Жажда жизни (Сегодня в Чечне)

Часть 1

Редактор программы Тенгиз Гудава

Сколько лет в Чечне нет мира и покоя? Вот уже поколение выросло с рефреном "Чечня, Чечня!..", а что скрывается за взрывным словом? Какая-то несусветная борьба за супер-идеалы: свобода, государственная независимость - с одной стороны; конституционный порядок, государственная целостность - с другой. Меж этими сторонами - народ, оказавшийся меж двух огней, свободолюбивый народ, который любит целостность - он просто хочет жить. Как любой народ, он не может быть смертником, шахидом, борцом за идею и идеальным нечто, каким представлялся мифический "народ коммунизма".

И Чечня сегодня полна казусов на грани жизни и смерти, на грани нормы и безумия. Вот ее темя: беженцы и гуманитарная помощь. Похищения людей, рабство. Смерть в горах, в подвалах, исчезновение людей. Русские в Чечне, чеченцы - в России. Фанатизм, цинизм. Наркомания, жажда жизни.

"Жажда жизни" - так мы назвали серию материалов Натальи Нестеренко, недавно вернувшейся из Чечни.

Наталья Нестеренко: Трагедия беженцев закончится тогда, когда они вернутся на родину - убеждали чиновники всех долгое время. Тогда власти обещали обеспечить мигрантов всем необходимым на родине - жильем, работой, необходимой гуманитарной помощью. Пережив давление, шантаж, тяжелые условия жизни в переполненных лагерях Ингушетии, беженцы все-таки потянулись домой. В этом время правительство Чечни вместе с федеральной миграционной службой строило и восстанавливало жилье для новоселов. Стояла одна задача - как можно скорее заселить людей. Для этого в кратчайшие сроки производился ремонт едва сохранившихся после бомбежек детских садов и профессиональных училищ.

Конечно, на первый взгляд комната в кирпичном здании покажется лучше, чем угол в сырой палатке. Однако многие жильцы пунктов временного размещения считают, что условия жизни в новых домах ничуть не улучшились. Обещание властей не выполнено. Трехэтажное здание в Сатропромысловском районе Грозного - одно из комплекса пунктов временного размещения на окраине города. Вокруг огромный пустырь, куда машины свозят весь городской мусор, поэтому близко к дому невозможно подойти, не прикрыв рукой нос. Стоит невыносимый запах свалки, рядом бегают дети, на скамейках отдыхают старики. Из разговоров с обитателями пунктов временного размещения выясняется - дом, что отремонтирован и сдан под ключ в срок, не имеет элементарных удобств.

Женщина: Садика нет, работы нет. В каждой семье по пять-шесть детей, даже девять есть у нас. Сюда приезжают машины, КАМАЗы и вываливают мусор на поле, а потом у нас дети все больные будут, инфекция.

Женщина: Канализации нет. Воду тоже своевременно не привозят нам. Свет в одних местах не работает, а в других местах работает.

Наталья Нестеренко: На привычном месте вместо разбитых унитазов стоят новые, но пользоваться ими нельзя - не работает канализация. Беженцы вышли из положения, построив туалеты на улице. В квартирах установлены радиаторы на случай поломки котельных. Но проблемой нынешнего сезона остается отсутствие душевых и прачечных.

Женщина: Рядом нет ни школы, ни бани. Купаться нам негде. У нас одна комната, в этой комнате мы все купаемся.

Наталья Нестеренко: Жители лагеря "Алина" в Ингушетии восемь месяцев живут в этом ПВРе. Недоделки строителей пришлось исправлять самим.

Женщина: Здесь такой ремонт, когда мы заехали, белим, все время красим. Ремонт, говорят, сделали в этом здании за две недели. Все вываливается, мы собираем по 20-30 рублей, белим, красим.

Наталья Нестеренко: По данным правозащитного центра "Мемориал", в Грозном в настоящий момент 22 пункта временного размещения. Ведущий специалист отдела по работе с вынужденными переселенцами управления по делам миграции МВД Чеченской республики Увайз Динеев считает, что многие проблемы в ПВР связаны с трудностями в республике.

