|  Обратный
отсчет
(рассказ)
* * *
По пыльной, раскаленной южным солнцем дороге, по-утиному
проваливаясь на многочисленных рытвинах и колдобинах, ехал
большой грузовик привычного для этих мест защитного цвета
с туго натянутым над просторным кузовом брезентовым тентом.
Машина шла на средней скорости, какую позволял развить разбитый
бомбежками и разъезженный танковыми траками и колесами бронетранспортеров
проселок, и ничем не отличалась от других автомобилей федеральных
сил, ездивших здесь совершенно спокойно, как на родном полигоне,
и колоннами, и в одиночку. Поэтому ни одной живой душе на
блокпостах не приходило в голову тормознуть для проверки
мощный “Урал”, никого из солдат не насторожило даже то,
что со стороны предгорий грузовики всегда шли порожняком,
доставив личный состав и боеприпасы в районы боевых действий,
а в кузове этой машины явно лежал какой-то груз.
Но подобная беспечность федералов, чувствовавших себя на
равнине полными хозяевами, нисколько не удивляла водителя
большегрузного автомобиля, который с отрешенным безразличием
смотрел на суету жизни вокруг, будто бы принял для себя
очень важное решение и теперь лишь выполнял его. Он отлично
знал, что находится в ящиках, стоявших аккуратными штабелями
под брезентом, и точный адрес, куда следовало отвезти столь
необычную “посылку-сюрпиз”, сам вызвавшись сопровождать
ее к “получателю”, прекрасно понимая, что не вернется из
этого рейса. За свою не слишком долгую жизнь этот человек
исколесил немало дорог, работая шофером-дальнобойщиком,
и побывал во многих местах некогда огромной страны, хотя
раньше никогда не думал о том, какой будет его последняя
поездка, однако, война резко изменила все, заставив иначе
взглянуть на давно знакомые понятия и ценности.
Еще несколько месяцев назад честный трудяга крутил “баранку”
и не задумывался ни о какой политике, искренне считая ее
грязным делом, весьма далеким от его личной судьбы, так
что он не пытался разобраться в хитросплетениях отношений
официальных Москвы и Грозного, не интересуясь даже тем,
кто конкретно занимает там высокие посты. Благо его работа
была нужна при любом режиме, а политические симпатии простого
шофера не волновали его нанимателей, для него же главным
было вовремя получать приличную зарплату, чтобы достойно
содержать семью, которая при таком отце и мужа не знала,
что в разоренной недавней первой войной стране есть большие
проблемы практически со всеми продуктами и товарами.
От этих заработков дальнобойщик иногда умудрялся покупать
жене нехитрые украшения и, хотя никто не назвал бы их драгоценностями,
все равно они приносили радость молодой женщине, как все
ее соплеменницы умевшей ценить заботу и внимание мужа, причем
неизвестно, кто из них получал большее удовольствие от этих
скромных даров. Один из них – маленькая женская сережка
в виде полумесяца из светлого металла под серебро – и тогда
висела у водителя в укромном уголке кабины, но изредка посматривая
на нее, он не улыбался, как это бывало прежде, а только
сильнее сжимал в руках руль своей машины, чтобы его разноцветная
плетка из тонких проводов до боли врезалась в ладони. Просто
так было гораздо легче вспоминать о прошлом, далеком и недавнем,
а память без разрешения хозяина уже начала обратный отсчет
времени, как таймер на приборной панели “Урала”, установленный
на горной базе специалистами-взрывниками, точно рассчитавшими,
когда эта машина должна достигнуть намеченной цели. Мелькали
красные цифры на едва заметном табло, отмеряя минуты, секунды,
оставшиеся до мести и подвига, однако шофер не обращал внимания
на их стремительный бег, он вспоминал…
* * *
И вот уже за широким лобовым стеклом автомобиля не знойная
дорога и не уныло-однообразный степной пейзаж, местами переходящий
в некое подобие лунного из-за многочисленных бомбовых воронок
без малейшего намека на живую зелень, а большой и шумный
вокзал в крупном городе, где много лет назад будущий дальнобойщик
останавливался на несколько часов по пути из армии в родные
края. Молодой симпатичный сержант-кавказец бродил среди
многоликой и разноплеменной вокзальной толпы, не зная, как
скоротать время до нужного ему поезда. Билет давно лежал
в кармане, расписание было выучено наизусть. Буфет отпугивал
посетителей бедным выбором блюд и непомерно высокими ценами
на них. Так и слонялся бы демобилизованный вайнах по переполненному
людьми зданию до самого объявления посадки, если бы на глаза
ему не попалась трогательная пара: две цыганки, очень старая
и еще совсем юная, почти девочка, скорей всего это были
бабушка и внучка. Они, как отбившиеся от стаи яркие птицы,
сидели в самом дальнем углу зала и чего-то ждали, ни к кому
не приставая с предложениями “позолотить ручку”. Поэтому
от нечего делать парень сам подошел к ним приготовив деньги
за гаданье, не смотря на то, что не верил в предсказания,
считая, что судьба человека в руках только Всевышнего Аллаха,
но тогда любопытство победило сдержанность.
