В зоне полного покоя

“Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, благосостояние, незыблемое спокойствие и справедливость. Ура, серые роты! Ура, дон Рэба! … Эх, братья, жизнь-то какая пошла чудесная!”

Аркадий и Борис Стругацкие, “Трудно быть Богом”

"…одна только мысль о том, что тысячи … по-настоящему благородных людей фатально обречены, вызывала в груди ледяной холод и ощущение собственной подлости. Временами это ощущение становилось таким острым, что сознание помрачалось…"

Аркадий и Борис Стругацкие, “Трудно быть Богом”

Всего через пару недель после своего всенародного избрания “первым Президентом Чеченской республики”, согласно одобренной мартовским референдумом Конституции, Ахмад-Хаджи Кадыров выступал в Женеве на слушаньях по России Комитета по правам человека ООН. В прочувствованной и более чем эмоциональной речи бывший муфтий несколько раз подчеркивал, что чеченский народ – и именно чеченский народ! – свой безусловный выбор сделал, вернув Чечню в лоно Российской Федерации, а самого Ахмада-Хаджи произведя в Президенты. И он как Президент “на все” пойдет ради чеченского народа. В заключение пламенный оратор произнес двусмысленную фразу: “Мы – россияне. И права Чеченской Республики я… буду отстаивать”.

Обещание “всенародного избранника” идти на все и его же навязчивые напоминания о том, что Чечня – регион РФ, не давали покоя. Через два месяца и два дня после кадыровских выборов чеченцам вместе со всеми остальными россиянами предстояло принять участие в общефедеральных парламентских выборах. Сольется ли этот субъект РФ в экстазе с остальными восьмьюдесятью восемью? Пойдут ли чеченцы толпами голосовать за единороссов? Или “Единую Россию” им “нарисуют” так же, как 5 октября “нарисовали” Ахмада-Хаджи Кадырова? И опять будут пустые улицы, пустые избирательные участки, заброшенные торговые ряды, ни одной машины на дорогах? Человек я не впечатлительный, но картинки октябрьских выборов, видимо, навсегда отпечатались в подкорке – такое не забывается. Да и не только в выборах дело. Два месяца – достаточный срок, чтобы бывший и.о. успел показать себя в качестве Президента. Что изменится за эти два месяца? Во что выльется готовность Кадырова идти на все? И как будут реагировать на это “все” измочаленные войной люди?

***

В преддверии 5 октября я слышала в Чечне многое.

И про переворот – неизбежный, если Кремль навяжет республике ненавистного Кадырова. И про столь же неизбежную активизацию боевиков. И про консолидацию всех антикадыровских сил.

И – одновременно – про истощение сил и ресурсов у боевиков. Про неотвратимость массового исхода населения. Про невозможность ни противостоять Кадырову, ни жить с таким “президентом”…

Оба сценария казались одинаково возможными. В наэлектризованном перед октябрьскими выборами воздухе вибрировала тревога. “Что-то-случится-что-то-случится”, - читалось в глазах людей… И четвертого, и пятого октября сразу после захода солнца начинали стрелять. Грохотало всю ночь – так равномерно, что редкие минуты тишины вызывали беспокойство. “Дайте-Кадырову-умереть-Президентом-что-то-случится-не-может-не-случиться-еще-немного-и…”

Время шло. Ничего ТАКОГО не происходило. Вал насилия не спадал – но и не рос. В новостных лентах - все те же взрывы на дорогах, стычки “федералов” с боевиками, боевиков с “федералами”, боевиков с кадыровцами, убийства милиционеров “неизвестными в камуфляже”, убийства рядовых граждан “неизвестными в камуфляже” и без камуфляжа, бесследные исчезновения людей. В общем, все как всегда.