Увайз Динеев: Здесь шли ожесточенные военные действия, и вся система канализации города нарушена. Естественно, ее надо прочищать. Ремонтно-восстановительные работы в этом направлении ведутся, работает "Интербизнес-55", генподрядчик по этим вопросам. Внутри самих ПВР, если мы даже десять раз будем прочищать канализацию, она работать не будет, пока не будет работать центральная канализация. Существует проблема воды. Весь Старопромысловский район еще в бытность Советского Союза у нас страдал нехваткой, острой нехваткой воды. Поэтому во всех ПВР, расположенных в Старопромысловском районе, у нас вода привозная. По существующим пунктам временного размещения вопросов недофинансирования у нас не было. То есть те финансовые средства, которые предусмотрены бюджетом, они выделяются в полной мере и в срок.

Наталья Нестеренко: Скученность людей в комнатах - это еще одна проблема, говорили мне беженцы из ПВР, открывшегося в марте этого года. Деревянные домики из четырех комнат изначально предназначались для одной семьи. Однако, из-за нехватки мест в дома поселили по четыре семьи, получилось каждой семье по одной комнате.

Женщина: Четыре семьи в количестве 21 человек у нас. Они рассчитали на 4-5 человек в одну комнату. А при выезде сказали, что одной семье две комнаты дадут.

Наталья Нестеренко: Гуманитарная помощь - единственный источник выживания для безработных беженцев. К продуктовому пакету им не привыкать. Беженцы говорят, что их дети давно забыли, что такое витамины. На мясо и одежду они выручают, обменивая часть продуктового пайка у торговцев на рынке.

Женщина: Сгущенки нам дали на человека по шесть банок и тушенки по восемь, по шестьсот грамм сахар, на человека шестьдесят грамм чай и 720 грамм масла. Рис, гречку не дали, муку.

Женщина: Вместо этого мы покупаем картошку, лук, мясо. Детей, чтобы обувать, одевать, такой у нас возможности нет. Если деньгами оплатили бы, мы могли бы детей покормить. В школу отправить детей не можем, потому что не можем полностью одеть, обуть детей. Нам привозят "гуманитарку", там рис, крупы, которые мы не едим, за четыре года надоело. Картошку надо кушать, мясо. Я, например, крупой не накормлю ребенка. Хоть один раз могут на эту же сумму наличными деньги дать, чтобы одела ребенка, обула и мясо в месяц один раз купила. Никаких витаминов, ничего нет. Рис 400 грамм и 600 грамм гречка.

Наталья Нестеренко: Беженцы из пунктов временного размещения - это особые люди в Чечне. Проживая в гетто на окраине Грозного на подаяния государства, далеко не в лучших условиях, они чувствуют себя людьми второго сорта. Сотрудник правозащитного центра "Мемориал" Шамиль Тангиев убежден, что внимание со стороны властей к этим людям ослабевает с каждым днем.

Шамиль Тангиев: Летом можно судить по условиям проживания, по оказываемой продовольственной помощи. А о непродовольственной и говорить не приходится, они ее вообще не получают. Гуманитарные организации тоже оказывают только разовую помощь и то таким социальным категориям, как пенсионеры старше 70 лет, дети 12 лет, инвалиды первой группы. Я вижу только стремление властей, чтобы ликвидировать эти палаточные лагеря. Реально помочь этим людям встать на ноги, интегрироваться в нормальную жизнь нет, я не вижу этого.

Наталья Нестеренко: Жилищная проблема остается одной из самых острых в Грозном. По-прежнему многие вернувшиеся в город люди живут не в своих домах. Восстановление жилого фонда идет куда медленнее, чем выдача компенсаций за потерянные жилье и имущество. Для многих это время может растянуться на всю жизнь. В здании бывшего детского сада, расположенного по улице Сочинская, проживают 8 семей. Недавно их дом был передан организации "Медицина катастроф", которая приступила к ремонту здания и требует освободить комнаты. В любой момент 30 человек, из которых десять детей, три инвалида, старики и женщины, могут остаться на улице.

Мужчина: Тут производят капитальный ремонт, теперь нас отсюда высылают. Идите куда хотите, что хотите, делайте. Насчет компенсации сдали документы, и до сих пор этот вопрос не решается. И даже сейчас в Москву писали, обращались туда, где мы знаем, куда можем, до сих пор никакого отзыва нет. И даже не знаем, что делать, куда деваться. У нас инвалид первой группы, инвалиды детства, пенсионеры. Никакой вопрос по нашему делу никто не решает. Я просто не знаю, к кому обращаться, кому пожаловаться, у кого что просить.

