Масхадов ответил через четыре года

Чтобы понять динамику текущих событий и серьёзнейшую эволюцию, которую претерпела вследствие их позиция чеченского президента, заявленная в последнем интервью агентству «Рейтер», «вспомним, как всё начиналось». Для чего вернёмся к миллениуму и прочтём отрывок из книги «От первого лица. Разговор с Владимиром Путиным». Такой, к примеру:

Вопрос: «Скажите, а вот тот факт, что Ленин много десятилетий назад отдал Финляндию, вызывает у вас аллергию? Отделение Чечни в принципе невозможно?».

Путин: «Возможно, но дело-то не в отделении. Мне казалось, что это было абсолютно понятно. Я скажу вам, чем я руководствовался и почему был так убеждён в угрозе, которая нависла над страной. Вот все говорят, жёсткий, жестокий даже – малоприятные эпитеты. Но я ни на секунду не сомневался, да и для элементарно политически грамотных людей давно было понятно, что Чечня не ограничится только независимостью самой Чечни. Она будет использована как плацдарм для дальнейшего нападения на Россию.

Ведь началась же агрессия. Они накопили там силы и напали на сопредельную территорию. Для чего? Для того чтобы защитить независимость Чечни? Конечно, нет. Для того, чтобы отторгнуть дополнительные территории. Вот захлестнуло бы Дагестан – и всё. Кавказ отошёл бы весь, это же понятно. Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге – Башкортостан, Татарстан. Это же направление в глубь страны.

Вы знаете, когда я представлял себе реальные последствия – меня оторопь брала. Я думал, что если это вот так будет развиваться, то сколько беженцев смогут принять Европа, Америка? Потому что дезинтеграция такой огромной страны – это, конечно, была бы глобальная катастрофа. И когда я начинал сопоставлять масштабы возможной трагедии с тем, что мы там имеем, у меня ни на секунду не было сомнений, что мы должны действовать так, как сейчас, может быть, ещё более жёстко. Проблема в том, что нам не хватило бы никаких вооруженных сил, если бы конфликт пошёл дальше. Нам пришлось бы объявлять призыв резервистов и их отправлять воевать. Началась бы настоящая крупномасштабная война.

Или пришлось бы согласиться на раздел страны. Немедленно появились бы недовольные лидеры отдельных регионов, краев – мы не хотим жить в такой России, мы будем самостоятельными. И пошло – поехало.

Теперь вернёмся к вопросу о независимости Чечни. Допустим, мы согласились бы на эту независимость республики вплоть до её отделения. Ситуация стала бы уже совсем другой. Сегодня все признают, и правильно делают, что необходимо соблюдать территориальную целостность России, и не оказывают официальной поддержки террористам и сепаратистам. А если бы мы согласились на их самостоятельность, то нашлось бы немало стран, которые признали бы Чечню и в тот же день начали оказывать ей крупномасштабную и абсолютно официальную поддержку. И наши действия уже рассматривались бы как агрессия, а не как решение внутренних проблем. Это кардинально меняет ситуацию и делает её многократно худшей для России.

Летом прошлого года мы начали борьбу не против самостоятельности Чечни, а против агрессивных устремлений, которые начали нарождаться на этой территории. Мы не нападаем. Мы защищаемся. И мы их выбили из Дагестана. А они опять пришли. И в третий раз выбили. А когда дали им серьёзно по зубам, они взорвали дома в Москве, в Буйнакске, в Волгодонске.

Решение продолжить операцию в Чечне вы принимали до взрывов домов или после?

После.

Вы знаете, что есть версия о том, что дома взрывались не случайно, а что бы оправдать начало военных действии в Чечне? То есть это якобы сделали российские спецслужбы?

Что?! Взрывали свои собственные дома? Ну знаете… Чушь! Бред собачий. Нет в российских спецслужбах людей, которые были бы способны на такое преступление против своего народа. Даже предположения об этом аморально и по сути своей ничто иное, как элемент информационной войны против России».

Как видим, то было время, когда Путин, что называется, был «на коне» – небожитель. Надежда, умирающая последней. Но даже в этой эйфории всенародной любви и поддержки он не оказался в состоянии скрыть гнетущий, терзающий изнутри страх, руководящий всеми его помыслами. Воистину, только человеку или с безнадёжно больным воображением, или напротив, абсолютно уверенному, что его «электорат» сжуёт всё, мог придти в голову этот бред «Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге – Башкортостан, Татарстан. Это же направление в глубь страны. Вы знаете, когда я представлял себе реальные последствия – меня оторопь брала. Я думал, что если это вот так будет развиваться, то сколько беженцев смогут принять Европа, Америка?».

Масхадов ждал четыре года. Сколько мирных предложений, несмотря на их бессмысленность, и очевидную для себя вредность, он сделал за это время, вряд ли кто даже подсчитывал. По крайней мере, ни одно его публичное заявление или интервью без них не обходилось. Разумеется, не боясь быть обвинённым в слабости, Масхадов исходил из единственного приоритета – разрешение российско-чеченского конфликта возможно только и исключительно мирным путём. Однако понадобилось четыре года жесточайшей войны, Норд-Ост и Ингушетия, прежде чем чеченский президент понял: ради режима личной власти этот его предполагаемый визави готов бросить в топку русско-чеченской войны всю Россию. Но если четыре года назад предложения о мире президентом всея Руси отвергались из-за напыщенного снобизма, то сегодня его душевное состояние примерно такое же, как после «стрелки» с группой Хозы Сулейменова в 1990-м, когда он, потеряв пистолет и получив несколько пинков под зад, улепетывал с навязчивой мыслью: «И что мне тут надо было?».

В таком случае, какой смысл взывать к его «здравому смыслу»? - видимо, здраво рассудил и чеченский президент. Раз товарищ из КГБ за ценой не постоит, говорить нужно не с ним, а единственно верное решение в таких случаях напрашивается само по себе: «Я не исключаю, что и в российской глубинке найдутся патриоты, которые вздумают наказать ФСБшную мафию, засевшую во властных структурах».

Так ли это на самом деле, узнаем скоро.

Ваха Ибрагимов, Чеченпресс, 22.07.04г.