Кадыров произносил речи. Требовал скорейшего вывода федеральных войск. Обещал: выплатить компенсации, восстановить республику, расследовать все преступления с начала 90-х годов, добить боевиков, встретить Новый Год без Басаева… Но федеральные войска оставались на месте. Выплата компенсаций не только не была ускорена, а, наоборот, приостановилась и стала предметом проверок из Москвы. Преступления по-прежнему не расследовались. Одноногий Басаев был неуловим.

Время от времени из Чечни звонили коллеги. На неоригинальный вопрос “Что у вас там происходит?” отвечали: “Да, ничего, все как всегда”. “Да не может быть, чтоб ничего не изменилось!” - говорила я. “Приезжай – сама увидишь”. - “Вот на парламентские выборы и приеду – без меня не обойдется”.

***

Знакомый уже пост “Кавказ-1”, раннее утро 6 декабря.

Перемены я узрела уже здесь, на границе Чечни, в канун парламентских выборов. К чуть размытой осенними дождями надписи “Слава России – РНЕ!” добавился новенький роскошный лозунг на растяжке: “Любую дорогу осилит идущий с Единой Россией!”. Проблемы начинаются сразу. Видимо, по причине раннего утра у меня на лице особенно четко читалось - с “Единой Россией” нам не по пути… Журналистская аккредитация, красивый заламинированный прямоугольничек с российским флагом и гербовой печатью, буквально спасавший меня и коллег от служителей правопорядка на кадыровских выборах, неожиданно вызывает у проверяющего приступ бдительности:

- Значит, корреспондентка? Корреспондентам нельзя без охраны.

- Я сама себе охрана.

- Так нельзя.

- Хорошо, тогда мой водитель – моя охрана.

- Охрана у журналистов может быть только из МВД или из ФСБ.

Пока нудно объясняю, что меня-де не предупреждали, да и, насколько мне известно, найм сотрудников МВД или ФСБ в частную охрану общепринятой практикой пока не стал, а официального пресс-тура с охраной, как в октябре, на этот раз даже не предлагалось, из будки выходит невыразительная, низкорослая, плотная лупоглазая дамочка в странной сине-серой форме и с густо намалеванными в тон форме веками. Дамочка смотрит на меня подозрительно, подходит вплотную и тоже начинает объяснять, что корреспондентам никак нельзя.

- Мы, между прочим, о Вашей безопасности заботимся.

- Спасибо, не надо. Я о ней сама позабочусь.

Сцена эта затягивается минут на двадцать, и побеждает исключительно великая сила занудства.

- Ну, пропустите, что вам стоит! – пою я, как заевшая шарманка, - Не пропустите - все равно проеду. Я здесь не в первый раз. В Чечню есть другие дороги. Лучше сейчас пропустите. Иначе потом всей стране объясню, как на “Кавказ-1” не уважают свободу слова и преследуют журналистов.

Как же, испугал ежа… За четыре года у поста “Кавказ-1” сложилась такая репутация, что этот мой лепет – к тому лишь малая лепта. Сами стражи порядка к этой славе тоже привыкли. Сомневаюсь, что мне удалось тронуть их сердца - просто надоела хуже горькой редьки.

- Ладно. Так и быть. Сделаем для Вас исключение. Проезжайте.

Облегченно вздохнув, забираюсь в машину. Пока едем через пост, спрашиваю водителя:

- А что это за женщина? Раньше здесь никаких женщин не было.

- Ну что ты! Давно у нас не была?

- Два месяца.

- А… Женщины на постах появились с месяц назад. Чтобы обыскивать проезжающих девушек. Террористок боятся.

А вы говорили – ничего не меняется… Хотя, возможно, это просто мелочи.

***

Въезжаем в Грозный.

Водитель включает радио. Мы узнаем, что в Чечне проводилась операция по выявлению оборотней в погонах. Проверено пять тысяч сотрудников различных силовых ведомств. Выявлено 250 человек, которые пользовались САМОДЕЯТЕЛЬНЫМИ удостоверениями (“самодеятельное” – местный эвфемизм фальшивого, хотя полной уверенности нет…).Бандитов, к сожалению, выявить не удалось.