Наталья Нестеренко: В 2000 году по первому призыву беженцы вернулись в Грозный. К тому времени дома их были полностью разбиты. Федеральная миграционная служба вышла из положения, предложив им снова вернуться в беженские лагеря.

Мужчина: Приходит из миграционной службы через четыре года, если, говорит, вы согласитесь уехать обратно с Серноводск, мы там подыщем вам ПВР. Это разве разговор? Тут некоторые на работу устроились, у каждого семья здесь, теперь все это бросить, уехать обратно в Ингушетию, отсюда приезжать на 50 километров восстанавливать дом? Компенсации мне на дорожные проезды не хватит. Вот такие проблемы у нас у всех. Насчет компенсации, обещали в первую очередь выдать компенсации. В начале февраля обещали нам вроде дадут компенсации. Когда пошли узнавать, наших фамилий там нет, другие фамилии под нашими номерами стоят. Потом повторно нам дали расписки, и до сих пор ни по той расписке, ни по этой расписке сдвига нет.

Наталья Нестеренко: Этот случай не единственный в Грозном. Выселения ждут и бывшие работники завода "Красный молот" из общежития предприятия, на котором многие проработали тридцать лет. Пережив суровые бои, ютясь в сырых подвалах, грозненцы вновь переживают ощущение, что их жизнь прервалась.

Тенгиз Гудава: Прежде, чем мы продолжим выпуск - Туркменистан.

Наталья Нестеренко: Самая страшная трагедия Чечни - это бесследно исчезающие люди. С наступлением темноты в республике люди прячутся в свои дома, как мыши в норки, ожидая каждый вечер свой участи, прислушиваются к каждому шороху, топоту, стуку. Рычание БТРа, бряцание автоматом, брань на русском языке, женский плач означают похищение. И никто из соседей не может помочь, заступиться, потому что боится, что за ним придут тоже. Ученики 34 средней школы Грозного стали еще больше бояться после того, как в апреле этого года был похищен их одноклассник Алви Дудаев.

Юноша: Боимся, конечно, боимся. Если его забрали. Почему и нас не заберут? Тоже могут в любой момент за нами придти, как и за ним. Если когда забирают, задерживают, должны быть какие-то причины, основания, без оснований увозят, пропадают. Не знаешь, где и не знаешь, жив он или нет, что с ним.

Наталья Нестеренко: Похищение проходило по обычному сценарию.

Отец Алви: Ворвались во двор на БТР, в железные ворота проскочили. Человек 30-35 было в масках. Угрожая оружием, автоматами, ударили меня по плечу прикладом, я упал на землю и в такой позе я лежал, пока они не ушли. Дальше вытащили моего сына, Дудаева Алви, 86 года рождения, надели наручники, майку на голову натянули. После этого они его забрали. В это время жене, дочке и племяннице угрожали, они тоже легли на пол, в затылок автоматы. Забрали мой паспорт, и эта банда скрылась. Соседи сказали: на пяти БТР пришли, три "уазика" и "газель". Номер БТР Л001.

Наталья Нестеренко: После трагической ночи, не оправившись от шока и побоев, родители Алви побывали во всех кабинетах власти, но никто им не ответил, где находится их сын и жив ли он вообще.

Отец Алви: Наутро я начал ходить по ступенькам. В милицию, в администрацию ходил, у министра внутренних дел был. До сих пор без следа, никто ничего не знает. Все обещают - результата никакого нет.

Мать Алви: Виновного накажите. Я мать этих пятерых детей, воспитала их. Ни у кого ничего не просила, они мне ничем не помогли, это правительство. Я обратилась к мэру города на второй день. Он мне говорит: "Хорошо, я разберусь". Он мне говорит: "Пойди домой, твой сын придет домой". Я поверила этим словам, верила, придет, наверное. Если он виновен, пусть предъявляют. У нас прокуратура есть, рядом РОВД, пусть по закону судят.

Зарема Гантамирова: После нормализации, после выборов какой-то предел должен быть всему. Если задержали, можно это сказать.