- Моя Биго совсем ослепла и теперь не видит карты, потому
никому и не гадает! А мне люди не верят, говорят, слишком
молода, чтобы знать будущее! – печально отозвалась цыганочка
на просьбу неожиданного клиента, не соблазнившись даже разноцветными
купюрами в его руках.
- Погоди, чайори, иногда мне не надо никаких карт и глаз,
я и без них все вижу! – перебила внучку слепая старуха и
решительным жестом отстранила протянутые деньги. – Убери
их, золотой, они ничего не стоят в нашей жизни. Ты это позже
поймешь, если доживешь до моих лет, да только вряд ли это
случится! Жить будешь недолго, но счастливо и погибнешь
ярко! Огонь, огонь, сплошной огонь вижу вокруг тебя! И не
адское это пламя, а светлое, жертвенное, очистительное!
Запомни мои слова, потом не раз о них вспомнишь! – заверила
сержанта гадалка.
- Ну и наговорила ты, бабушка! – невольно усмехнулся парень,
- Хвала Всевышнему, в двадцатом веке живем, и на костре
сейчас никого не сжигают! А если бы вдруг и восстановили
такую казнь, то тебя первую осудили бы на нее за предсказательство
и колдовство! – деньги он все-таки сунул в смуглую ладошку
девчонки, которая лишь благородно кивнула щедрому пассажиру,
а он почти сразу забыл странное пророчество.
Видение вокзала растаяло в клубах пыли, поднятой встречной
колонной, и на смену ему возникло другое: традиционная городская
свадьба с соблюдением всех старинных законов и правил, что
было не так-то легко сделать в стране, десятки лет исповедовавшей
атеизм, потому многие исламские постулаты приходилось выдавать
за чисто народные обычаи, которые менее строго преследовались
властями, чем религиозные. Правда, и сами молодые допустили
главное отступление от вековых традиций своего народа, познакомившись
задолго до дня свадьбы. Просто, вернувшись со службы, начинающий
водитель вдруг обнаружил, что за два года его отсутствия
одна из соседских девчонок неожиданно превратились из угловатого
“гадкого утенка” – подростка в очаровательную девушку с
длинными черными косами и по-детски доверчивыми огромными
глазами. Их свет вошел парню в душу и остался там навсегда,
даря любовь и счастье в радостные минуты, а в часы трудностей
излучая тепло и покой, хотя рядом с любимой он чувствовал
себя во много раз сильнее, и все житейские невзгоды казались
ему пустяками.
В самом деле, вайнах помнил только прекрасные мгновенья
их жизни, заботы и печали, даже если они и были, сами собой
стерлись в памяти, как запись на старой кассете. Он помнил
то ни с чем не сравнимое волнение, когда впервые взял на
руки своего первенца, крохотный теплый сверточек, вскоре
выросший в забавного малыша-почемучку, сполна получавшего
отцовскую любовь и нежность, несмотря на то, что у мальчика
один за другим появились брат и сестра, но родительского
внимания и ласки в этой счастливой и любящей семье хватало
на всех. Постепенно дальнобойщик с помощью многочисленных
родственников построил новый просторный дом в расчете на
пополнение семейства и очень любил возвращаться туда из
рейса, притормаживая тяжелый “Урал” у ворот, откуда немедленно
на знакомый звук мотора выбегали дети, а старший сын со
знанием дела забирался в кабину на отцовское место, изображая
там лихого шофера до тех пор, пока он надоест. Сам хозяин
дома в это время принимал из рук жены белоснежное хрустящее
полотенце и шел умываться с дороги, после чего его ожидал
вкусный ужин и тихий разговор о прошедшем дне, об успехах
и шалостях ребятишек, которыми мать несказанно гордилась,
подробно рассказывая мужу обо всем, чтобы и он разделил
ее чувства, и в этом молодая женщина никогда не ошибалась.