Вслед за этим радио сообщает, что у Кадырова появился пятилетний план по реконструкции Грозного, в результате внедрения которого и старый город будет восстановлен, и новые микрорайоны понастроят. (“Через четыре года/ здесь будет город-сад” - то есть через пять, да кто же вам считает?).

Дорога знакомая. Верчу головой, вглядываюсь в два месяца не виданные развалины. Может, хоть что-то подлатали, где-то положили хоть три кирпичика? Была у меня такая иллюзия, что Кадыров в качестве президента - саморекламы ради и приличия для - озаботится скорейшим восстановлением Грозного. Говорить о налаживании мирной жизни, когда столица в руинах, как-то странно. Иллюзия рассыпается в считанные минуты – нет, на скелете города не наросло ни кусочка мяса. Может, в эти два месяца пятилетний план разрабатывали, потому и до работы руки не дошли?..

Кроме непосредственного восстановления зданий, есть еще и пресловутые компенсации за утраченное жилье и имущество - триста тысяч и пятьдесят тысяч рублей соответственно. 14 миллиардов рублей из госбюджета на них выделили. До Чечни пока дошло миллионов 27. Кадыров, когда незадолго до 5 октября встречался в Сочи с Путиным, весомо разъяснял “Старшему Брату”, что уже “распорядился, чтобы ничего не украли”. И тогда, перед кадыровскими выборами, первые компенсации стали выплачивать. Конечно, с тридцати-, а то и пятидесятипроцентным откатом соответствующим чиновникам. Но одно дело – кража, а другое – откат. Люди к откату привычны. Рады, что хоть что-то получить могут. Грубый, зато очень эффективный предвыборный ход. Но прошли октябрьские выборы, и вскоре выплата компенсаций была приостановлена. Почто зря стараться? Народ долго ждал, и еще подождет. Лет, скажем, пять. Действительно, пятилетка – самый что ни на есть хороший срок. Привычный.

***

Едем в Шатой.

Дорога неблизкая, непологая, местами - раздолбанная до полного отсутствия. Раньше, наезжая в Чечню, я на горы смотрела только издали. Сейчас, захлебнувшись фантастической, ни в какие слова не укладывающейся красотой этих гор - ущелий, жмущихся на уступах древних башен, - впадаю в блаженный ступор. Забываю (как отрезало) про чудовищную тряску, огромные, буквально падающие на голову вертолеты, расставленные по краю обрыва БТРы, солдат, которых считать - не пересчитать. Мы ползем все выше и выше. Я ничего не вижу, кроме гор.

Реальность настигает только на подъездах к Шатою. Тамбовский пост. Вместе с сознанием обретаю голос: “Господи! А это что такое?!”

А это блокпост, на котором стоит тамбовский ОМОН. Зрелище неординарное. Не само сооружение – оно вполне обычно, – а доблестные постовые.

Нет, на проезжающих тамбовцы не кидались. Стрелять – не стреляли. Угрожать – не угрожали. Препятствий никаких не чинили. Ничего похожего на “Кавказ-1” не случалось.

И даже денег не требовали. Если б они это делали, то ситуацию никак нельзя было бы назвать “неординарной”. Тут ведь запросто, все всё знают. На таком-то посту с человека берут десять рублей. С машины – пятьдесят целковых. С боевиков, если придется, – валютой. А Басаеву сюда лучше не соваться – разорят…

Тамбовские бойцы, напротив, были в высшей степени благодушны. Потому как пьяны до изумления. Настолько, что в прямоходящие – или хотя бы прямостоящие – их при всем желании не запишешь. “Бойцы”, впрочем, тоже не совсем уместное слово. А каким словом уместно назвать четырех мужиков в грязных камуфляжных штанах и нижних майках с выпученными мутными глазами, которые тут в горах государеву службу несут? Один под мышкой кое-как удерживает боевое оружие. У других автоматы просто валяются на земле.