Мать Алви: По сей день они не знают, что с школьником. Я ездила в кадыровский штаб. У нас, говорят, его нет. И по сей день я слезы проливаю, ночами спать не могу, не знаю, куда обратиться.

Наталья Нестеренко: "Мы не бандиты, мы - школьники", - с такими плакатами протеста вышли одноклассники Алви Дудаева на следующий день к зданию администрации Октябрьского района. Ребята требовали выяснить местонахождение подростка и отпустить его домой. Администрация школы писала письма, заявления. Но до сих пор о судьбе мальчика ничего не известно.

Зарема Гантамирова: Это была инициатива детей, просили, чтобы дали разъяснения, где их одноклассник, где мальчик, школьник. Почему никто не объясняет, где, что и почему?

Мы говорим - везде закон, право, порядок. И на уроках все время говорим о том, что верховенство закона - это прежде всего. А на деле пример у детей, вот я учитель истории, естествознания, на деле они видят совершенно другое. Если есть какое-то основание, это основание должно быть доведено до сведения и родителей, которые приходят уже неделю в школу, плачут. Мы, единственное, написали, узнавали. Я сама ходила к главе администрации, к прокурору ходила. Они мне говорят, что ФСБ России провело акцию. Жив или нет, хотя бы, мы даже этого не знаем.

Наталья Нестеренко: Случаев похищения и бесследного исчезновения детей и подростков в Чечне становится все больше и больше, родителей, говорит Зарема Гантамирова, зам директора по учебной работе, боятся отпускать своих детей в школу.

Зарема Гантамирова: Неизвестность всегда пугает. Состояние безысходное. Куда ни обращались, ниоткуда конкретного ответа нет. Родители приходят в школу, просят, чтобы детей-старшеклассников разрешили освободить от занятий - боятся.

Наталья Нестеренко: По данным правозащитного центра "Мемориал", с января этого года по 25 мая в республике похищены 177 человек, из них освобождены 92, 13 найдены убитыми, остальные исчезли без следа. Похищения в Чечне и бесследно исчезнувшие люди - это норма жизни. Матери, простые женщины, не обученные сыску, пишут письма, заявления, свидетельские показания, сообщая в них известную им информацию, на основании которой можно было бы найти пропавших людей буквально за несколько дней, если было бы желание. Матери Тимура Хамбулатова, похищенного 18 марта неизвестными военными в масках, удалось записать на видеопленку следы пыток на теле своего сына.

Хамбулатова: У него перелом в четырех местах черепа. Как будто прессом согнутые висковые части головы и сзади. Таз поломанный. Тазовая часть поясницы вот такой ширины на нем мяса нет. Или они молотком или чем-то избит. На пленке очень хорошо видно. Руки сорваны. В каждый ноготь током били или иголкой, синие-синие руки, пальцы переломаны, ноги переломаны. Я мать, хотя мне трудно рассказывать, я очень тяжело смотрела. Колено между чашкой и костью насквозь проткнуто, по три дырки. Они пытали жестоко, зверски. Весь искалечен он. Печень даже на фотографии видно, штырем проткнута печень. Я не знаю, и зверем нельзя назвать, кто так зверски убил.

Наталья Нестеренко: В четыре часа утра ей сказали, что сын умер от остановки сердца.

Хамбулатова: Я зашла в прокуратуру, говорю: ночью похитили у меня сына Хамбулатова Тимура. Мне говорят: да, он здесь поступил. Это ФСБ забрали его. Но когда на допрос его привели, он умер. Когда стали допрашивать, упал со стула и умер. А я говорю - здесь не умирают, здесь убивают жестокой смертью. А он говорит, что на нем царапины нет.

Наталья Нестеренко: Уголовного дела по факту совершения преступления военными так и не было возбуждено, говорит Наталья Эстемирова, сотрудник правозащитного центра "Мемориал".

Наталья Эстемирова: Причина смерти абсолютно ясна. Уголовное дело возбуждено пока что по факту обнаружения трупа, даже не по факту убийства, потом что до сих пор нет заключения судмедэкспертизы. Эту справку сразу же после проведения судмедэкспертизы должны были отдать следователю и она должна была храниться в уголовном деле. Но следователь не поехал. Мать очень долго просила, чтобы ей дали справку для того, чтобы забрать труп сына. Когда она выпросила и поехала туда, ей сказали, что через две недели она может получить, а две недели нужно на то, что, видите ли, теперь эти анализы пошлют во Владикавказ, чтобы там получить заключение. Причина смерти абсолютно ясна. Это не то, что какая-то непонятная болезнь, для которой нужно анализы провести, подождать пока там посев взойдет или еще что-то такое.

