Великая
Ичкерия
Кавказ не могла завоевать не только ни одна империя, но
и объединить его не могла ни одна крупная кавказская сила.
К девятнадцатому столетию на роль объединителей Кавказа,
– точнее отдельных кавказских ареалов – Северного и Южного,
– претендовали три-четыре силы.
Одна из них – Россия, распростершая свои щупальца в Грузию
и Армению, и завоевавшая половину Северного Кавказа. Итогом
ее союза с Грузией стала военно-грузинская дорога и первая
попытка создать единый транскавказский геополитический ареал
по обе стороны хребта. На пути этого проекта стали тогда
чечено-дагестанские народы под руководством Шамиля.
Второй силой была сама Грузия, завоевавшая Абхазию и прилегающие
к хребту кавказские народы. Если бы не отсталость грузинского
народа, то Великая Грузия могла бы перешагнуть хребет и
начать свою экспансию уже на Северном Кавказе. Этому мешала
также начавшаяся к тому времени экспансия Росси на Северном
Кавказе. Грузины так и не продвинулись на Северный Кавказ
и даже не сумели поставить под свой контроль «сердце Кавказа»
– Кавказский хребет. Их произвольная интеграция Абхазии
и Южной Осетии создала для них проблему аналогичную той,
с которой столкнулись русские, присоединив к себе северокавказские
народы. Проще сказать, грузины получили в виде Южной Осетии
и Абхазии «свой Северный Кавказ», – свою зону нестабильности.
Третьей силой была Турция и неудачный опыт создания Великого
Азербайджана. При более благоприятном развитии событий не
менее трети Кавказа могла бы стать турецкой. Древняя Великая
Армения к тому времени уже давно не была великим царством
и не претендовала ни на какую экспансию, за исключением
территориальных споров с Азербайджаном. Да, кроме того,
она находилась слишком далеко от Кавказского хребта, чтобы
простереть в Северный Кавказ свои военно-административные
структуры.
И вот в этих условиях оформилась еще одна сила – Чечня,
вернее, тот конгломерат чеченских и дагестанских народов,
которых имам Шамиль в первой половине ХIХ столетия под знаменем
ислама поднял на борьбу с Россией. Эти народы тогда переживали
пассионарную стадию. Шамиль имел статус имама Чечни и Дагестана
одновременно. Это и было началом формирования Северного
Кавказа как единого целого.
Длительное пребывание Северного Кавказа в составе Российской
Империи не привело к его интеграции. Напротив, северокавказский
регион был дезинтегрирован. Часть его отошла южнорусским
областям, – горы как бы оказались «приписаны к равнине».
Часть осталась за северокавказскими республиками, которых
старалась превратить в «малые народы» вроде Якутии или ненцев.
Надо сказать, что это дурацкое восприятие кавказских, особенно
северокавказских, народов как «малых» народов осталось у
русских до сих пор. Их приравнивают почему-то к «обезьянам»,
а их обычаи – к каким-то архаичным пережиткам. Логика этого
отношения сыграла свою роль в развязывании русской империей
новых кавказских войн, из которых Россия не может выбраться
до сих пор.
В советское время Северный Кавказ подвергся усиленной русификации
– намного, между прочим, большей, чем Южный Кавказ. Если
за последним была признан союзный статус трех основных кавказских
республик (Армении, Грузии и Азербайджана), то ничего подобного
с северокавказскими республиками не произошло. Ни одной
союзной северокавказской республики создано не было. Они
находились в составе Российской Социалистической Федерации.
Видимо, считалось, что Северный Кавказ является приложением
к Великой русской равнине. Значительная часть Кавказа отошла
к Краснодарскому краю, – тем самым равнина вторглась и «расщепила»
Северный Кавказ. Так что ни о каком едином Северном Кавказе
речи идти не могло. Самого термина «Северокавказье», аналогичного
«Закавказью», не существовало.
Дошло до того, что Северный Кавказ вообще не признавался
за «настоящий» Кавказ, в то время как Закавказье считалось
синонимом всего Кавказа в целом. Кавказ начинался по ту
сторону хребта. Многонаселенный Северный Кавказ не признавался
русскими как отдельный мир.
Возможно, русская империя считала кавказский хребет своей
«великой стеной», наподобие китайской, отделившись ею от
остального мира – то, что находилось по эту сторону Великой
стены, их просто не интересовало.
