Чеченцы во Франции

Все осталось позади: долгие колебания «ехать или не ехать?», расставания, таможни, страхи. Наконец мы в Европе, вдали от войны, от России. Первый культурный шок: по улицам ходят люди, довольно колоритного «раскраса», африканцы в невообразимых нарядах, китайцы, арабы, многоцветная толпа, не привлекающая ничье (кроме моего) внимание. Довольно подозрительная деталь: случайно встретившись с тобой взглядом, все они, обязательно улыбаются.

Первые дни в Париже мне не хватало воздуха, пространства, дома закрывали все небо, улицы такие узкие, что приходится идти по дороге. Но не задохнулась, стала привыкать. Сейчас скажу нечто «оригинальное»: Париж — город контрастов. Наряду с его помпезными замками, французским садом и шиком, о котором мы только могли догадываться, город, открывшийся нам, имеет и другую сторону. Это бедные кварталы, длинные очереди за едой, грязные отели, бомжи, спящие на тротуарах.

Опыт «выживания» в России подсказал и одну из первых мыслей: «Неужели здесь придется, чтоб не выделяться из толпы, привязывать к волосам грязные веревки и спускать джинсы до колен?» Оказалось, что нет. Это в Москве поездка в метро превращалась для чеченца в «гражданский подвиг». Для его «свершения» надо обязательно одеться понеприметнее и все время смотреть себе под ноги, чтоб не встретиться взглядом с милиционером. «Мы вас, чеченов, по взгляду узнаем» — признаются они.

Интересно, чем же отличаются от «обычных», взгляды выброшенных не только из своих домов, но и из целой жизни? Наверное, тем, что в них нет уже беспокойства о том, как провести ближайшие выходные… Главная и единственная (а для кого-то и «возмутительная») цель — просто выжить. Остаться в живых. В Чечне и в России это очень сложно. Делаешь для себя в голове список из трех колонок: это вот безопасно, это не очень, а про это — совсем забудь. Последняя колонка — самая заполненная. Первые две — почти пустые.

Однако во Франции все очень резко изменилось. Оказалось возможным говорить на своем языке (и громко!) и более того, даже откровенно признаться, что ты чеченец и не оказаться тотчас в участке, пытаясь доказывать, что ты не бандит и террорист. Напротив, встретишь сочувствие и поддержку. Сначала это было непривычно и несколько настораживало. Поэтому, когда я просила «азиль политик», я думала, что придется извинятся за то, что нас не убили или оправдываться за то, что мы приехали в эту чужую страну искать убежища вместо того, чтобы умирать с голоду в палаточных городках соседней с Чечней Ингушетии.

В Париже есть организация КАСП- КАФДА, куда обращаются просящие убежища. Там семейных размещают по отелям. Другой помощи допроситься очень трудно, но именно там можно встретить своих земляков, а это означает, что ты уже не пропадешь. Само собой, в начале никто из нас не говорил по-французски. Почти никто никогда не выезжал из Чечни. В основном, соискатели убежища — это больные, растерянные люди. И новая, пусть даже и безопасная, обстановка для них, как правило, по-настоящему большой стресс.

Первое время все стараются держаться друг друга, обмениваются информацией, поддерживают морально. В 2001 году, когда мы оказались во Франции, чеченцев в Париже почти не было. Некого было спросить куда идти, что делать и т.д. Раз в день ели в столовой. Но походы в столовую преследовали и иную, кроме самой очевидной, цель — приходили, чтобы пообщаться, узнать новости. В результате обмена информацией и моему знанию английского языка, как-то устроила сына в школу и разыскала курсы французского. Без английского все это было бы крайне затруднительно, ведь деятельность КАСПа поставлена на конвейер (что означает: из рук вон плохо).

Например, нам через каждые несколько дней приходилось выезжать из отеля (те, кто видел эти «отели», сейчас обязательно улыбнутся) с чемоданами и просиживать в приемной до вечера, с голодными детьми, только для того, чтобы нам продлили время проживания в этом же отеле еще на несколько дней. Билетов на транспорт нам никто не давал и все ездили бесплатно, всякий раз, убегая от внезапно появляющихся контролеров. Транспорт в Европе вещь недешевая. Из своего пособия 280 евро на семью из любого количества детей покупать билеты невозможно и тогда родители пытаются очень деликатно объяснить детям причину своих непедагогичных действий.

Разумеется, никому из нас и в голову не пришло бы просить убежища в России. Там надо было, будучи беженцем, самим платить за жилье, никаких пособий и бесплатных больниц. Да и сам юридический термин «беженец» по отношению к чеченцам не применяется. Это мы так себя сами называли, для простоты. Кстати о больницах: первым делом все ринулись лечиться, так как почти никто не имел этой возможности несколько лет. Диагноз поставить легко: нервы, стресс. У моего сына был тик. Многие наши дети — сироты, рано повзрослевшие, в их глазах вся тяжесть мира.