Наталья Нестеренко: Как рассказала мама похищенного Тимура Хамбулатова, в ее адрес уже были произнесены угрозы, но она не испугалась и будет добиваться наказания каждого виновного в жестоком убийстве ее сына.

Хамбулатова: Я не хочу, чтобы остались безнаказанные. Мне говорят, что виновного не находят. Пока анализ не отдадут с больницы, мы не имеем право сажать. Как вы своим детям будете смотреть в глаза, я не знаю, какая вас мать родила, какой грудью она вас кормила, как вы своим детям в глаза будете смотреть? Какое- воспитание будет детям? И вы хотите, чтобы на крови заработанные эти деньги, убивая людей, чтобы в вашей семье все было хорошо? Счастья не будет. Я не в силе, от меня никому ничего не будет, но когда-нибудь бог накажет таких людей. Счастья на чужих слезах не будет.

Часть 2

Тенгиз Гудава: Сегодня мы предлагаем вторую, заключительную передачу из цикла Натальи Нестеренко "Жажда жизни" - Сегодня в Чечне.

Наталья Нестеренко: Центральный грозненский родильный дом похож на военно-полевой госпиталь, только состоящий из женщин. Вдоль узкого больничного коридора, в котором идет ремонт, лежат, отвернувшись к стене, будущие мамы. Это те, кому не досталось места в тесной палате, - объясняет Бэла Нухаева, заведующая детским отделением центрального родильного дома в Грозном.

Бэла Нухаева: Они лежат в коридоре, потому что нет мест, дети лежат по двое, к сожалению, тоже некуда класть. Сейчас они начнут уходить домой, пять-шесть женщин уйдет, десять родится, в итоге опять остаются в коридоре. Совершенно безвыходная в этом плане ситуация, пока нам не построят новый корпус. Может быть, там было бы все по-другому.

Наталья Нестеренко: Из палаты детского отделения доносятся неумолкающий плач. Радует он далеко не всех. В плохо освещенных палатах с трагическим лицом лежат женщины, потерявшие своих малышей. По словам главного врача центрального родильного дома Зарган Муцаевой, младенческая смертность и патология беременных остаются самыми актуальными проблемами в современной Чечне. Все женщины, поступающие к ним в родильное отделение, имеют те или иные заболевания.

Зарган Муцаева: Заболеваемость среди беременных стопроцентная. На первое место выступает анемия. Естественно, женщины, которые с такой патологией, дать нам здоровых нормальных детей не могут. Чаще всего приходится их прерывать в сроки где-то 28-29 недель. О детях говорить, что мы достанем каких-то здоровых детей, даже разговора не может быть. Много поступает с замершей беременностью. За этот квартал к нам поступило 23 женщины с гибелью.

Наталья Нестеренко: Женская патология перекрывает число подорвавшихся на минах, говорит Бэла Нухаева. Здоровый малыш и его мама нынче большая редкость в Чечне. 20 детей, рожденных за последние три месяца в грозненском родильном доме, имеют тяжелые аномалии развития.

Бэла Нухаева: В основном эти аномалии на сегодняшний день - врожденная кардиопатия, гидроцефалия. Все это лечится, корригируется хирургически. Но это очень дорогостоящая операция. В нашей помогают только нейрохирурги со спинномозговыми грыжами.

Наталья Нестеренко: По мнению чеченских специалистов, причины роста числа больных женщин и детей - тяжелые последствия войны.

Зарган Муцаева: И весь их организм, естественно, составлен из стрессов. Конечно, беременность и роды протекают крайне неблагополучно. Элементарный фактор - экология, питание неполноценное, получаем кислород весь отравленный, видим все ужасное, грязное и чего хорошего ждать от этой беременности? Естественно, соответственные получаются и дети - слабые, ослабленные, с аномалиями, с гипотрофией, со всякими мозговыми явлениями.

Наталья Нестеренко: Сегодня в Чечне рождается как минимум 15 детей. Условий для поддержания здоровья малыша и его мамы в центральном родильном доме врачи не имеют, не хватает медперсонала, техники, медикаментов.

