«Северные варвары»

«Ирония истории состоит в том, что Россия, с необычайной легкостью в одночасье расставшись с половиной территории и населения, категорически не расстается с Чечней. Между тем в XIX веке Чечня была анклавом в теле Российской Империи, и ее завоевание диктовалось, прежде всего, необходимостью обеспечить безопасную связь с Закавказьем. Тифлис (ныне Тбилиси) служил основной базой русской кавказской армии, как ныне Моздок.

Чеченским сепаратистам в логике не откажешь: "Почему Грузия, в свое время добровольно вошедшая в состав Российской Империи, теперь независимое суверенное государство, а Чечня, завоеванная в долгой кровопролитной войне, неотъемлемая часть России?" Или почему Украина, связанная с Россией историческими корнями, где до сих пор на большей части территории доминирует русский язык, с такой легкостью была признана в качестве заграницы? Зато новой России достается в наследство от Империи нищая и недружелюбная Чечня.

Может быть, потому что Чечня не способна сегодня создать самостоятельное государство и уже показала эту свою неспособность? А Россия готова нести свое бремя? А готово ли мировое сообщество, на что надеются российские либералы, снять это бремя с России? Или нам фактически предложено опять "подержать щит" между Азией и Европой? Вопросы без ответа».

Приведенные выше три абзаца взяты из объемной аналитической статьи Льва Сигала (газета «Завтра»). Там еще много чего интересного сказано о чеченцах, в том числе и комплиментарного. Однако сквозная мысль статьи такова: чеченцы по своему социальному развитию и, что автору представляется более важным – общественному менталитету – находятся на стадии военной демократии, являясь «варварами». Впрочем, «варварами» не восточного, а северного (древнегерманского или варяжского) типа. Восточные «варвары», по мысли автора, были склонны принимать деспотическую власть, тогда как северные «варвары» веками отстаивали от внутренних и внешних поползновений свой демократический уклад – правда, уклад этот был явно с военным уклоном.

Статья обильно снабжена цитатами из античных авторов, описывающих нравы древних германцев и спартанцев, их любовь к военным набегам на соседей, грабежам, разбою и воровству. По мнению Льва Сигала, все эти нравы характерны и для чеченцев, причем, не только для чеченцев XIX столетия или еще более ранних эпох, но даже современных. «Для некоторых народов древнего мира, как отмечали античные авторы, разбой на протяжении многих веков становился буквально основной формой экономической деятельности», – подводит он многозначительный итог своим экскурсам в античность, а чтобы уж ни у кого не оставалось сомнений относительно того, на какой народ нацелены эти реминисценции, напоминает о «дагестанском рейде» Басаева.

Вот как Лев Сигал описывает типичное, по его мнению, распределение ролей в нынешнем чеченском обществе: «женщина занята рутинным повседневным трудом, а мужчина – воин и охотник (в сельской местности). И пусть это уточнение («в сельской местности») никого не обманывает, поскольку чеченцы, по его словам, «и в советские годы проживали преимущественно в сельской местности, тяготели к традиционной «деревенской культуре». Так и видишь жителя Шалей, Урус-Мартана или Чечен-Аула, который в «советские годы» (например, в начале 80-х годов ушедшего столетия) помышлял «войной и охотой», в то время как его супруга была занята «рутинным повседневным трудом».

Можно долго еще цитировать Льва Сигала, но любая выдержка из его статьи приводит к тому же выводу, который содержится в приведенных выше трех абзацах: да, в соответствии с исторической справедливостью, чеченцы заслуживают государственной независимости, но вся беда в том, что построить свое государство чеченцы не способны. Менталитет не тот. Варвары. Военная демократия. Склонность к набегам на соседей, к грабежу и разбою. И если оставить чеченцев в покое, России вновь, как и во времена оные, придется «держать щит между Азией и Европой». Иными словами, защищать Европу от набегов «чеченских варваров».