Когда в перестройку Северный Кавказ взбунтовался, и в нем
начали происходить те же процессы, что и в Закавказье, для
русских это было полной неожиданностью. Они попросту не
поняли серьезности этих процессов. Погомонят, мол, и опять
возвратятся в лоно России: кто, мол, такие, эти чеченцы,
эта кабарда, эти дагестанцы? Мы их растворим! Мы загоним
как обезьян в резервации. Никаких прав на самоопределение
не давать, никаких послов не принимать, давить имперской
силой! Такой была установка.
Результатом этого идиотского отношения к Северному Кавказу
и прямой предпосылкой новой кавказской войны стало внедрение
в Федеративный договор новой демократической России всех
республик, ранее входивших с состав РСФСР. Кстати, Чечня,
объявившая свой государственный суверенитет еще в рамках
горбачевского СССР, так и не подписала с Россией Федеративный
договор. Кроме того, не учли еще и того, что Российская
Советская Федеративная Республика не была самостоятельным
государством, правомочным подписывать Федеративные договоры.
Она принадлежала Советскому Союзу. Распад последнего означал
автоматически и распад этого квазигосударства. Во всяком
случае, легитимность РСФСР была поставлена под сомнение
после 1991 года.
Что же предпринимают кремлевские демократы? Они создают
прокрустово ложе в виде нового Федеративного договора и
начинают запихивать в него все те республики, которые входили
когда-то в РСФСР. Итогом этого запихивания и стало Чеченское
Восстание. Оно подняло за собой весь Северный Кавказ. Дагестанцы,
чеченцы, ингуши, другие народы Северного Кавказа вновь почувствовали
единство своих судеб и на наших глазах начинают объединяться
в одно целое. Война, развязанная кремлевскими демократами,
стала прологом объединения Северокавказья и его отделения
от России.
Конечно, первостепенную роль в этой северокавказском восстании
сыграла Чечня и чеченцы. (Чечня – как провозглашенная еще
в ноябре 1990 года независимая Республика Ичкерия и чеченцы
– как древний самобытный народ, вступивший в бой с русской
империей). Но не следует думать, что одними чеченцами все
ограничивается. Это северокавказское восстание в широком
смысле. Это отделение Северного Кавказа от России.
Известно, что еще в начале 90-х годов представители северокавказских
народов провозгласили создание единой Конфедерации северокавказских
народов, живущих от Черного моря до Каспийского. Военно-экономическим
ядром этого образования естественным образом стала Ичкерия.
Но мало было просто провозгласить столь большой геополитический
организм. Только реально контролируя его, можно говорить
о великой Северокавказской Республике. (Она, кстати, может
напоминать конфедерацию Швейцарии, объединяя разные кантоны
в одно целое, ибо слишком большой централизации в условиях
традиционной горной вольности, понятно, добиться невозможно.
Да и ключевое значение здесь будет иметь вовсе не чеченский
политико-административный фактор, а, как и во времена имама
Шамиля, исламский, духовный фактор).
Напомню, что известный завоеватель Тамерлан, покоряя народы,
обращал их в ислам, и после этого уходил, не оставляя никаких
административных структур власти. Объяснялось это одним
– ислам переживает все империи. Административная империя
на Северном Кавказе вряд ли возможна.
Тем самым, объединив все Северокавказье, чеченцы создадут
Новую Кавказскую Империю, аналогичную той, которая создана
Грузией за кавказским хребтом. Их главной задачей станет
тогда сам Кавказский хребет и превращение себя в транскавказскую
силу.
Главная геостратегическая задача чеченцев – после разгрома
выдохшейся российской агрессии – взять под контроль хребет,
Сердце Кавказа, ибо, не контролируя его, невозможно в полной
мере контролировать как Северный, так и Южный Кавказ. На
этой территории смыкаются сейчас три соперничающих силы
– российские войска, Грузия и боевые отряды чеченского Сопротивления,
которые, если перед ними будет поставлена такая задача,
легко могут воевать по обе стороны хребта.
Невозможно контролировать хребет Кавказа только по одну
сторону. Это показала российская война на Северном Кавказе.
Это показывает и драматический опыт пребывания в составе
Грузии Абхазии и Южной Осетии. В четырнадцатилетнем возрасте,
в 1980-м году, проходя в туристическом походе из Красной
поляны, я убедился в прозрачности границы между Северным
и Южным Кавказом. Небольшой перевал, покрытый снегом, и
из РСФСР мы попадаем… в Грузию, то есть Абхазию. Вот я стою
на этом перевале, размером с проселочную дорогу, и не верю,
что «Кавказ подо мною». Что я – на вершине «великой русской
стены». Что дальше там – Грузия. Таких перевалов еще несколько,
и все они напоминают Панамский канал, соединяющий Тихий
и Атлантический океаны, – только здесь соединяются Закавказье
с Северным Кавказом.