Зарган Муцаева: Выходить этих женщин в наших условиях очень сложно, очень тяжело, потому что скученность отделений, нет оборудования. Если женщина у нас идет на поправку, мы стараемся перевести на иногороднее лечение, чтобы она могла полноценно там дообследоваться и долечиться. У нас в городе, например, почти нет консультаций, негде наблюдаться. Обязательно должна быть подготовка, для этого должны большое количество плазмы перелить, на выкидыш плазму перелить, компоненты крови. Из компонентов крови на сегодняшний день мы плазму и ту в недостаточном количестве, одна станция, она сколько нам требуется не готовит, и постоянно у нас дефицит плазмы бывает. Может это еще связано с тем, что у нас нет здоровых доноров, которые могли бы кровь сдавать, все отравлены, все затравлены.

Наталья Нестеренко: Рождаемость в Чечне постоянно растет, говорит Зарган Муцаева, а восстановить поврежденный во время боевых действий главный корпус центрального роддома планируют уже целый год. Как рассказал начальник Отдела материнства и детства Министерства здравоохранения Чечни Хасан Гадаев, ремонт главного здания центрального родильного дома включен в федеральную целевую программу по восстановлению, но она будет растянута на долгие годы.

Хасан Гадаев: Выделяют не все сразу, а поэтапно. Они выделяют, скажем, четыре миллиона, потом оттуда, с Москвы приезжают представители, и они проводят контрольные замеры выполненных объем работ. Если это соответствует тем деньгам, которые они выделили, они потом на следующем этапе опять выделяют деньги.

Наталья Нестеренко: 8-летняя Ася Махмаева уже полгода сидит дома, не ходит в школу и не рисует так, как раньше. В декабре прошлого года в руках первоклассницы взорвалась мина-ловушка, замаскированная под зажигалку. В тот день, вспоминает бабушка Аси, было немного холоднее обычного, поэтому на улице никого кроме двух девочек не было. Внимание Аси привлекла белая по цвету зажигалка. Именно ее она принесла в дом, после чего раздался взрыв.

Бабушка Аси: В 11-12 часу она, оказывается, занесла, ее нашла. Обычно младшая дочка зажигает зажигалкой газ, вечно проблема у нас со спичками. Мать кинулась за спичками, а она говорит, что зажигалку принесла. Она только это сказала, и взрыв раздался, мы даже не видели ничего. У нас большая трагедия в селе была, неделями приходили соболезновать. В тот день мама говорила: "Не подбирайте". Она говорит: "Я думала, где-то нельзя подбирать, а это рядом, откуда я знала?".

Наталья Нестеренко: Ася пережила сложную операцию в грозненской больнице, куда была доставлена уже без кистей обеих рук. Врачи спасли ей жизнь, но вернуть зрение девочке так и не смогли.

Бабушка Аси: В Москву поехали, в глаза пластинку поставили, чтобы оперировать, ей полностью яблочко удалили глазное. На месте вдребезги разнесло. Она на личико не похожа на себя, со шрамами.

Наталья Нестеренко: В Наурском районе, где живет Ася Махмаева, ее трагедия как очередной урок. Случай, когда ребенок становился жертвой мины-ловушки, не первый в районе.

Бабушка Аси: Недалеко Рубежное село, там случилось раньше на неделю. Мы только об этом говорили, в шоке были все, у пацана руку оторвало зажигалкой. Потом, смотрим, у нас это. На третий-четвертый день следователь приходил допрашивать, как, что. Он говорит, еще один случай, так у него, где лицо, нос, губы, ничего не осталось. Он хотел сигарету зажечь, руку оторвало и лицо неузнаваемое. Я знаю три случая - в Советской России, Микенском и здесь, подряд три села. А там еще женщины рассказывали, всего семь случаев в этом районе.

Наталья Нестеренко: Неосторожность и любопытство становятся причинами подрывов на минах в Чечне, отмечает координатор противоминной программы международного Красного креста Зарема Хажгириева. По данным этой организации, в республике нет ни одного района, где бы люди не страдали от подрывов на минах. Количество пострадавших исчисляется уже тысячами.