О будущем в этом доме не думали, наслаждаясь радостями
одного дня, поэтому семья даже не заметила, когда затрещала
по швам и рухнула в одночасье советская империя, наивно
пологая, что подобные “вселенские катастрофы” обычно обходят
стороной судьбы простых людей. Как причудливые узоры в детском
калейдоскопе, менялись режимы правительства в столицах,
сначала и вправду никак не отражаясь на жизни дружного семейства
и его односельчан в далеком от всех потрясений в горном
ауле. Даже первая война пощадила их, а Всевышний уберег
от горькой доли беженцев в собственной стране, что лишь
укрепила веру этих людей в высшие небесные силы и их справедливость,
хранившие мирный дом от страшных напастей военного лихолетья,
когда человеческая жизнь ничего не стоила. В этом удачливый
водитель убедился в самом конце той войны, в один из дней
ранней осени, когда в их село после тяжелейших августовских
боев в Грозном из двух десятков воинов вернулся всего один
и тот раненый, но полный гордости за общую победу над федералами.
Тогда, ближе к вечеру, он пришел навестить соседа и засиделся
с ним допоздна, внимательно слушая рассказ родственника
друга детства.
- Представляешь, дорогой, у них пушки, танки, самолеты-вертолеты
разные, боеприпасов завались, а мы с одними автоматами да
снайперскими винтовками не только вошли в город, но уже
и не ушли из него никуда, пока за эти годы мира не запросили!
– говорил бывалый боец так вдохновенно, будто читал стихи.
– Вдобавок резервов и подкреплений у нас не было никаких,
патроны людям взводные выдавали на счет, и все-таки мы победили,
хотя в это никто не верил, может быть, и мы сами!
- А сколько воинов положили, да каких! – печально вздохнул
собеседник, назвав имена лучших односельчан. – Насколько
я понял, федералы не считают ни чужих, ни своих потерь,
да и возможностей оправиться от этого поражения у них побольше,
чем у нас от такой победы! Кто-нибудь из нынешнего руководства
сможет дать гарантию тебе, мне или вдовам и детям всех погибших,
что война не повториться, что федералы рано или поздно не
вернутся!? Вот очухаются малость и снова по прут на нас!
Думаешь, у них техника и люди закончились?! Ничуть не бывало!
А кто у нас воевать будет, кто автомат в руки возьмет?!
Все эти новоиспеченные дивизионные и бригадные генералы,
что ли?! Сколько бы их начальство их не “напекло”, все равно
убитых ими не заменить! – невольно вырвалось у него то,
о чем он долго размышлял.
- Конечно, если все разбегутся по домам и будут сидеть
там тихо, как ты, федералы придут опять! – возмущенно воскликнул
герой летнего штурма Грозного. – Надо не в щели забиваться,
а копить силы для нового сопротивления империи, которая
не привыкла получать по морде, потому и не оставит нас в
покое! Обязательно постарается взять реванш, не сомневайся!
Иначе ее вояки есть и спать перестанут! И чем больше в Ичкерии
найдется таких “нейтралов”, вроде тебя, тем быстрее они
решаться повторить агрессию! Тебя, дорогой, до сих пор не
припекло по-настоящему, потому ты так и рассуждаешь! А ты
побегал бы по развалинам под бомбами и обстрелом, тогда
наверняка по-другому запел бы! Эх, да что я тебе тут толкую,
если ты даже пороха не нюхал! – безнадежно-презрительно
махнул сосед здоровой рукой и перевел беседу на более привычную
и понятную приятелю минно-бытовую тему.
