Что происходит в Ингушетии?

Две точки зрения на положение дел в республике — официальная и нашего специального корреспондента

У этого материала тяжелая предыстория.

Противная и вязкая — даже по нынешним временам. Сначала у нас был опубликован короткий анонс — о том, что словосочетание «ингушская стабилизация», которым принято характеризовать время правления президента Мурата Зязикова (в апреле — два года его избранию, половина срока), не совсем отвечает содержанию: людей тут похищают и расстреливают средь бела дня, процветает коррупция, введена цензура СМИ, странные «98 процентов» на выборах… После публикации анонса главному редактору несколько раз звонили из администрации президента Ингушетии, звонил и сам Зязиков, уверял, что все не так, что стабилизация — реальность и только недобросовестные журналисты думают иначе.

В итоге материал был остановлен — президент пообещал дать интервью. С ним согласились. Но никакого интервью не последовало, и вместо него в редакцию поступила статья Х. Шадиева под заголовком «Разлитая чаша чернил» со следующими основными постулатами: «…Отсутствие на первоначальном этапе озвученной реакции на трагическое происшествие с вертолетным обстрелом в ст. Орджоникидзевской А. Политковская вменяет в вину нынешнему руководству РИ, ставя под сомнение факт стабильности в Ингушетии, достигнутый и подтверждаемый этим руководством словом и делом… Зязиков провел специальное совещание с руководителями различных силовых ведомств, перед которыми жестко была поставлена задача… в кратчайший срок усилить работу, наладить их постоянный контакт с населением… Это была нормальная реакция, когда без поспешных оценок дан четкий анализ ситуации и поставлены конкретные задачи… Жаль людей, которых чрезмерно эмоциональная и ангажированная Политковская вводит в заблуждение… Нет сомнения, что по всем случаям в Ингушетии проведут расследование… Ингушетия сегодня — это субъект РФ, в котором идут значительные преобразования… За этим большой, выверенный на несколько шагов вперед труд руководства республики. Авторитет и признание этого руководства на самом высоком федеральном уровне….

Такого преображения Ингушетия не знала… О 98%, отданных на выборах президента РФ. Да, действительно, мы отдали такое количество голосов за Путина… Ингуши — народ благодарный. Путин доказал, что он болеет за Россию, простых людей. За это можно отдать и сто процентов… Недопустимо провоцировать людей статьями, подобно той, что сочинила Политковская, создавать у людей чувство тревоги за будущее. Лучше бы рассказали о достижениях, удачах, успехах РИ...».

Как нетрудно заметить, ни одного опровергающего факта — зато масса общих слов «о стабильности», эмоций, отповедей. И значит, проблема, о которой газета пыталась рассказать, остается… Редакция, несмотря на вызывающий текст, не опубликовала свой материал в связи с покушением на президента Ингушетии. Сегодня, когда М. Зязиков чувствует себя нормально, мы возвращаемся к теме и по-прежнему рассчитываем на обещанное интервью.

– Я борюсь против нынешней линии президента Ингушетии, потому что не хочу, чтобы моя фамилия была опорочена. Это самое главное, — говорит Мусса Зязиков. Он — двоюродный брат президента и депутат предыдущего созыва республиканского парламента. В декабре Мусса баллотировался в Госдуму, но не прошел, и теперь он один из тех, кто в Верховном суде Ингушетии оспаривает результаты зимних выборов, которые считает фальсифицированными по указке президента.

— «Порочит»? Какими действиями? — переспрашиваю. Мне кажется, это слишком серьезное обвинение, к тому же из уст родственника, активно участвовавшего в предвыборной кампании весной 2002 года.

— Я не хочу, чтобы нам потом плевали вслед, — продолжает Мусса. — Когда он перестанет быть президентом. За то, что ведет республику к войне.