Зарема Хажгериева: Получаем данные из больниц, куда поступают пострадавшие, не было ни одного района Чечни, где не происходили минные происшествия. Можно сказать, что в Чечне количество их исчисляется тысячами, от трех до пяти тысяч. Известно только, что около трети пострадавших от мин на сегодняшний день в Чечне составляют дети. И это соотношение имеет тенденцию к росту. Большинство мин разбросано с воздуха, были зафиксированы случаи подрывов детей в северных районах, где в общем-то не происходили военные действия. В частности, такие же мины-ловушки обнаруживаются и очень легкий доступ к неразорвавшимся боеприпасам. Вообще доступность к таким предметам взрывоопасным и объясняет причину подрывов в северных районах, которые считались более-менее благополучными.

Наталья Нестеренко: Жертвами подрывов на минах становятся не только дети, но и взрослые. По данным статистики, 70% подорвавшихся на минах - это люди от 16 до 40 лет. Безысходность и отсутствие другого способа заработать толкают их на осознанный риск.

Зарема Хажгериева: Даже если они знают, что мины опасны, что есть мины в том или ином районе, то они не имея альтернативы, вынуждены сознательно рисковать. Сейчас мы говорим о людях, которые заготавливают дрова в лесу, большинство случаев по причине заготовки дров подрываются. Сбор цветного металла, который имеет место в местах разрушенного заводов и так далее. Затем сбор кирпича, разбор полуразрушенных зданий на какие-то строительные материалы для того, чтобы достраивать свои жилища.

Наталья Нестеренко: Люди, пострадавшие от мин и неразорвавшихся снарядов, так называемые "минные инвалиды", составляют десятую часть всех инвалидов республики и не выделены в особую группу. Более чем три тысячи пострадавших от военных действий официально считаются инвалидами общего заболевания и получают стандартную пенсию. Ни компенсации за моральный и физический ущерб, практикуемые в международной практике, ни льготы для инвалидов войны им не положены. Комментирует юрист правозащитного центра "Мемориал" Висхан Басаев.

Висхан Басаев: Люди, получившие минно-взрывные и другие травмы, они признаются инвалидами общего заболевания, то есть инвалидами детства. Они получают обычную пенсию, то есть они не пользуются какими-то дополнительными льготами, которые имеют инвалиды войны. И в нашу организацию есть обращения более ста человек по этому вопросу. Насколько мне известно, Министерство социальной защиты Чеченской республики выходило с этим вопросом даже в Государственную Думу, но не получило там поддержки, вопрос так и остается нерешенным.

Наталья Нестеренко: В Чечне очень сложно предостеречься от возможной миной опасности. Никто не может точно сказать, насколько опасно то или иное место, тот или иной район. Как правило, минные участки в республике не маркируются и не заграждаются.

Женщина: Там погорели, тут все разрушено. Мы молились. Тут всего было много. И тоже уже в последней войне все погорело, все было тут разрушено.

Наталья Нестеренко: Под пение нескольких бабушек каждый день проходит служба в православной грозненской церкви Архангела Михаила. Люди молятся, просто собираясь вместе. Ни священника, ни дьякона, да храма собственно нет, только руины вдоль улицы Ленина, поддерживаемые прострелянным, как решето, железным забором. На месте бывшего алтаря кресты небрежно воткнуты в землю. Треснувший колокол зарастает травой. Рядом с сгоревшей крестильней отремонтировали комнатку, поместили иконы, маленький алтарь. Нынешний православный приход в Грозном - это и есть центр русской общины города, а по сути единственная помощь и поддержка сотням русских, живущих в чеченской столице. Здесь по большим церковным праздникам раздают подарки. Как раз перед Пасхой правительство пожертвовало русским людям по пятьсот рублей. Для многих это большая помощь к маленькой пенсии, ведь больше им помощи ждать не от кого.

Женщина: А вообще мы живем с дедушкой, ничего не получаем. Мои дети в Россию уехали, не хотят забрать, некуда. Все время мы здесь, всю жизнь, здесь я родилась. Куда мы в этом возрасте поедем?

Женщина: Здесь крестили, тут родилась. Все почти поумирали родственники. Дочка уехала с семьей отсюда. Молодежи нет, вся уехала, потому что страшно здесь оставаться и жить. Людей убивают постоянно. Ночь переночевали, это хорошо, что мы остались. К каждому стуку прислушиваешься. Кругом включили газ, чтобы освещалось наше жилье, чтобы себя успокоить. Горестно, что русские уезжают.