Чеченцы ненароком могут возгордиться: ведь не каждый народ, тем более едва насчитывающий миллиона, может представлять собой «угрозу Европе». Лев Сигал пишет о чеченцах вроде бы сочувственно, признает нравственное превосходство «неиспорченных варваров» над растленными цивилизацией урбанизированными обществами, однако по сути его суждения мало чем отличаются от суждений другого аналитика, Ярослава Могутина, который в 1995 году, на страницах московской газеты «Новый взгляд» так характеризовал чеченцев:

«Эта полудикая варварская нация, знаменитая только своим варварством и угрюмой свирепостью, не давшая миру решительно ничего, кроме международного терроризма и наркобизнеса… Возьмите русскую классику с ее высокой моралью, там «злой чечен» – это враг. Спросите русского, какие чувства он испытывает к чеченцам, чтобы было понятно, что тут ненависть не идеологического, рассудочного свойства – глубже, гораздо глубже: зоологическая, генетическая, животная. Этническая несовместимость. Чечня – угроза всей христианской цивилизации».

Вот и получается в итоге: и «отпустить на волю» Чечню нельзя, и интегрировать в Россию. Остается, как вы понимаете, только одно: уничтожить чеченцев как народ, как нацию, как общество. Что и делает Россия Ельцина и Путина уже одиннадцатый год, добившись пока уничтожения только четвертой части чеченцев. Такими темпами, да еще с учетом чеченской рождаемости, России придется проводить свою «контртеррористическую операцию» в Чечне, по крайней мере, еще лет 50. Другой вопрос: продержится ли столько времени сама Россия? Хватит ли у нее человеческих и иных ресурсов? Впрочем, удовлетворяя «зоологическую, генетическую, животную» ненависть, о дальних перспективах и исходе борьбы особо задумываться не приходится.

Однако вернемся к проблеме чеченского государства. Рассуждая на эту тему, Лев Сигал мельком упоминает Моргана и Энгельса, чья классификация этапов общественного развития, несмотря на крах коммунистической идеологии, все еще занимает сильные позиции в научной этнологии. Во всяком случае, ни одна серьезная этнографическая работа не обходится без ссылок на этих авторов, хотя бы в критическом контексте. Сигал, вслед за Энгельсом, считает военную демократию (присущую, по мнению автора, чеченцам) «высшей стадии варварства», непосредственно предшествующей созданию государственного устройства. Предшествующей, близкой, но все же антагонистичной государству. И тут становится понятным, почему Сигал многократно повторяет мысль о том, что чеченцы являются «варварами» не «восточными», а «северными».

Дело в том, что «восточное варварство» никогда не было антагонистичным государству. Совсем напротив – именно «восточное варварство» создало самые древние на земле государства, причем, наиболее развитые и социально стратифицированные государства деспотического (монархического) типа. Достаточно вспомнить Шумер, Аккад, Древний Египет, Вавилон. И здесь проступает интересный момент. Античные (греко-римские) авторы, некоторых из которых цитирует и Лев Сигал, термин «варвары» впервые применили именно по отношению к восточным народам (в первую очередь к персам), которых они презирали за то, что они – «рабы царя», тогда как сами эллины и ранние римляне были свободными людьми, живущими в условиях демократии («народовластия»).

Конечно, впоследствии и эллины с римлянами «догнали» своих восточных соседей по уровню деспотического монархизма, а кое в чем даже и перегнали их: достаточно вспомнить Византию, а также Рим эпохи таких тиранов, как Нерон. Но это «европейское» презрение к восточным народам, «восточным варварам», до сих пор дает о себе знать, как и высокомерное определение Аристотеля (которым он наставлял Александра Македонского перед персидским походом), что «варвары ничем не отличаются от зверей». Словом, если бы Лев Сигал назвал чеченцев «восточными варварами», ему пришлось бы признать, что чеченцы, по примеру других восточных народов, способны создать свое государство – хотя бы аналогичное современным арабским монархиям Персидского залива.

Однако, назвав чеченцев «варварами» северного (древнегерманского или варяжского) типа, Лев Сигал, как он полагает, достаточно обосновал свой тезис о том, что чеченцам при их социальном укладе с сильными родоплеменными пережитками не дано построить государства. Но почему он так считает – совершенно непонятно. Если бы наш уважаемый автор внимательно прочитал того же Энгельса, ту работу, которую он бегло цитирует («Происхождение семьи, частной собственности и государства»), он открыл бы для себя немало любопытных вещей, напрямую перекликающихся с современной чеченской действительностью.

