Мы теряем армию, но увеличиваем количество штыков

Численность вооруженного контингента в Чечне должна вырасти еще на 1125 человек. Это не решит проблему, а лишь обострит ее.

О чем говорят люди в Чечне? Если свести к одной фразе, то получится вопрос: «Вы не знаете, когда закончится этот беспредел?». Имеется в виду беспредел «неизвестных военнослужащих в масках и на БТРах», промышляющих мародерством и внесудебными расправами. О чем кричат военные? «Платите «боевые» — и мы готовы продолжать...»

Таким образом, у проблемы наращивания боевых мускулов в Чечне — два аспекта, два подхода с разных сторон блокпоста. Во-первых, внешние последствия увеличения контингента — для людей Чечни. Во-вторых, внутренние — чем это отзовется для самой армии (ОГВ (с) — Объединенной группировки войск и сил на Северном Кавказе).

Осторожно: улица Луговая

…Окраина райцентра Шали. Улица Луговая. Нынешняя весна — яркая, холодная и красивая. Все ежатся — мы рассматриваем грязные вещи мертвых людей. Они аккуратно развешены на кладбищенской ограде и распластаны по земле вдоль нее. Это сельское кладбище — слева от объездной дороги вокруг Шалей. Дальше, ближе к горам, по пути к селению Сержень-Юрт, недавно стояла дивизия особого назначения. И все эти куртки, рубашки и пиджаки на заборе появились так: дивизия ушла, остались огромные окопы-укрытия для БТРов.

Первыми туда прибежали собаки — верный признак самого дурного в Чечне: именно в таких углублениях федералы пытают и убивают похищенных людей. Собаки были очень активны. Они рычали и зарывались все глубже в податливый грунт. Скоро в раскопах открылись людские останки. Все — обезглавленные. Все — этой зимы, «свежие». Все — мужчины. Массовое тайное захоронение — одно из многих. Люди с Луговой перенесли останки на свое кладбище, а одежду развесили — в Чечне это привычка: те, у кого «законные военные формирования» увезли близких, бродят потом по республике в надежде найти их следы. Одежда на кладбищенских столбах означает, что тут захоронены неопознанные. И сейчас кто-то рассматривает красную расческу, сильно стертые на пятках коричневые мокасины 39-го размера, коричневый же свитер с бордовыми ромбами, старенькое портмоне…

— Федералы… — роняют.

Абсолютная убежденность в том, кто подобным занимается. За пять лет, что в Чечне идет война и механизм казней — постоянно действующий, все обсуждения только о том, сколько таких захоронений обнаружено в 2002-м… Сколько — в 2003-м… Сколько — в этом. Отсюда, с улицы Луговой, статистика наращивания армейского контингента выглядит лишь в одном свете: больше людей с ружьем — больше таких ям, к которым побегут собаки.
…Зухра, семнадцатилетняя девушка, похожая на подростка, плачет, бродя по большому голому двору. Вчера к ней на Луговую залетели «маски». Дома она была одна. Девочку трясет — плечи ходят по-цыгански. Она рассказывает, как тихо передвигалась по углам, пряталась от федералов… Чтобы не изнасиловали. Она уверена, что ее шли насиловать.

— Может, они хотели попросить воды? — спрашиваю Зухру.

— Нет. Не за этим. Я сразу все поняла, — отвечает она. У нее нет других рефлексов на армейский камуфляж.

Люди в нем могут нести только зло — итог последних пяти лет войны на Кавказе. Затравленные федералами люди считают их насильниками, мародерами и палачами — состоявшимися или потенциальными. Поэтому увеличение контингента для них — лишь новое зло. Больше ничего. И это не категоричность оценок, а просто местный быт, в котором росли и растут дети…

...За пределы Чечни только что чудом вывезли изувеченного молодого мужчину после пыток на Ханкале, главной военной базе, и на «мельнице» (есть тут такой концентрационный лагерь). Забирали его ночью из дома — отряд военных в масках. В ходе «спецоперации» ограбили все. Увезли даже бывший в употреблении женский лифчик. Однако и на том не угомонились. Уходя, один из федеральных жлобов стукнул головами друг о дружку маленьких детишек того человека, за которым пришли. На прощание.

Люди в Чечне воспринимают расширение военного присутствия однозначно: это чтобы война не имела шансов прекратиться. Чтобы «им» было куда ходить за бывшими в употреблении лифчиками. Чтобы в зоне подрастали мстители. То есть вопрос этот — об увеличении контингента — абсолютно принципиальный и политический. Он о том, будет продолжена война уже устоявшимися методами или же пойдет на нет. Финал же ее в сознании людей связан с выводом войск. Реально (не по черным технологиям) победит на президентских выборах тот, кто будет обещать вывести войска и продемонстрирует тому гарантии. Но никак не наоборот.

Один к двадцати

Может, вы еще верите, что армия эффективна «в зоне проведения антитеррористической операции»? Вот ошеломляющие цифры, которые сообщил источник нашей газеты из числа старших офицеров ОГВ (с). В 2003 году на одного убитого боевика (именно убитого в бою, а не замученного по ханкалинским ямам и подписавшего под пытками признания, а потом казненного) приходилось 20 погибших военнослужащих ОГВ, и это все потери — и боевые, и в пьянках, самострелах, драках. А на одного раненого боевика — от 50 до 60 пострадавших военных (прошедших по госпитальному учету).

