Цветы для моей девушки

“Если ты смерть – отчего же ты плачешь сама
Если ты радость – то радость такой не бывает”.
Анна Ахматова. Ноябрь 1942. Ташкент.

Утро встретило нас холодной росой и бледным восходом. Весна усердно развозила грязь по земле. Наш отряд вяло продвигался вперёд, вчера мы потеряли семерых, что будет сегодня, никто не знал. Путь назад был отрезан, и у нас не было другого выхода.

Командир нам не сообщал, но было и так ясно, что мы заблудились, и брели по инерции. Наши карты ни к чёрту не годились, да и провизии оставалось совсем немного.

Нас было пятьдесят два человека, осталось двадцать семь. В первой стычке боевики убили девятерых. Среди них был мой единственный здесь друг Лёня.

Лёня гордился тем, что он военный, он говорил, что это самая важная профессия. А ещё Лёня любил свою маму. Он показывал мне её фотографию и рассказывал, как однажды приедет домой, весь в медалях, и всё будет так замечательно. Ему попали в лёгкое. Лёню ещё можно было спасти, но мы находились под перекрёстным огнём и не смогли забрать раненых. Он так и остался лежать там.

Мы шли по гористой местности за командиром, а он только и делал, что безуспешно пытался скрыть от нас свой страх. Наш командир был совсем молоденьким, явно из какого то училища. Ни он, не мы толком не знали, для чего нас послали в этот ад. Беспросветные, полные отчаяния дни, но ещё более страшные ночи. По ночам в горы спускался мрак, и он был лишь на руку врагу. Но, может быть, большим врагом является тот, кто нас сюда послал.

Мы дежурили по двое и сменялись каждые два часа. Сегодня ночью мне довелось стоять вместе с каким-то смуглым пареньком. Он курил, я – нет. Он нервничал, я – нет. Его звали Пашей. Мы стали болтать, потому что мне было скучно, а ему страшно.

- Вот ты говоришь, что нас послали на верную смерть, а зачем тебе жизнь? - Паша задумался. Ясное дело, он не мог сразу ответить на такой вопрос.

- Зачем мне жизнь? Наверное, так хочет Бог. Если мне была дана жизнь, то я должен её прожить.

- Значит, ты обязан кому-то, а сам даже не уверен, что он существует. И что это за обязательства? Думай лучше, что ты родился, чтобы умереть здесь, и самому не узнать за что.

- Не говори так о Боге!

- О каком? Для некоторых Бог в вине, для других - в деньгах. Он разный, а не ездит на осле.

- Я верю в него, и думаю, что он нам поможет.

Ночь прошла без происшествий. На утро мы собрали вещи и отправились в путь. Было довольно жарко, шли по ссохшейся, потрескавшейся земле и каменистым насыпям. Паша шёл рядом со мной, но не говорил ни слова. Так и продолжалось это молчаливое странствие смертников. Уставшие люди не хотели мириться с судьбой и шли вперёд, хотя никто не сомневался, что за нами следят, и скоро будет последняя перестрелка.

Воздух словно застыл на мгновение и тут, вдалеке, мне послышалась песня, едва различимая среди топота ног, тихая песня. Но кто поёт в этой долине мечты? Кто зовёт за собой в зелёные аллеи мира? В такие минуты начинаешь сомневаться в том, что Бога нет, в том, что в жизни нет смысла. Сомневаться в живописи, в музыке, в своей искренности по отношению к себе самому. В том, что ты есть, в том, что есть твой сосед. Я никогда в жизни не слышал, как поёт живой человек. И сейчас не услышал.

Горы обступали отряд. Идти становилось тяжелее. Мне уже хотелось услышать хоть один выстрел. Эта тишина, этот мерный грохот солдатских сапог, этот душный воздух сводил меня с ума. Солдаты лишь переглядывались между собой и думали о чём-то неуловимом. Паша не выдержал первым:

- Ты странный! О чём ты думаешь?

- О Боге. Но, прежде всего о вере. Ведь если не верить, ничего не получится?

- Да, ты прав, ещё не поздно посвятить своё сердце Иисусу!

- Но я уже отдал его.

- Кому?

- Своей девушке... И теперь уже никому не вернуть его назад.

- Ты не прав. Много будет девушек на твоём пути, а Бог один.

- Тогда что ты посоветуешь мне? Не сегодня, так завтра мой путь прекратится, и что останется во мне? Ведь Бог живёт в человеке, а во мне его нет. Всё, что живёт во мне – это она.

- Ты сделал плохой выбор!

- Но я не выбирал, я просто однажды понял….

Мы замолчали и дальше пошли, не говоря ни слова. Сухой, горячий воздух царапал горло, и солнце будто смеялось над нами. Вперёд, вперёд, вперёд. Вперёд, подгоняемые смехом этого солнца. Мы не могли устроить привал: местность не позволяла. Здесь противнику легко было поймать нас в ловушку. Многие уже еле-еле волочили ноги.

Вдруг началась суматоха, кто-то, из замыкающих строй, упал в обморок. Товарищи начали помогать ему, из аптечки достали нашатырный спирт. Бедняга уже практически очнулся, когда сверху затрещал автомат. Сначала соло, потом к нему присоединились ещё трое или четверо. Тут началась настоящая паника. Наши метались туда-сюда и беспорядочно палили вверх. Нас становилось всё меньше и меньше. Песок под ногами смешивался с кровью, повсюду валялись тела убитых и слышались безумные крики. Нас застали врасплох, и огневые позиции врага были намного выгоднее наших. Мы почти ничего не умели, мы совсем недавно научились держать в руках оружие, мы были обречены. Я пытался разглядеть, откуда стреляют, но в воздухе кружилось столько воплей и пыли, что это было невозможным...

Я почувствовал жар в груди и упал на землю. Рядом со мной лежал с широко открытыми глазами молодой командир. Из его рта тоненькой струйкой текла кровь. Я закрыл глаза и медленно открыл их. В висках стучало, я постепенно стал чувствовать боль. Мне вдруг захотелось запомнить свои ощущения и никогда не забывать. Запомнить свои ощущения
перед смертью.

В это не верилось. Это не представлялось. Меня нет. Как это? Нет меня.

Я не узнаю, что скажут на моих похоронах, если они вообще будут, я не узнаю, о чём подумают мои знакомые, когда им скажут, я не узнаю, что почувствуют те, кто будет говорить моим знакомым, что меня нет. Это так странно. Меня нет? Меня нет.

Скоро я перестал видеть всё вокруг и успокоился. Изображение расплывалось, перед моими глазами остались лишь цветы, которые росли у дороги. Они были похожи на ромашки, они были совсем как ромашки, и я подумал, что это ромашки. Я ещё не понимал, что любуюсь ими в последний раз. И меня понесло куда-то вдаль, далеко-далеко. И я увидел её, единственную. Увидел её глаза, её волосы и её губы...

Но я уже не могу встать и сорвать эти ромашки. Цветы для моей девушки.

А.С., для Чеченпресс, 09.07.04г.