- Господи!

Попутчик с заднего сидения откликается:

- Это не “господи”, а доблестные защитники отечества. Ладно, смирные, никого не трогают. Все бы посты такие были! Тут в Шатое еще есть комендант Бондаренко, он вообще пьет по-черному. И чуть что - сразу перекрывает пост. Стоп-колеса. В сентябре, помню, в лесу кабан на фугасе подорвался. Так Бондаренко спьяну на трое суток дорогу закрыл. Хочешь – пешком топай. А не хочешь – сиди, жди превращений.

Над постом красуется доброжелательное напутствие: “Тамбовский ОМОН желает вам счастливого пути”. И чуть подальше жестяная табличка: “Расстояние до Тамбова – 1781 км.”. Вот и шли бы вы, мальчики, лесом на этот километр – домой, в Тамбов… Этот тамбовский волк чеченскому борзу не товарищ, но и не помеха…

***

Вернувшись из Шатоя в Грозный, узнаем, что накануне в Веденском районе исчезли главы администраций двух сел. А прямо сегодня, пока мы любовались на горы и тамбовский пост, из села Дуба-юрт забрали двух парней. Один из них – амнистированный… А в Грозном идет операция “Возмездие” – последние несколько дней оцепляются целые районы, проверяют документы, ищут боевиков. И людей, с ними связанных. То есть хватают кого ни попадя. Особое внимание уделяют молодым женщинам.

***

Седьмого декабря выходим из дома в восемь утра и идем по штабам кандидатов и избирательным участкам. После недавних президентских выборов – дело привычное.

Сейчас все по-другому. Два месяца назад Грозный казался пустыней - ни людей, ни машин. От напряженной тишины звенело в ушах. Жители, уверенные, что 5 октября добром не кончится, разъехались, кто куда.

Сегодня город не то, чтобы живет бурной жизнью, но с октябрьским безлюдным безмолвием не сравнить. Идет нормальная, вялая воскресная жизнедеятельность. Открыты базары и магазинчики. Ездит транспорт.

- Видишь, три машины без номеров проехали? – показывает попутчица, - если без номеров, значит кадыровцы. Вот они – всех обгоняют. А вот, смотри: еще две машины без номеров. Их тут знаешь сколько!

Заборы, столбы, дома, развалины пестрят предвыборной агитацией. Партии реально представлено две: очень широко – “Единая Россия” (кто бы сомневался!), и по мелочи – Народная Партия. С кандидатами – побогаче. Вот тебе и “Маигов – наш депутат”, и “Хасбулатов – наш депутат”… И Мусаев, и Эльмурзаев… Но преобладает, конечно, Ахмар Завгаев – брат еще того небезызвестного Завгаева и очевидный фаворит Кадырова. Кстати, плакаты Завгаева качеством полиграфии и цветовой гаммой почти не отличаются от кадыровских президентских. Сразу видно – серьезный человек. За него и голосуй! Еще более красноречиво о “серьезности” Завгаева говорят их совместные с Кадыровым портреты. В том, что среди одномандатников победит именно он, нет ни грамма сомнений.

***

В штабе Бекхана Хасбулатова сидит сам кандидат - мрачный, как туча. Довольно агрессивно объясняет мне, что разговаривать со мной не будет, потому что знает избирательное законодательство, причем знает его гораздо лучше меня, и нечего его держать за недоумка – слова не скажет. Запрещено законом. Хочу было уточнить, что знаток права имеет ввиду, но он уже пускается в длинный монолог о вездесущем административном ресурсе и полученной из верных источников информации о вбросе бюллетеней за Завгаева. Где будут вбрасывать и в каких количествах – конечно, неизвестно. Но однозначно – будут. Тоже мне, новость… Спешу откланяться. С сияющей улыбкой жму руку Хасбулатову, желаю ему удачи. При этом, конечно, и он, и я прекрасно знаем, что шансы его равны нулю.