В двух словах это выглядит так. Европейские (германские) варвары, завоевав «римское наследие», поработили завоеванные, уже сильно романизированные народы, которые и до германского нашествия находились на положении или рабов, или крепостных («колонов»). Военные предводители германских дружин («конунги») постепенно стали королями (сохранив наименование «конунгов»), а из среды дружинников, профессиональных воинов, выросло аристократическое сословие («кавалеры», «рыцари», все эти различные бароны, графы и герцоги). Почувствовав вкус деспотической власти, новые аристократы – вчерашние варвары – стали потихоньку утеснять свободы и «своих» германцев, пытаясь поставить их на один уровень с завоеванным населением.

И вот тут, по словам Энгельса, именно «военная демократия», укоренившаяся в сознании германских племен, спасла по всей Западной Европе очаги демократии, не давая европейским монархиям превратиться в классические «восточные деспотии». Это привело к тому, что в Англии, Франции, Испании, Италии, в многочисленных германских княжествах власть монарха ограничивалась народными парламентами. Кое-где парламенты превращались почти в фикцию (как во Франции эпохи Людовика XIY ). А кое-где сами парламенты превратили в фикцию королевскую власть (как в Англии). Но именно парламенты, сословное представительство – наследники старых варварских «народных собраний» – в конце концов, привели к повсеместной в западных странах победе демократии. При этом государство как таковое не переставало существовать и функционировать.

Таким образом, чеченское государство состоялось бы в любом случае – будь они «варварами» восточными или северными. Но Лев Сигал прав в одном: «восточный» тип государства не имел никаких шансов утвердиться в эгалитарном чеченском обществе. Имам Шамиль в 1856 году из ученого-богослова и храброго военного вождя попробовал превратиться в восточного монарха, объявив свою власть наследственной. Через два года, покинутый почти всеми чеченцами, он предстал пленником перед князем Барятинским. А чеченцы продолжили свою национально-освободительную борьбу без Шамиля, и России пришлось воевать в Чечне до 1878 года, то есть еще 20 лет после капитуляции Шамиля, держа там «лучшую половину всех войск империи», как писал военный историк XIX века Дубровин.

Лев Сигал стремится показать, что чеченцы не могли построить свое государство, но показывает он лишь то, что чеченцы не могли построить такое государство как Россия – классическую восточную деспотию при всех режимах власти, в том числе и при таком «демократическом» режиме, какой установил в России Путин. Это чеченцам действительно не под силу, потому что любой чеченец, который посмел бы разговаривать со своими соотечественниками как с холопами, прожил бы очень недолго. И пусть никого сегодня не обманывают «барские» замашки всяких кадыровых-алхановых: без прикрытия российских оккупационных войск эти кремлевские холуи ничего не значат, и лучше всех это знают они сами.

Государство – это общественный порядок. И чем свободнее народ по своему мировосприятию, тем свободнее это государство. Чеченцы на протяжении последних двух столетий три раза строили свое государство: имамат Шамиля, Горскую республику и ЧРИ. Но оценить, насколько удачным был этот опыт, мешает то, что чеченские государства возникали в экстремальной ситуации войны и все их ресурсы использовались для отражения российской агрессии. Поэтому о способности или неспособности чеченцев жить упорядоченной общественной жизнью следует судить не по состоянию жесточайших истребительных войн, когда возможен только один порядок – военный, войсковой. Об этой способности нужно судить по мирному времени, когда народ находится не на войне или во враждебной блокаде, а занят созидательным трудом.

Но Россия вот уже четыре столетия подряд не дает чеченцам такой мирной передышки, а ее ученые и аналитики вроде Сигала пытаются убедить всех, что «чеченские варвары» способны только воевать. Это верх лицемерия, и гнусность подобных суждений не становится меньше от внешне «сочувственного» отношения к чеченцам. И нам остается только сказать: ну что ж, когда идет война, способность воевать далеко не лишняя, поскольку именно от такой способности того или иного народа зависит, в конечном счете, его надежда на мирное, независимое, созидательное будущее. А всем аналитикам, рассуждающим о «варварстве» чеченцев, следовало бы помнить нехитрую истину: сильный духом и воинственный народ может создать только свободное, демократическое государство, потому что он ненавидит и отвергает тиранию вне зависимости от того, кто ее пытается установить – «свои» или «чужие», кадыровы или путины.

М. Висаитов, Чеченпресс, 29.12.04г.