…Вот так уж и к войне? В гостинице щелкаю телепультом — смотрю новый фильм об Ингушетии. Чудесная реальность — мирный труд хлебопашцев, сахарная свекла уродилась гигантской… Потому что Зязиков у нас — президент, говорит агроном… Чудесные горы и родники. Потому что Зязиков — президент, и поэтому возрождаются курорты у родников, говорят врачи. И на фоне мемориального музея жертвам депортации — президент. И на фоне беженских палаток — Зязиков, обещающий никого не трогать. И он же — во дворце в Магасе.

Ну поскребло по душе — любуясь Зязиковым, авторы забыли про Аушева, первого президента, и о том, что и тот мемориал, и дворец в Магасе, и много что еще построили при нем. И беженцев Аушев пустил и приказал заботиться… Бывает, конечно, перебрали.

Стук в дверь. А за дверью — очередь из стариков. И красивая видеореальность отступает в никуда: в очереди — свежее горе, отцы и матери тех, кто был похищен и убит без суда и следствия за последнее время в Ингушетии. Они уверяют: в республике нет никакой стабильности, наоборот, хрупкое существование на границе с Чечней пошатнулось, «людей убивают, как кур жарят»; Зязиков отмалчивается, «нам неоткуда ждать помощи», СМИ закрыты для информации о беззаконии спецслужб…

У Магомеда Яндиева, пенсионера из Карабулака, украли сына Тимура, известного в Ингушетии программиста и очень популярного в молодежной среде человека. Было это 16 марта. Тимур вышел из офиса, закончив рабочий день, «вооруженные люди в масках и камуфляже» затолкали его в белую «Ниву» без номеров и укатили. «Ниву» прикрывала такая же безномерная «Газель». Кортеж похитителей беспрепятственно въехал в Чечню через пост «Кавказ», продемонстрировав пропуска РОШа — Регионального оперативного штаба по управлению контртеррористической операцией, то есть без на досмотр.

— Я был везде. Я просил всех. — Отец просто добит. — Ну скажите мне: за что его забрали? Что бы он ни натворил — я должен знать… И где он? У меня возникает множество вопросов: если у «них» в Ингушетии такие полномочия, то почему «они» в масках? И еще я думаю, что «они» должны наше МВД предупреждать о проведении спецопераций… В нашем МВД — шесть тысяч человек. И зачем так много, если они не контролируют территорию республики? Или именно они позволяют все это? Я возмущен, что президент ни разу публично не выступил по проблеме похищений…

Яндиевы уходят — меняется кадр реальной жизни, и в комнате уже Циеш Хазбиева с сыном Исламом. У нее на глазах «неизвестные в масках» расстреляли 24-летнюю дочку Мадину — в тот день, 2 марта, они вместе ехали из Назрани к бабушке в село Гамурзиево.

— Мы совсем немного не доехали, — плачет Циеш Султановна, — как перед нами стали тормозить машины. Они перегородили дорогу, мы остановились. Видим, военные в масках вытаскивают молодого парня, бросают на землю и расстреливают. Я стала кричать: «Что же вы делаете?». В ответ они расстреляли нас. Девочке моей в сонную артерию попали. Мужа тяжело ранили в плечо и ногу. Теперь я из дома не выхожу. Людей очень боюсь. Никакие власти соболезнования нам даже не выразили. Ни в одной газете, ни по телевидению — ни слова. Там — будто живем в раю. Я не понимаю: кто ответит за расстрел Мадины?

Если с чем и можно сравнить все это, то только с Чечней: там к журналисту выстраиваются такие же «хвосты», как в советские годы за дефицитом, — родные похищенных и пропавших без вести, тех, кого утащили или убили «неизвестные военные в камуфляже и масках», и семьи не могут найти следов ни в одном СИЗО, УФСБ, РОВД… Получается, что этот современный чеченский «дефицит», который называется внесудебными расправами, или еще — «избирательным насилием в связи с антитеррористической необходимостью» — смотря какой язык применять, — теперь объявился и в Ингушетии.