Между прочим, положительным итогом имперской русской власти
на Кавказе стало строительство многочисленных транскавказских
магистралей, включая тоннели, железные дороги, обычные дороги.
Если раньше эти дороги контролировались разбойниками – абреками
(говорят, в этом амплуа начинал свою карьеру даже сам Сталина-Джугашвили),
то теперь там появились имперские войска.
Эти дороги можно сравнить с пустынными или лесными путями,
контролируя которые, создается маленькая империя – реализация
власти над геостратегическими коммуникациями. Россия в девятнадцатом
веке начала войну с Чечней только потому, что та закрывала
ей дорогу в Грузию. Можно сказать, что Северный Кавказ –
это вообще как один большой перевал. В Закавказье нет ничего
подобного той традиционной горской вольности, которая веками
складывалась и крепла уже на генном уровне на Северном Кавказе.
Сплав природных твердынь с этой вольностью, не признающей
столь присущего России чиновничьего диктата, определяет
все алгоритмы северокавказской действительности, в первую
очередь – чеченской.
На Кавказе вообще невозможно провести «административные
границы», если они противоречат естественным границам между
этносами или, наоборот, разрывают столь же естественные
межэтнические связи, чья система и создает непостижимую
для кремлевских «аналитиков» транскавказскую реальность.
Эта реальность диалектична: она ставит преграды там, где
формально прочерчены коммуникации, и прокладывает соединительные
пути там, где на административных картах проведены разделительные
линии. Кавказ невозможно на сколько-нибудь длительное время
подчинить искусственно инспирированным процессам, основанным
на преходящей политической конъюнктуре. Этот глобальный
регион, «перекресток миров», подчиняется только естественным
процессам, имеющим имманентную кавказскую природу.
Здесь не работает и принцип «разделяй и властвуй», доставшийся
России по наследству (через византийское посредничество)
от Римской империи. Любые дагестанские, кабардинские или
осетинские ОМОНы, которые Кремль бросает в Чечню для разжигания
межэтнической вражды на Северном Кавказе, воспринимаются
в Чечне не как представители этих народов-соседей, а как
такие же предатели, как и «кадыровцы» в самой Чечне – общие
предатели для всего Северного Кавказа. Последние события
– даже сквозь плотную пелену кремлевской цензуры – позволяют
сделать вывод, что в структуре чеченского Сопротивления
уже созданы не просто боевые отряды из представителей северокавказских
народов, а целые стратегические направления, чуть ли не
фронты.
Надо знать кавказскую психологию вообще, и чеченскую в
особенности, чтобы понять: если плечом к плечу с чеченцами
против России сражаются дагестанские, ингушские, кабардинские
и осетинские моджахеды, никакие ОМОНы, пригоняемые из соседних
республик, не заставят чеченцев испытывать вражду к народам
этих республик. Это свидетельствует не только о несостоятельности
российско-имперской политики «разделения», но и объясняет,
почему российская пропаганда столько внимания уделяет несуществующим
в чеченском Сопротивлении «арабам и туркам», умалчивая о
реальных моджахедах – представителях северокавказских республик.
Предать последнее публичной огласке значило бы для Кремля
признать, что его политика «разделения» северокавказцев
привела к противоположному результату – созданию, по сути,
единой северокавказской армии Сопротивления.
Подумаем над тем, что будет, если Россия развяжет боевые
действия в Закавказье – в Южной Осетии и Абхазии. Ответ
однозначен: она создаст там второй Северный Кавказ.
Сейчас там находятся «миротворческие» войска, которые
мне напоминают больше цирюльника, отворяющего кровь у больного
– поистине, задача у них не «миротворческая», а совершенно
другая. Но совсем иначе будет, когда в Абхазии и Южной Осетии
установится российский оккупационный контроль и вслед за
этим с неминуемой кремлевской (чекистско-ментовской) логикой
начнется «разоружение незаконных вооруженных формирований»
и многое другое – то есть все то, что Россия уже пять лет
творит в Чечне. В итоге мы получим еще одну Чечню. Южный
Кавказ станет не только географическим, но и политическим
продолжением Северного. С учетом же еще грузинского и американского
участия в игре, это может вылиться для России в катастрофу.
Таким образом, «закавказская Чечня» может дорого обойтись
российской власти, потому что она еще более активизирует
транскавказскую стратегию чеченского Сопротивления, открыв
для его мобильных, и уже де-факто общекавказских, сил в
Закавказье еще один фронт по борьбе с Россией. В итоге победит
не Россия, но Великая Ичкерия.
Андрей Новиков, политолог,
Чеченпресс, 23.08.04г.
|