«Экспериментальное Сумасшествие»

Я подумал о том, на чем держится коммуникативность в нашем обществе. Оказывается, на бытовом терроре.

Что мешает придти в парикмахерскую и сказать:

- Будьте добры, причешите мне уши!

Возможность получить в морду, – вот что. А что мешает задать вопрос чиновнику, или президенту, или позвонить в редакцию газеты с таксофона и высказать, что вы думаете? Страх.

Этот страх непреодолим для российского человека. Для нас слово неотделимо от действия. Свободное высказывание мнения в этой стране – либо лицемерие, либо бунт. Мы постоянно боимся, что за слово нас покарают. Причем, иногда власть специально приравнивает слово к действию, имитируя или инсценируя физические действия на основе тех или иных идеологических суждений. Примеры – поджог рейхстага нацистами, провокации против антисоветчиков-диссидентов в советские времена, попытка изобразить диссидентов как террористов, сумасшедших, пьяниц, хулиганов и т.д. Свежий пример – расправа над нацболами, выкрикивавшими антипутинские лозунги: это приравняли к попытке государственного переворота и дали ребятам по пять лет тюрьмы.

Помню, лет двадцать, когда я начинал писать, мне учительница, прекрасно понимавшая, куда меня клонит, сказала мне: «Сегодня ты статьи пишешь, а завтра ты фонари бить пойдешь». С тех пор прошло двадцать лет, и я так не бью, естественно, никаких фонарей.

То есть попытка «к штыку приравнять перо» не удалась. Но задумаемся: стоит ли перо делать штыком, если оно – само по себе меч?

Я стал рассылать открытки и телеграммы в духе своего «Экспериментального Сумасшествия», как я его называю, парадоксально комментируя различные стороны общественной жизни. Я это называю коммуникационной журналистикой, то есть журналистикой, основанной не на средствах массовой информации, а на всевозможных сподручных средствах коммуникации: телефоне, почтовой открытке, телеграфе, устной речи.

Это можно назвать юродивостью, но не нужно забывать о том, что веками философы, пророки, поэты пользовались именно обычными средствами коммуникации, а не какими-нибудь специальными средствами массовой информации.

Все началось с того, что я был уволен из всех газет, в которых работал, после того, как к власти пришла Собака. Из самых печатаемых публицистов я превратился в изгоя.

Между тем, будучи от природы склонным к искусству слова, я решил выражать свое мнение, не прибегая к СМИ, а активизируя доступные средства коммуникации. Я случайно открыл роман «Мастер и Маргарита», а именно то место, где кот посылал свои телеграммы, и решил стать вот этим самым котом. Владея жанром афоризма, я применил его вовсю, рассылая во все концы своей необъятной Родины телеграммы политического и сатирического характера.

Естественно, первое, что мне сказали:

- Вам кто-нибудь в морду даст.

Позвольте, почему мне кто-нибудь должен в морду дать? Ведь я не совершаю ничего противозаконного. Я не сообщаю в своих телеграммах о подложенных взрывных устройствах, не угрожаю. Цель моя – воздействовать на общественное сознание меткой фразой, которая, коль она удачна, будет передаваться из уст в уста. А нет – так значит брак в моей работе. Буду писать еще лучше.

Я же своим «Экспериментальным Сумасшествием» эффективно пытаюсь воздействовать на бытовой подуровень политического сознания людей, поскольку нормальные люди в повседневной жизни руководствуются именно бытовыми, а не политическими стереотипами. Сама российская власть, в лице ее президента – не что иное, как устойчивый, и очень, к сожалению, тривиальный бытовой стереотип.

Мне одному из первых в нашей стране (если не самому первому) удалось обратить внимание общества на то, что мы в 2000 году… избрали Собаку. Я первый сравнил его с Му-Му, когда направил в Комиссию по помилованию Ярославской области письмо… с просьбой помиловать президента РФ Путина, которое подписал: «Герасим». Эффект был ошеломляющий, и скоро даже в программе «Времена» ведущим была проведена параллель между Путиным и Му-Му (правда, очень осторожно, но дополненная аплодисментами и дружным хохотом участников).

Когда показывался многосерийный немецкий фильм про Рекса, служащего в западногерманской полиции, я направил в германское посольство телеграмму, спрашивая, можно ли скрестить их Рекса с нашим Му-Му. Ответа я не знаю, но фильм скоро почему-то перестали показывать.

Моим изобретением было формирование образа Кота, который я как бы противопоставил образу Собаки-президента и тем «собачьим временам», которые наступили вместе с его приходом. От имени этого самого Кота я рассылал телеграммы козлам, ослам, проституткам, депутатам Государственной думы, Чубайсу и другим, и добился очень большего эффекта.

Из своих телеграмм я создал своеобразное средство массовой информации. Можно даже сказать больше – я создал из них своеобразный политический театр, потому что заставил служащих телеграфного ведомства вручать эти «экспериментальные» телеграммы в самых неожиданных местах: например, Михаилу Жванецкому в мужском туалете на Казанском вокзале, где я сравнил его многочисленные выступления с ослиной мочой.