Уходят Хазбиевы — в комнате Муцольговы. Адам Осмаевич, отец 29-летнего учителя Башира, срочно прилетел из Сусумана в Магаданской области, где живет и где выросли его сыновья, когда узнал, что с Баширом случилось то же самое, что и с Тимуром Яндиевым, но только его затолкали в аналогичную белую «Ниву» прямо у дома, и не вечером, а днем.

— Я убит, — рассказывает Адам Осмаевич. — Я не сумел ничего добиться от властей — ни объяснений, ни расследования. Ни даже чтобы передали по телевидению — и власть бы зашевелилась…

Естественно, семья Муцольговых взялась за самостийные поиски и выяснила, что к похищению Башира прямо причастны… сотрудники УФСБ по Ингушетии, подчиненные генерала Сергея Корякова, начальника УФСБ и друга президента Зязикова, и что первую после похищения ночь Башир провел в здании УФСБ в Магасе, прямо за президентским дворцом, а наутро был перевезен в Чечню, в Ханкалу, где следы Башира потерялись. Те, кто сообщил семье эту информацию, сами из того же УФСБ.

— Суть государства и смысл существования правоохранительных органов — в поддержании порядка. Да? — Адам Осмаевич будто сомневается. — Но почему тогда власти бездействуют? Я не могу себе представить подобного в Сусумане. Молодежь на грани. Только за последние 10 дней 8 похищенных. Это плохо кончится. Молодежь толкают в горы.

Адам Осмаевич протягивает список — в нем 40 фамилий похищенных за последние месяцы, и это чрезвычайно много для крошечной Ингушетии и не может быть списано на случайность. Список неофициальный — его составили сами семьи похищенных, потому что им некуда деваться, кроме как объединяться, чтобы добиться расследования.

Аналогичный список, только короче, в конце февраля получил Рашид Оздоев, старший помощник прокурора республики, надзиравший за законностью действий УФСБ по Ингушетии. К тому времени Оздоев и сам уже вел расследование этих похищений, пришел к выводу, что внесудебные расправы происходят с ведома республиканских силовых структур, и написал соответствующее представление на имя генпрокурора Владимира Устинова. Суть документа — противоправные действия прежде всего генерала Корякова и УФСБ. 11 марта, около шести вечера, Рашида видели в последний раз — он садился в свою машину на стоянке у президентского дворца в Магасе. Сутки спустя его «Жигули», покрытые брезентом, еще стояли во дворе УФСБ, а дальше, как выяснили опять же родственники, а не следствие, Рашид был избитый и измученный, в Ханкале, но и там теперь его след простыл…

— Я каждый день, проведенный в неизвестности, сына хороню, — тихо, поникнув, добавляет Борис Османович Оздоев, судья в почетной отставке и очень известный в Ингушетии человек.
— Вам говорил сын, что было в его представлении генпрокурору?

— Да, он писал о фактах внесудебных расправ и кто этим занимается. Я просил сына: «Это же страшный орган! Зачем тебе такой риск?». Он мне ответил так: «Если ты хочешь, я уйду с этой работы. Но если я — надзирающий прокурор и орган, над которым я надзираю, замешан в убийствах и похищениях людей, то я — единственный в республике, кто имеет законное право требовать восстановления законности». После похищения я пошел с этим к президенту Зязикову. И он меня не принял.

Наутро уже я иду в МВД. Действительно, кому как не милиции отвечать за порядок? Сижу в приемной министра Василия Кукушкина. Цель одна, которую ни от кого не скрываю, — узнать, насколько серьезно проводится расследование похищений. Что думает министр о том, как их прекратить?