Наталья Нестеренко: Почти у всех русских, с кем мне довелось говорить, есть родные. Но все они живут за пределами Чечни и забирать своих забытых стариков не намерены. Большая часть русских предпочитают переехать в дома престарелых, нежели соединиться со своими детьми. Дверь в жилище грозненца Михаила Якушева в поселке Черноречье сколочена из несколько досок. От сырости она едва закрывается. В кухне, где ночует старик, потолок пробит снарядом, зияет огромная дыра, через которую падают остатки бетона и капает дождь. На компенсацию он не надеется, по закону она ему не положена, так как нет стопроцентного разрушения. Единственной потерей официально считается его имущество, от которого остались кровать да стол, остальное утащили мародеры еще в первую чеченскую войну.

В Грозном у Михаила Тихоновича родных не осталось. Стеснять свою единственную дочь он не хочет, уже несколько месяцев ожидает переезда в дом престарелых в Моздок. Говорит, что самое страшное для него - одиночество.

Михаил Якушев: У меня какой-то страх, я сутками бы сидел. С людьми сижу - ничего, как домой заходить - все. Когда стреляют, почему-то веселей, не знаю, вроде бы не один.

Женщина: Если дети скажут, надо сегодня уезжать, ради детей я уеду. Сейчас жить у нас в Чечне можно. У нас немножко и обстановка стабилизировалась. Но молодежь хочет жить. Вот внуки наши, прихожу с работы: "Баб, чего ты принесла? Баб, дай копеечку". Мороженое хотят есть, те же "Сникерсы", ту же жвачку, все хотят. Молодежь хочет и одеться хорошо. Но мои дети, моя семья пока не собираемся уезжать.

Женщина: У нас природа, все у нас, палку кинь и у нас все растет. Можно жить. Даже наши ребята говорят - получали бы мы зарплату. Да, действительно, была бы зарплата.

Наталья Нестеренко: Шаму Висаева в доме у Сергутиных зовут братом, он больше десяти лет работает с Валентиной Васильевной. Шама говорит, что в отличие от других станиц, русских в Новощедринской не притесняют. Но уверен, что и у русских, и у чеченцев в Чечне будущего нет.

Шама Висаев: Если в России порядка нет, а думаю, что здесь никогда порядка не будет. Кланы сидят, клан этого, клан этого, остальных придавили. Говорят, что в Чечне русскоязычное население преследуется, у нас этого нет. Наоборот, их праздники, у православных больше праздников, чем у мусульман, мы стараемся их праздники не пропустить и наши праздники. Объединили - у нас круглый год праздники. У нас в хозяйстве и русские, и ногайцы. Русский агроном у нас. Единственное, что уезжают, у нас в течение года зарплаты, банков нет у нас, чтобы кредит брать. Сейчас в конце года зерно получаем, расплачиваемся зерном, этим и живем.

Наталья Нестеренко: Чеченцы поселились в станице в 56 году. Породнившись с казаками, они переняли друг у друга и традиции, обычаи. Ни для кого не секрет, что некоторые русские, уехавшие из Чечни, вернулись обратно, не найдя места получше. Рассказы о жизни в России всегда пугают, говорит Валентина Сергутина.

Валентина Сергутина: Мы привыкли жить так же, мы смотрим - чеченцы строятся, и мы, русские, строимся. Мы как-то друг у друга берем что-то, перенимаем. Живем вместе, праздники - праздники, работа есть работа. Наши ребята работяги. Потому что мы знаем, когда выпить, а когда не пить, когда надо работать. То есть каждый у нас чувствует ответственность. Сейчас, куда бы ты ни поехал, ты везде чужой. Если мы здесь русские, туда, куда мы едем, там мы чеченцы. Почему? Потому что в России тоже людям трудно жить.

Наталья Нестеренко: Казаки с чеченцами вместе с 16 века, рассказывает Валентина Сергутина. Несмотря на войны и конфликты, говорит она, объединяет их одно - любовь к родине и предкам. И никакое праздничное застолье никогда не обходится без лезгинки и казачьей песни.

"Радио Свобода" , 12.07.04г