После того, как в семье президента РФ появились щенята, я послал в роддом г. Москвы Людмиле Путиной телеграмму «Поздравляю». Такую же телеграмму я послал собаке в Дальневосточный пограничный округ. Я посылал по всей стране телеграммы козлам в пивные, девкам, которые «дохрюкались», в дискотеки, собакам – в милицейские будки; орангутангам – в зоопарки, винокурам – на передачу «Аншлаг». Регине Дубовицкой – в сумасшедший дом, и Алле Пугачевой – на ОРТ.

Итог следующий: ни одна девка, ни одна собака, ни один президент Российской Федерации или его жена, ни один козел (или осел) и ни один орангутанг еще не набил мне морду. Даже Алла Пугачева. Даже София Ротару, которой я тоже послал телеграмму от имени зайца – текстом: «Догоняй!»

Повторяю, я это называю «коммуникационной журналистикой». Она основана на непосредственном воздействии на людей искусством фразы. В наши дни, когда печатное слово уже не значит для общества того, что оно значило в прошлом, возрастает роль журналистики, творящей себя не в СМИ (средствах массовой информации), а в более широкой системе – средствах массовой коммуникации.

Стоит здесь пояснить, почему СМИ и СМК не тождественны, хотя традиционно принято считать, что это почти одно и то же. Увы, это далеко не так.

СМИ – это телевидение, радио, пресса. СМК – то есть средства массовой коммуникации – это телеграф, почта, устная речь. Это намного более широкая, и, что самое главное, неподконтрольная, система, чем средства массовой информации.

Например, для того, чтобы издавать газету в пять тысяч экземпляров, вам необходимо разрешение Минпечати. Но если вы возьмете пять тысяч конвертов, положите в них пять тысяч писем и разошлите их по различным адресам, то получите ту же газету. Ее не нужно регистрировать. Ее невозможно запретить. Степень же воздействия на публику будет определяться тем, что вы в ней напишите. Талантливые люди могут овладеть этим искусством «подметных писем» (конечно, только в смысле публицистики) и довести его до совершенства. Во всяком случае, если вы будете издавать обычную газету и наводнять ее пустотой, веры и веса вы ей не прибавите.

При умелом использовании любое средство массовой коммуникации превращается в средство массовой информации – обычный телефон, например, при подключении к нему коммутатора. (Законом, как вы понимаете, не запрещено рассылать ни пять тысяч конвертов, ни звонить по пяти тысячам случайных номеров).

В средство воздействия на общество можно превратить обыкновенную телеграмму, если у кого нет денег, или почтовую карточку. И та, и другая, в отличие от письма, вложенного в конверт, открыты, поэтому у получателя может возникнуть чувство, что он имеет дело с открытой листовкой, подброшенной ему в почтовый ящик. Почтовая карточка сейчас стоит 3 р. 50 копеек. Допустим, это дороговато для одного экземпляра листовки. Но если вы учтете автодоставку этой «листовки-открытки» в любой регион, начиная с Петропавловска-Камчатского и кончая Санкт-Петербургом, то вы получите в принципе не такое уж и дорогое средство воздействия на общество. Повторяю, все зависит от того, что вы там напишите или отпечатаете. Сердцу вашего потенциального клиента ведь не прикажешь: он может и выбросить все это в урну, и пойти в милицию. А может долго сидеть потом с друзьями за бутылкой водки и обсуждать присланное.

Важно, чтобы сообщения, посылаемые в разные концы страны, как-то координировали друг с другом, – иначе говоря, чтобы в самом обществе возникали горизонтальные связи. Чем больше о ваших сообщениях будут говорить, тем лучше. Делайте их абсурдными, и вместе с тем наполненными смыслом, – так, чтобы запоминались и не выходили из сознания.

В свое время я долго вращался в партии Демократический Союз, или ДС, и подучился искусству воздействия на людей, когда раздавал листовки, общался с людьми, участвовал в митингах и демонстрациях. За исключением отдельных сторон, которые мне очень не нравились, это была блестящая скоморошеская культура социального перфоманса (причем, основанная на личном опыте Валерии Ильиничны Новодворской, которая разбрасывала свои листовки с балкона Государственного Универсального Магазина, – то есть, учитывая его статус, это почти экстремизм по нынешним временам.).

Надо смелее пользоваться этими доступными средствами коммуникации, – какими бы банальными они нам не казались! В конце концов, все средства массовой информации, известные сегодня, возникли из средств коммуникации, из их эволюции. Задумывались ли вы о том, что радио – это тот же телеграф, неважно – проволочный или беспроволочный, который лишь воспринимается определенным образом, в виде коллективного приемника? (Хотя, точнее будет его сравнить с телефоном, но телефон ведь образовался от телеграфа).

Газета – это письмо, открытое для всеобщего обозрения.

Телевидение – это картинка, открытая для всеобщего обозрения. Интернет, вернее сайт в нем – это электронный почтовый ящик, открытый для всеобщего обозрения.

И так далее. Таких примеров можно привести еще немало.

Спрашивается, если средства массовой информации – это структурированные определенным образом средства общественной коммуникации, то почему бы самому, – пользуясь 29 ст. Конституции РФ, – не распространять свои информационные сообщения?