Больше к этому разговору друзья не возвращались, и прошло
около двух лет прежде, чем примерный семьянин начал понимать
справедливость слов опытного воина, проснувшись однажды
утром от гула моторов федеральных бомбардировщиков. Правда,
и в первую войну он слышал эти звуки, не очень пугаясь их,
однако после того, как самолеты высыпали свой груз на соседское
село, где никогда не было никаких баз и вооруженных отрядов,
дальнобойщику впервые стало страшно за свой маленький мирок,
выстроенный им с такой любовью и терпением, хотя как противостоять
этой черной грохочущей силе он не знал, сразу же почувствовав
себя абсолютно беспомощным перед ней, и это страшило больше
всего…
К тому же несколько сократились маршруты его дальних поездок,
ведь найти выгодный заказ стало невероятно трудно, оставшееся
еще в городах и селах мирное население уже не нуждалось
ни в каких перевозках, а добровольно вступать в сражающуюся
армию своей страны вайнах по-прежнему не спешил, полагая,
что и на этот раз война обойдет его дом стороной. Но вскоре
шоферу подвернулась хорошая работа, и он ч радостью взялся
за нее, честно выполнил все условия, за что получил немалые
деньги, и уже возвращался в родной аул, когда на горном
“серпантине” над его “Уралом” пролетели два федеральных
вертолета, прозванных в народе за внешний вид и кровожадность
“крокодилами”, сделав над селом боевой разворот перед пуском
ракет. Увидев это, водитель до отказа вдавил в пол педаль
газа, выжимая из машин все, на что она способна, вихрем
промчался по знакомой с детства улице и… не узнал ее.
Вдоль дороги стояли не дома, а огромные факелы, вокруг
все взрывалось и горело, в предвечернее небо, как кладбищенские
чурты, уперлись траурно-черные столбы дыма, постепенно сливались
в высоте и окутывая весь аул. Пролетев этим огненным коридором,
дальнобойщик остановился у своих ворот, выпрыгнул из кабины,
одним рывком распахнул железные узорные створки, не увидев
за ними дома, на месте которого дымилась огромная воронка
от прямого попадания ракеты. Мощным взрывом по двору разметало
разную утварь, окровавленную одежду и остатки человеческих
тел, что не позволило бы ни на минуту усомниться в гибели
всех обитателей дома. Однако, стоя над страшной воронкой,
вайнах сначала тихо просил Аллаха сотворить чудо и дать
ему хоть малейший знак того, что семья все-таки спасалась,
одновременно понимая умом всю невозможность этого желания.
Просто сердце отказывалось верить в смерть самых близких
и дорогих ему людей, поэтому он сам попытался отыскать на
пепелище признаки жизни, с отчаяньем обреченного раскапывая
и разбрасывая голыми руками то, что еще полчаса назад было
его домом и смыслом существования, но опоздавший спасатель
лишь сильно обжегся и очень устал от своей бессмысленной
суеты.
А затем наступил ступор, когда мгновенно осиротевший человек
не мог ни кричать, ни плакать. Водитель крепко зажал украшение
в кулаке, подсознательно решив, что сам Всевышний послал
ему эту последнюю память о любимой, если лишил милости похоронить
семью по древним законам предков на сельском родовом кладбище,
отдав родным положенные всем правоверным почести. И в этом
небесном наказании вайнах видел, прежде всего, свою вину,
хотя четкое понимание этого пришло гораздо позже, а тогда
его душу буквально захлестнула черная волна нестерпимой
боли.
Трудно сказать, как долго сидел шофер возле бывшего дома,
ничего не чувствуя, кроме огромной пустоты в сердце, он
не заметил даже наступления темноты и тем более не слышал,
что к нему кто-то подошел, очнувшись лишь после того, как
на его плечо легла рука друга детства. В неверном лунном
свете и отблесках догорающих пожаров водитель с трудом узнал
своего соседа, одетого тогда в ладно пригнанный камуфляж
и увешанного с головы до ног самым разным оружием. Его сопровождали
несколько незнакомых бородатых мужчин столь же боевого вида,
однако с первого взгляда становилось ясно, что все они признают
в герое недавней войны командира, хотя и группа состояла
всего из десяти человек. Ни в каких пояснениях и долгих
рассказах никто не нуждался, все видели, что произошло,
и не задавали неуместных вопросов, только бывший сосед,
а теперь лихой партизан, на правах старшего в мини-подразделении
предложил.
- Поднимайся, дорогой, пойдем с нами! Погибших не оплакивать
надо, а мстить за них вдвойне, втройне, как делаем это мы!