Важно понимать причину. Дело не в том, что боевики воюют отлично, а федералы берут числом. Дело — в распаде ткани, в том, что мы теряем армию в Чечне. И не в боях. В них, по статистике, участвуют лишь от одной четвертой до одной пятой частей МВД — остальные преют по гарнизонам и базам, делая вид, что участвуют в «антитеррористической операции», в ожидании денег и льгот. По частям Минобороны соотношение и того меньше: воюющих — примерно шестая часть.

Чем же занята эта огромная масса в фактически свободное время? Дуреет, конечно. Тотальное пьянство, мордобой, проститутки… Лишь одна цитата из одного уголовного дела — она говорит обо всем: «В результате драки двух подполковников, один из которых был прикован наручниками, пострадало 28 военнослужащих…».

Поясню: один допился до чертиков, другой решил обездвижить буяна, но у каждого были подчиненные; и оба отдали им приказы выступить на защиту, «пострадавшие» — значит, получившие увечья… Может ли такая армия устанавливать законность и порядок?
Трагедия в том, что это конкретное уголовное дело — типичное, а подобное поведение — норма.

Что дальше?

Главная декларируемая причина роста численности — «ради стабильности», необходимость укрепления посткадыровской власти. Главная же истинная причина — в том, что администрация Путина слишком уверовала в благотворность идеи о так называемой чеченизации конфликта.
Что такое чеченизация? В простоте это означает следующее: пусть «они» там передерутся, перебьют друг друга, но при минимальном числе «наших» смертей — вот и войне конец… Стратегия — абсолютно непродуктивна. Ничего таким способом не выйдет: даже сокращения численности погибших в армии — как вы уже видели. Плюс создание новых чеченских бандформирований под федеральными флагами. Минус главное — доверие людей.

Но войска, конечно, из Чечни не уйдут — в данный исторический отрезок миссия выглядит невыполнимой. Уход войск — это немедленная резня вокруг Рамзана Кадырова, в которую будут вовлечены «его люди», а это те, кому нечего терять, — прикормленные им и повязанные кровью.

Что Путину известно.

Единственное, чего можно добиться сейчас, — лишь уступок в виде сокращения контингента. А также вольностей с ближайшим будущим с 29 августа, на которое назначены президентские выборы. Это «29 августа» действительно может быть использовано (и обязано быть использовано) как шанс для маневра на совсем узком чеченском плацдарме.

Возможны несколько вариантов развития событий: «самотек» — выборы состоятся, как предыдущие, посадят некоего зиц-президента, который поклянется передать Первое кресло Рамзану Кадырову по достижении им 30-летнего возраста (сценарий реален — сейчас на эту малопривлекательную роль Кремль сватает Алу Алханова, нынешнего министра внутренних дел ЧР, неплохого человека, если бы не эти клятвы на Коране перед бандитствующим пацаном).
Второй вариант — отмена выборов с преобразованием их в иную форму народного волеизъявления, что было бы умно. К примеру, в форму Народного собрания, абсолютно неограниченного представительства, с последующим преобразованием Чечни в парламентскую республику. (Не получается тут ничего с единовластием, так, может, и не надо?) Положительная сторона сценария еще и в том, что это и не нулевой вариант (то, что называется «вернемся к 99-му году», — он неприемлем для Кремля). И не кадыровский — а значит, неприемлемый для его противников.

Еще один выход — провести действительно честные выборы, которым поверят люди. Но как их организовать? Способ есть: отдать и предвыборный процесс, и день голосования, и подсчет под полный контроль международных институтов. Под некий электоральный протекторат ООН, ОБСЕ или Совета Европы. Чеченская воюющая сторона, кстати, давно добивается такого протектората, и этот вариант позволит Масхадову и его сторонникам принять новые политические условия — появится стартовая площадка.

Есть один принципиальный пункт раздора, который не удастся обойти: да, выборы, но по какой конституции? Сегодня в Чечне реально существуют две конституции. Масхадовская (не обязательно только воюющая) сторона воспринимает свою конституцию. Кадыровская — от 23 марта 2003 года. Масхадовцы не согласятся принимать участие в выборах по кадыровской конституции, кадыровцы — по предыдущей. Тупик. Однако добиваться платформы о базовых принципах дальнейшей жизни ВСЕГО НАРОДА, а не какой-то его части, все равно надо. Так почему бы не пойти на разумные маневры — на голосование типа народного вече? Либо — на процедуру голосования по стандартам Совета Европы и международным конвенциям. В СЕ Россия — член, и там также есть лоббисты как Кремля, так и масхадовцев.

К онечно, уже сейчас масхадовская сторона категорически против любых компромиссов. Это выглядит странно. Никто не имеет права носить «пояс верности» ценой гибели еще сотен людей. Категорична и администрация Путина. Они как бараны, упершиеся лбами. Ладно бы их собственные рога летели в тартарары — но гибнет целый народ. Поэтому — слово за ним.

Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой», Чечня — Москва, 31.05.2004