В конце концов, что противозаконного в том, что вы послали кому-то открытку или телеграмму? Или один раз дозвонились до случайного абонента и передали ему автоматическое сообщение?

Приемы эти, если помните, применялись одно время в рекламе, но настолько кондово, что успеха они иметь не могли. Между тем, в общественном пиаре, – я говорю о пиаре именно революционном, протестном, – они могут применяться с большим успехом. Скажите, что должен чувствовать москвич, получая почтовую открытку в надписью «Долой Москву»? Или петербуржец: «Долой Санкт-Петербург»? Он должен чувствовать гнев, протест, шок. Но там где шок, там придет и осознание того, почему есть люди, ненавидящие сегодняшнюю Россию. И если кто-то «не интересуется политикой», то волей или неволей становятся соучастниками своего преступного государства.

Конечно, есть опасность, что это может применять и ФСБ, и другие организации власти с целью создать в стране кризисные ситуации: сымитировать терроризм или экстремизм. Мы хорошо знаем о том, что российские спецслужбы сами активно воспроизводят терроризм и экстремизм, чтобы затем иметь повод глушить их (а заодно и все гражданское общество). Произойти это может и с имитацией «Экспериментального Сумасшествия».

Но наше государство предпочитает проверенный способ – воздействия на общество через средства массовой информации, а не через какие-то дурацкие открытки. Оно попросту не заинтересовано расширять «коммуникационное» пространство выражения мнения. Мода может оказаться заразительной, поэтому я призвал бы людей, в рамках Закона РФ, почаще выражать свое мнение вот таким «неформальным» путем, используя все средства коммуникации. На основе обычной телефонной сети можно придумать радиостанцию. Можно создать «парад планет» с помощью открыток, или фейерверк с помощью телеграмм. Почаще используйте объявления: при умелом подходе вы можете в них напечатать то, что не напечатаете в обычной прессе.

Мой призыв вызван только одним: невозможностью в нашей стране пробиться на страницы печати или на экран телевидения. Но экран телевидения или печать – это только желток, который плавает в белке и впитывает из него соки: средства массовой коммуникации шире средств массовой информации. А при продуманном концентрированном использовании они по своему воздействию приближаются к СМИ.

Сейчас всем прекрасно известно, что дозвонится в телестудию или на радио во время так называемого «звонка в эфир» практически невозможно. Те звонки, которые мы слышим в эфире – это наглая подстава, специально организованная сотрудниками редакций для того, чтобы имитировать якобы «свободный доступ в эфир». На самом деле никакой свободы тут нет. Это своеобразная «будка гласности» (помните, стояла такая на Арбате) для того, чтобы из гражданского общества делать дурачков.

(Зададимся вопросом: для чего государству вообще организовывать эти дурацкие «звонки в редакцию»? А для того, что таким образом оно стремится к средству массовой информации подсоединить еще средство общественной коммуникации. Получается «радио плюс телефон» или «телевидение плюс телефон/телеграмма, письмо, митинг, «внезапное» врывание в редакцию». Понятно, что никакого внезапного врывания нет, есть специально подстроенный перфоманс.)

Власть, чувствуя недостаточность одного только СМИ-воздействия, пытается включить дополнительный ресурс «общественного мнения». И я, смотря на всю эту имитацию, честно говоря, думал о том, почему бы не начать с помощью телеграмм, писем, звонков шарашить по самому обществу? Почему бы не развернуть масштабный политический театр, заставляя людей в банях принимать телеграммы о собаках, посылать ведущим в туалеты телеграммы о кошках, и так далее. Вот так возникла моя «коммуникационная журналистика».

…Двадцать один год тому назад, в марте 1983, я создал свою систему «Экспериментального Сумасшествия». Я создавал его в гнетущих условиях советизма. Я учился выражать свое мнение на основе доступных мне коммуникативных систем. Например, я пытался устраивать что-то вроде Гайд-парка в рыбинском общественном парке, напрямую обращаясь к прохожим. Рассылал письма или клал в ящики отпечатанные листовки.

По тем временам ни к чему хорошему это привести не могло, и меня пять раз помещали в психбольницу. К тому же неформализация самого общества, и особенно молодежи, перекрывала мои эксперименты. Если помните, в 80-х годах была атмосфера, в корне отличная от нынешней. В частности, существовал очень сильный юмор в самом обществе и очень сильная коммуникативность людей. (То есть, как не парадоксально, гражданское общество было развито сильнее, чем сейчас).

Правда, эта коммуникативность вылилась в дальнейшем в нечто иное. Во всеобщий стеб. Демократия, как ни странно, стала исчерпанием и одновременно институализацией этой коммуникативности. В итоге теперь, уже в последемократическое время, мы получили очень парадоксальную ситуацию, когда гражданская коммуникативность людей полностью заморожена, и власть может делать с обществом все, что угодно. Общество полностью лежит под властью. Власть обыгрывает все общественные инициативы, обращая их против самого общества. Я же предлагаю способ, как обыграть власть.

Андрей Новиков, независимый аналитик, для Чеченпресс, 30.12.04г.