Месть-закон нашего народа, и мы его свято выполняем! Каждый
из моих людей потерял кого-то из близких под бомбами кафиров,
и это еще полбеды! Твои жена и дети сейчас в раю, так не
омрачай их радость своей скорбью! Им хорошо в гостях у Аллаха,
они не страдают, а ты подумай о тех, кто сидит за решетками
в Чернокозове и терпит издевательства федеральных собак!
Вся вина этих людей в том, что они просто вайнахи и попались
на глаза захватчикам не в то время и не в том месте! – командир
группы помог друг другу встать на ноги и добавил. – Твоя
удача, что мы на тебя наткнулись, видно, сам Всевышний этого
хотел! А мы с задания идем, сейчас так потрепали федералов,
что они не скоро об этом забудут! Пойдем на горную базу,
там всем места хватит, ведь война по-настоящему только начинается,
приятель, и твоя личная тоже!
Дальнобойщик плохо понимал смысл всего сказанного, не интуитивно
чувствовал глубокую правоту слов собеседника, поэтому согласно
кивнул ему и, в последний раз взглянул на еще дымящиеся
развалины своего счастья, пошел за группой, которая спокойно
и уверенно цепочкой, по-волчьи след в след направилась по
едва заметной тропинке выше в горы, где оказалась капитальная
база, оборудованная всем необходимым для жизни, целой системой
землянок; блиндажей и естественных пещер, соединенных между
собой тщательно замаскированными ходами сообщения и траншеями.
Именно в такой импровизированный “гараж” пригнал новобранец
на другой день свой “Урал”, не сомневаясь, что скоро ему
дадут какое-нибудь важное задание, однако время шло, а командование
будто забыло про новичка, постепенно приходившего в себя
от пережитого шока и привыкшего к суровым будням партизанского
быта.
Несколько раз он подходил с подобной просьбой к своему
односельчанину, хотя тот только неопределенно пожимал плечами.
Всегда отговариваясь тем, что на базе есть начальство повыше
его и лишь оно может раздавать поручения отдельным группам
и бойцам. Кто эти люди, друг не уточнял, но вайнах догадывался
по отрывочным фразам и намекам, что в одной из землянок
живет видный руководитель движения сопротивления, широко
известный со времен первой войны. Не смотря на ограниченную
территорию базы и большую плотность “населения”, ее обитатели
практически не встречались друг с другом, потому что одни
ухо или на задние, другие возвращались с них, а ничем не
занятый шофер располагал значительно большим запасом свободного
времени, поэтому однажды утром, подходя к штабному блиндажу,
он нос к носу столкнулся с тем человеком, портретами которого
добрая половина водителей Ичкерии украшала добрые стекла
своих машин, и сразу узнал его. Знаменитый партизанский
лидер и теперь мало чем отличался от “классического” изображения
в панаме-“афганке” с зеленой повязкой смертника под ней
и в далеко на новом вылинявшем камуфляже каким его увидел
и запомнил по телехронике весь мир в дни героически-отчаянного
рейда его отряда. Тогда к привычному облику добавилось лишь
массивная трость, необходимая легендарному командиру для
передвижения после тяжелого зимнего ранения, и было видно,
что он еще не совсем освоился с ней и с протезом, так что
хорошо воспитанный новобранец не сдержал вполне естественный
порыв помочь старшему по званию, но тут же встретил протестующий
жест.
- Не трудись, дорогой, мне пора двигаться самому, без помощников
и нянек! Еле-еле от своих штатных улизнул, так на добровольного
напоролся! – беззлобно усмехнулся дивизионный генерал и
более строго добавил. – А ты что здесь делаешь, когда все
добрые люди по делам разбежались, даже штаб без передышки
заседает! Давай-ка с этим разберемся!
- Наверное, только ты и можешь мне помочь! – мысленно плюнув
на весь неписанный горский этикет, выдал дальнобойщик и,
поминутно сбиваясь и путаясь от волнения, рассказал неожиданному
собеседнику, как попал на эту базу, и о своей обиде на вынужденное
безделье, невольно удивившись тому, с каким вниманием слушал
его признанный авторитет повстанцев, не перебивал ни словом,
ни знаком и не высказывал свое мнение раньше времени, а
новичок печально вздохнул.
