| Захват заложников
как национальный вид спорта
Стражи порядка на Кавказе не всегда
друзья и помощники, - порой при встрече с милицией от страха
бросает в холодный пот
Москва. Со строгим выражением плохо выбритого лица милиционер
забирает наши документы и сует их в свой блокнот: 'Такси
заказали? - Оно вам не понадобится, поедете со мной!'
Отказываться от такого любезного предложения человека в
униформе, с большой звездочкой на погонах в России не стоит.
И уж тем более на Кавказе. Даже если это происходит ночью.
Со смешанными чувствами я сажусь в машину майора - частную
'Ладу' модели 'консервная банка'.
Мы находимся, собственно, на самой обычной границе между
двумя республиками Российской Федерации. Но милицейский
пост между Северной Осетией и Ингушетией больше похож на
зону смерти во времена ГДР. Толстая бетонная стена с колючей
проволокой наверху и бойницами, танк, кругом люди в военной
форме с автоматами Калашникова на изготовку. Каждый обязан
показывать свой паспорт.
Кто хочет пересечь эту границу, должен сменить водителя:
спустя четыре недели после убийства детей в соседнем Беслане
почти никто из ингушей не осмеливается появляться в Осетии.
Осетины тем более не хотят в Ингушетию, - среди преступников
были ингуши, а жертвами стали осетины. С 1944 г., когда
своими изменениями границ Сталин поссорил эти два народа,
ненависть - единственное, что их объединяет.
Зов о помощи
Шлагбаум открывается перед нами, и наш пьяный по виду майор
жмет на газ. Мы молча едем в ночи по пустой трассе. Я незаметно
набираю на мобильнике сообщение в редакцию: 'Нас арестовал
милиционер из Владикавказа. Если в течение двух часов от
нас не будет сообщений, просьба начать розыск'.
'Оружие? Наркотики?'
Поскольку и в будущем я собираюсь пересекать границу целым
и невредимым, мне приходится делать хорошую мину при плохой
игре. Прошло почти полвечности, когда страж порядка заговорил:
'Значит, вы журналисты? Незаконное что-нибудь везете? Оружие,
наркотики?' 'Если бы везли, - проносится у меня в голове,
- то уж точно не признались бы'. Но я сдерживаю себя и говорю:
'Нет, товарищ майор'. Затем, набравшись духа, спрашиваю:
'В качестве кого Вы забрали нас? Если мы временно задержаны,
то Вам надо известить посольство. Но я предполагаю, что
Вы, как гостеприимный человек, просто решили взять нас в
попутчики?' Милиционер снова отвечает молчанием, более долгим,
чем хотелось бы моим нервам. 'Если бы вы здесь были не по
доброй воле, то не сидели бы так свободно', - пробурчал
он наконец-то.
'Что это за звери!'
'Что вы, черт побери, потеряли у этих ингушей?', - спрашивает
он, причем при слове 'ингуши' рот его искривляется, а машину
подбрасывает. 'Что? Вы еще и интервью у них брали? Зачем?
Какой смысл? А вы знаете, что это за звери!' Он останавливает
машину и оборачивается ко мне: 'Один совет! Никогда не садитесь
так просто в машину, как в эту! Брать иностранцев в заложники
- это национальный вид спорта, вы можете быстро оказаться
в какой-нибудь дыре'. Он ухмыльнулся: 'Если бы я сейчас
захотел, чтобы вы исчезли, то вас уже никто бы не нашел'.
Он видит, как от такого юмора в меня закрадывается страх,
и это доставляет ему удовольствие.
'Что? Ингуши вам плохо говорили о нас, осетинах? Гады!
Сейчас же поедем туда и поговорим с ними', - он жмет на
газ и поворачивает машину. С большим трудом нам удается
остановить его. 'Как ты попал в Москву? Зачем? Давно уже
там? С кем разговаривал?'. Мне начинает казаться, что я
нахожусь на перекрестном допросе, и все труднее становится
сохранять спокойствие.
Я решил дать блюстителю закона мою визитную карточку, чтобы
еще раз показать ему, что он имеет дело не с карманным вором,
но он почти что вырвал визитницу у меня из рук: 'Что это?
Дай сюда!' Вынув визитки тех людей, у кого я брал интервью,
он возвращает ее: 'Это мне не нужно, у нас в милиции визиток
нет'. Он внимательно рассматривает визитные карточки моих
собеседников: 'Кто это такие? Что ты хотел от этого? Что
тебе сказал этот?'
Не высыпаться за отечество
Мне приходится воспользоваться 'аварийным тормозом'. Я
начинаю рассказывать о 'хороших связях с Кремлем' и Министерством
внутренних дел, то есть с его начальством в Москве: 'Если
у меня возникают проблемы, то я могу туда позвонить'. 'Мы
сами себе начальники, - парирует он, но тон его становится
мягче, - я 72 часа нахожусь на службе, не был дома, сплю
только по 2 часа, в машине', - жалуется он. Видимо, он не
пьян, хотя очень похоже, а просто очень утомлен от бессонных
ночей.
Зачем он нас задержал? 'После Беслана многих тянет в Осетию,
а некоторые выдают себя за иностранных журналистов', - отвечает
он. Мое возражение, что немецкий паспорт невозможно подделать,
не впечатляет его: 'Я тебе здесь любой паспорт подделаю.
А если нужно свидетельство, что у тебя нет ноги, я тебе
и его быстро достану'.
'Напиши, что мы правы'
Напишу ли я, что во всем виноваты ингуши, спрашивает он.
'Я хочу написать правду', - говорю я. Этого ему недостаточно:
'Напиши, что мы правы'. Я могу ему пообещать только, что
дам слово обеим сторонам. Он же воспринимает это, чуть ли
не как оскорбление и почти с презрением указывает нам, чтобы
мы выходили. А на прощанье записывает наши адреса, - на
всякий случай. Игорь включает карманный фонарик, чтобы посветить
на бумагу. Наш 'страж порядка' берет его у него из рук:
'Хороший фонарик. Не буду возражать, если ты мне подаришь
его!'
Борис Райтшустер, "Focus"
(Германия), 30.09.04г.
Иносми
|