Час жду, другой… Генерал Кукушкин передает через Мусу Оздоева, депутата республиканского парламента, выходящего из его кабинета, что о проблеме похищений говорить он не будет. Двигаюсь в пресс-службу МВД. Человек в большой черной шляпе с полями и с крупным красивым перстнем — ее руководитель Яхъя Магомедович Хадзиев. Посмеивается: «Конечно, министр не будет говорить… Он же не самоубийца». Прошу все же официального комментария — о волне похищений в Ингушетии. Пресс-чиновник звонит первому заместителю министра, даже уговаривает его, но тот, узнав, что Кукушкин отказался, тоже хватается за молчание. Наконец Яхъя Магомедович выдавливает: «По Оздоеву ведется следствие. По Яндиеву — проверка. По Мадине… Так, чисто случайно убили… Кто? Я не могу ответить на этот вопрос. Под проведение оперативных мероприятий может попасть каждый. И вообще, о 40 похищенных мне неизвестно — эта проблема не нарастает такими темпами. Список?».

Мы почти расстаемся, я спрашиваю:

— Вы сильно боитесь? Чего? Или кого?

Человек в черной шляпе вообще замолкает, опустив глаза. Странные вещи творятся: с одной стороны, администрация президента Зязикова, как известно, не упускает случая продекларировать свое непоколебимое желание сохранить в Ингушетии мир, удержать республику стабильной и предсказуемой, для чего, прежде всего, не допустить переползания сюда всего того, что творится в Чечне… Но с другой — допускает. Прямо под аккомпанемент деклараций. Ну зачем? Кому нужна тут война?

Я совершенно не могу этого понять и обращаюсь к коллегам — ингушским журналистам. У меня два вопроса: почему в республиканских СМИ нет ни слова о внесудебных расправах, хотя сокрытие проблемы — путь к ее усугублению? И: как удержать мир за хвост, пока не поздно?

Разговор получается тяжким, дальше некуда. И только на условиях анонимности. Собеседник — журналист одной из двух выходящих в Ингушетии газет.

— Если узнают, что рот открыл, — не устроюсь даже трактористом, — отвечает взрослый мужчина и профессиональный журналист.

— А что будет, если вы напишете о похищениях? О коррупции? О «98 процентах» — фальсификации мартовских выборов? О разбирательствах в Верховном суде Ингушетии, которые сейчас идут, — о массовых приписках на декабрьском голосовании?

— Если напишу, меня уволят на этапе цензуры. Такие статьи все равно не выйдут. А я больше не найду работы.

Коллега рассказывает, каков механизм цензуры. Миф о стабильности поддерживается искусственно. ВСЕ газетные полосы в гранках лично вычитывает Исса Мержоев, пресс-секретарь президента, и снимает материалы, какие считает вредными. Аргументация кастрации — подрыв «процесса стабилизации». Цензура касается негативной информации обо всем, что даже косвенно касается тех, кто сейчас у власти. О войне в Чечне можно писать только с позиций уничтожения боевиков и «добровольного переселения беженцев». Об «эскадронах смерти» — категорически «нет». Все то же относится к телевидению и радио: Мержоев лично верстает программы — естественно, речь о политической верстке. И отсматривает сюжеты.

Конечно, советская стабильность была большим достижением — из Афганистана шли гробы, диссиденты сидели по зонам и психушкам, народ голосовал «99,9», «любимые руководители» боялись только госпартконтроля, отмуштрованные «художники кино» снимали правильные фильмы о полной уверенности в завтрашнем дне.

Однако ингушская реальность, закамуфлированная под стабильность так, как это получилось к апрелю 2004 года, — не бирюльки с красными флагами, тут девятый месяц «беременности» войной, которой и без Ингушетии в нашем общественном обороте по горло, справиться не можем.

И поэтому — нельзя… Эта опасная игра больше не может тут продолжаться — ни в коем случае. Похищения следует немедленно прекратить. Увезенных неизвестно куда — легализовать. Взять себя в руки — и виновных судить, даже если они чьи-то большие друзья. Люди должны получить право на свободный выдох.

Анна Политковская, "Новая Газета", 15.04.04г.