда его просят предъявить трупы, Шабалкин с огорчением отвечает, что сообщники, мол, увезли убитых на автомобилях. Тем не менее, реляции плодовитого рошпуковца становится темой дня для пресноядных российских СМИ. И все бы ничего, но вот что пишет о технологии составления подобных реляций зловредный Лев Толстой в своем антишабалкинском пасквиле под явно ваххабитским названием «Хаджи-Мурат»:

"Когда Полторацкий подъехал к цепи, солнце выглянуло из-за тумана, и на противоположной стороне балки, у другого начинавшегося там мелкого леса, сажен за сто, виднелось несколько всадников. Чеченцы эти были те, которые преследовали Хаджи-Мурата и хотели видеть его приезд к русским. Один из них выстрелил по цепи. Несколько солдат из цепи ответили ему. Чеченцы отъехали назад, и стрельба прекратилась. Но когда Полторацкий подошел с ротой, он велел стрелять, и только что была передана команда, по всей линии цепи послышался непрерывный веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиво расходившимися дымками. Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать и выпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и, выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам.

Один из их выстрелов ранил солдата. Солдат этот был тот самый Авдеев, который был в секрете. Когда товарищи подошли к нему, он лежал кверху спиной, держа обеими руками рану в животе, и равномерно покачивался.

…Смерть Авдеева в реляции, которая была послана в Тифлис, описывалась следующим образом: «23 ноября две роты Куринского полка выступили из крепости для рубки леса. В середине дня значительное скопище горцев внезапно атаковало рубщиков. Цепь начала отступать, и в это время вторая рота ударила в штыки и опрокинула горцев. В деле легко ранены два рядовых и убит один. Горцы же потеряли около ста человек убитыми и ранеными" ( конец цитаты ). Ну, чем не шабалкинский стиль!

Наконец, коснемся вопроса «лояльности» чеченского населения к России и российской власти. Всеми давно отмечен один предельно загадочный парадокс: среди всех народов не только России, но и планеты в целом, именно чеченцы, судя по официальным отчетам о различного рода выборах и референдумах, испытывают самую жгучую любовь к Кремлю. Некоторые удивляются: Как же так – Путин уничтожил около трехсот тысяч чеченцев, включая 42 тысячи детей, разрушил страну до такой степени, что сам изумляется при виде грозненских руин, а за него на обоих президентских выборах проголосовало более 90 процентов выживших чеченцев – больше чем в любом регионе России, включая и родной город Путина Санкт-Петербург! Такую же всеобщую и неистовую любовь чеченцев к России показал и референдум в марте 2003 года, где был поставлен вопрос: признают ли чеченцы себя российскими подданными.

Удивительно, но именно по данному вопросу Лев Толстой не противоречит российскому официозу и не выливает, по своему обыкновению, ложку дегтя в бочку российского пропагандистского меда. Дело в том, что Лев Толстой, как и Алу Алханов, утверждает, что в Чечне никто не говорит о ненависти к русским. А вот как в полном виде звучит это утверждение в упомянутом выше ваххабитском произведении «Хаджи-Мурат»:

«Бутлер с своей ротой бегом, вслед за казаками, вошел в аул. Жителей никого не было. Солдатам было велено жечь хлеб, сено и самые сакли. По всему аулу стелился едкий дым, и в дыму этом шныряли солдаты, вытаскивая из саклей, что находили, главное же – ловили и стреляли кур, которых не могли увезти горцы. Офицеры сели подальше от дыма и позавтракали и выпили. Фельдфебель принес им на доске несколько сотов меда. Чеченцев не слышно было. Немного после полдня велено было отступать. Роты построились за аулом в колонну, и Бутлеру пришлось быть в арьергарде. Как только тронулись, появились чеченцы и, следуя за отрядом, провожали его выстрелами.

Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.

Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.

Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.

Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.

Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им.

Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи, и тотчас же принялись за восстановление нарушенного» ( конец цитаты ).

Как мы могли убедиться, о ненависти к русским и России в Чечне действительно никто не говорил: ни в середине XIX века, в разгар Кавказской войны, ни тем более сегодня, в разгар «контртеррористической операции» Путина. Чеченцы говорили и говорят о других, более сильных, чувствах по отношению к русским. Но эти чувства ныне под запретом, их нельзя описывать, иначе можно легко попасть в список «пособников террористов». И не дает покоя вопрос: занесут ли в этот список Льва Толстого? Или в России ограничатся тем, что генерал КГБ-ФСБ Алексий II повторно предаст Толстого анафеме и снова отлучит его от своей церкви? По правде говоря, есть за что.

Алхазур Эрбиев, Чеченпресс, 10.02.05г.