Роза в Париже — вдова с 3-мя сыновьями. Муж подорвался на мине. Старшему сыну 10 лет, он не играет в детские игры — считает себя совсем уже взрослым мужчиной. Старшим в семье. Здесь, в Нанте, другая Роза — вдова с 4-мя детьми. Может поэтому русские забирают мальчиков от 13 лет как боевиков. Потому что их отцов убили, а дети подрастают? Зло порождает зло. Но эти дети должны вырасти не для войны, им надо восстанавливать свои разрушенные дома, разминировать, а затем возделывать поля, дальше учиться.

Ценность и значение образования сильно возросли у чеченцев с войной. В Грозном, чтоб попасть в Университет, наполовину разрушенный, неотапливаемый, студенты ежедневно рискуют жизнью, проезжая множество российских постов. Потому в Европе для нашей молодежи, детей, самым главным становится учеба. Не для всех, конечно, но многие понимают, что может именно это поможет нам избежать войны и истребления в будущем? Кто знает…

Теперь нам дали статус беженца и вид на жительство на 10 лет. Понемногу наша жизнь во Франции налаживается. Конечно, за нами приглядывают соответствующие органы, опасаясь терроризма. Но это ничего… Мы не обижаемся. И хотя вряд ли они находят террористов среди нас, пропаганда делает свое дело. Пока существует горячая точка в России, всегда найдутся люди, готовые использовать образ «вечного врага» в своих политических интересах.

Вот, например, недавно был взрыв в Москве, не помню какой по счету. Звонит подруга из Москвы, вздыхает: «Опять начались античеченские операции. Так и живем от взрыва до взрыва. Из дома не выйти даже в соседний магазин». Оно и понятно, ведь политики и газеты сразу же обвинили во взрыве чеченцев. Обвинили, как всегда, очень быстро и бездоказательно. Стоит ли говорить, что от этих терактов страдают, прежде всего, бесправные чеченцы. Это развязывает руки российской военщине и милиции. Сразу начались повальные обыски по снимаемым чеченцами квартирам. Обыски с оскорблениями, угрозами. Мужчин могут избить, или что еще страшнее, избить и арестовать, подбросив в квартиру боеприпасы или наркотики. Потом бегаешь в поисках денег на выкуп. Не найдешь — «террориста» посадят.

При освобождении заложников в 2002 году в театре, российские спецслужбы отравили газом более 100 своих граждан. Никто в России больше не вспоминает об этих жертвах… А уж о чеченцах и вовсе никто думать не станет… Что ж, Россия слишком большая, чтоб считаться с подобными жертвами. Она может уничтожать целые народы. В 1944 году всех чеченцев в один день погрузили в вагоны и депортировали в Сибирь и Казахстан. Операцию провели внезапно, а на сборы дали 5 минут, запретив брать хоть что-то ценное. Так и погнали в ссылку, без еды и одежды. От холода, голода и вспыхнувшей эпидемии тифа, значительная часть людей умерла еще в пути…

Но вернемся во Францию. Через год жизни в Париже я получила по факсу распределение на фойе в какой-то город, название которого не о чем мне не говорило. Этого распределения все ждали с ужасом. Для нас это означало неизвестность, разрыв с чеченской общиной. Сейчас во Франции, наверное, нет места, где бы не было чеченцев. Тогда же это был очередной стресс. Но хуже всего, было ужасное «оформление» этого переезда. Вечером, в 5 часов, я получила извещение и билеты, а в 12 часов следующего дня уже должна была сидеть в поезде. Я попросила в КАСПе помочь мне с багажом. Одна бы я (вдова с 8 летним сыном) не справилась физически. Работники ФТДА в КАСПе, Катрин и Себастьян (даже имена помню!), сначала спросили «а не может ли мой сын понести вещи?», затем предложили обратиться к хозяину отеля или вызвать такси и, наконец, попросить помощи у чеченцев. Спасибо за совет. Я так и сделала. Семья чеченцев помогла мне погрузиться в вагон. Они же заплатили и за такси (самой мне это сделать они не дали: об этом даже и речи быть не могло). Только не подумайте, что для нас сыном было важно оставаться в Париже. Условия тут были не ахти — про отель я уже говорила. А еще был душ, на 50 человек. Кстати, ванну я здесь так и не видела. Конечно, не в нашем характере жаловаться или что-то просить, однако, хотелось бы напомнить, что мы все-таки люди, хотя и беженцы… Или я ошибаюсь?

* * *

Для меня так и останется непонятным, почему простые французы возят наших детей к морю, в музеи, бескорыстно помогают, тратят свое время и деньги, тогда как те, кто призван заниматься помощью нам в силу своих прямых служебных обязанностей, зачастую черствые и невнимательные. Я вспоминаю это нелегкое для нас время и думаю о тех, кто сегодня стучится в те же двери. Когда закончится война, кто-то останется здесь, но многие вернуться домой. Что оставим мы после себя в Европе? Что увезем с собой? Что будет главным? Язык, культура, представление о демократии? Или воспоминания о хороших и плохих людях?

Л., Франция, «The Chechen Times», 11.11.04г.