- Неужели мне тут настолько не доверяют, что не направляют
даже в боевое охранение?! Тогда зачем надо было тащить меня
сюда, как лишнего едока?!
- Твой земляк поступил абсолютно правильно! – после небольшой
паузы решительно заявил известный руководитель Сопротивления.
– Поддержка друзей в такой ситуации едва ли не самое главное!
Уж поверь мне на слово, я знаю, что говорю, это точно моя
история! – подтвердил он давно ходившие в народе и в армии
слухи о том, что несколько лет назад первая семья знаменитого
лидера погибла при очень похожих обстоятельствах, о чем
он предпочитал не распространяться, и в то утро почти сразу
перешел на деловой тон. - А с заданиями ты не торопись,
сначала окончательно приди в себя, потом мы тебе что-нибудь
подходящее подберем! Всему свое время! Вот, к примеру, мы
на заседании штаба не первый день обсуждаем одно дело, да
никак не найдем для него исполнителя! – и дивизионный генерал
по-военному четко и кратко изложил новому знакомому суть
возникшей штабной проблемы, не скрывая от него, что задуманный
план не просто рискован, а смертелен для того, кто согласится
его осуществить, потому желающие и не толпились у дверей
блиндажа с предложениями своих услуг, хотя храбрецов в отряде
было не мало.
- Считай, что ты нашел такого человека! – не задумываясь
отозвался вайнах, с трудом дослушав легендарного командира,
явно не ожидавшего подобного поворота разговора, и, чтоб
он не сомневался в искренности этих слов, новоявленный боец-смертник
пояснил. - Это дело как раз по мне: и машина собственная
есть, и водитель не из худших, и на белом свете меня ничто
больше не держит! Разве что желание отомстить за свою семью,
так задание это и будет моей местью! К тому же когда-то
давно мне предсказали погибнуть именно в огне! Значит, не
соврала слепая старуха, значит, и в правду что-то видела
она в будущем!
- Не знаю, что там усмотрела твоя гадалка… Стоит ли умирать
в твои годы! В Ичкерии не только у нас с тобой такое горе,
но люди как-то живут да еще умудряются сражаться, а не хватаются
за первую попавшуюся под руку возможность погибнуть, пусть
даже с честью, и со славой! Прикинь, как оно будет лучше!
Забрать с собой побольше федералов, вот что лучше! – уже
открыто огрызнулся шофер на манер пса, у которого собираются
отнять честно заработанную кость, и генерал легко догадался,
что все дальнейшие увещевания ни к чему не приведут, просто
он прекрасно знал, насколько его соплеменники дорожат своим
словом и мнением, не меняя их по сто раз в день, поэтому
оставалось лишь дать делу необходимый ход, с чем у организаторов
никаких проблем не возникло.
Вдобавок исполнитель сразу же отказался от солидного денежного
вознаграждения, справедливо заявив, что в раю ему потребуются
ни рубли, ни баксы, а передать их в этом мире он никому
не может, и командование охотно согласилось с такой мотивировкой.
На техническую подготовку грузовика ушел один день, и через
двое суток после разговора в траншее с признанным лидером
Сопротивления водитель за рулем автомобиля, до отказа начиненного
взрывчаткой, собственноручно запустив таймер на приборной
панели одновременно с поворотом ключа в замке зажигания.
Мотор привычно и послушно взревел, и под напутствия немногочисленных
провожающих шахид отправился в свой последний “огненный”
рейс, ни о чем не жалея.
* * *
Его воспоминания оборвались также резко, как пыльный разъезженный
проселок, выходящий на “бетонку”, по которой ему до намеченной
цели было рукой подать, и дальнобойщик плавно прибавил скорость,
опасаясь лишь одного, чтобы на въезде в крупный райцентр
его не остановили ленивые федеральные дорожники. Но с помощью
Всевышнего вайнаху удалось миновать все блокпосты без досмотра,
что открывало ему прямую дорогу к омоновским казармам, куда
он ворвался, не сбрасывая газ, в тот момент, когда на маленьком
табло засветились четыре нуля. Взрыва он уже не слышал и
не чувствовал, ведь его душа на огненных волнах уносилась
к вечным небесам, к Аллаху, к бессмертию…
Марьям Милова, для Чеченпресс,
26.07.04г.
|