От Хасбулатова плавно перемещаемся к Маигову, недавнему представителя Аслана Масхадова в Москве. Незадолго до парламентских выборов Маигов ездил на поклон к Кадырову, демонстрировал лояльность, но в плане депутатского кресла это ему не поможет.

Самого Маигова на месте нет, но начальник его штаба, Ибрагим Умархаджиев - собеседник вполне адекватный. Он рассказывает, что ходят слухи – уже заготовлены запасные урны, полные бюллетенями за Завгаева. Он говорит, что по Грозному и в Урус-Мартановском районе главы администраций объясняли подчиненным, что они должны проголосовать за Завгаева. Иначе – прощай, работа. А население по отношению к выборам изначально настроено неоптимистично. На вопрос, как пройдут выборы, отвечают: “Так же, как президентские. От нас ничего не зависит. Голосовать незачем”. В результате команда Маигова всю дорогу занималась не столько агитацией за своего кандидата, сколько активизацией избирательной активности граждан. Но явка все равно будет никак не более 50%… “То есть Старые Атаги, Урус-Мартан, Дуба-юрт и другие наиболее страдающие села будут голосовать активнее, но в общем – максимум 50%”. На этот месте плавная речь штабного начальника на мгновение прерывается, взгляд ностальгически затуманивается… “А знаете, тогда, в девяносто седьмом, было очень холодно, и люди мерзли, но часами стояли в очереди на избирательный участок. Наверное, даже когда Ленин умер, ничего подобного не было”.

Идем дальше. Следующий на очереди – Мусаев.

Мусаевский штаб находится в двух шагах от “Трех дураков”, то бишь площади Дружбы народов. Был здесь памятник борцам за дело революции – вырастая из бетонной стелы, стояли трое комиссаров: по бокам – чеченец и ингуш, впереди – славянин. Композиция, привычная для советского монументального ширпотреба. В Харькове, скажем, также по периметру глыбы разместили сразу пятерых революционеров. Харьковчане, имея в виду стоящее рядом здание, говорят, что это “пятеро несут холодильник из ломбарда”. Грозненские остряки тоже придумали несколько названий для монумента, официально символизировавшего дружбу народов. Названия эти были отнюдь не политкорректны: на русскоязычное “Один Гикало и два шакала” – братья-вайнахи отвечали своим: “Два горных орла тащат пьяного хохла”. На этом фоне расхожее “Три дурака”, действительно, символизировало дружбу народов. В первую войну одному из комиссаров снарядом оторвало полголовы, а во вторую бомбой вообще снесло полпамятника. Так что теперь, глядя на стоящий посреди площади обрубок, трудно понять, откуда пошло это странное название…

У “Трех дураков” стоит блокпост . Слегка нетрезвый капитан милиции по имени Михаил, оказывается, “выпил по случаю выборов”. Исполнил гражданский долг – “и немедленно выпил”. И все остальные сотрудники правоохранительных органов в Грозном, по словам Михаила, тоже проголосовали. По приказу. За “Единую Россию” и за Завгаева.

Распрощавшись со словоохотливым капитаном, доходим-таки до штаба Алауди Мусаева. Его самого не застаем, но сотрудники штаба на несколько голосов перепевают все ту же песню про административный ресурс, отсутствие на ряде участков актов приема-передачи бюллетеней, про то, что в урны не кладут контрольного листа с подписями наблюдателей и т.д. Особенно ругают Старопромысловский район. Маиговцы, кстати, его тоже сильно ругали. Видимо, истинно завгаевское гнездо.

Затем общаемся с кандидатом Герсолтом Эльмурзаевым. Он сожалеет, что у людей в Чечне сегодня нет достаточных возможностей выразить свое мнение, да и вообще у населения нет интереса к выборам – не верят они в результат. Эльмурзаев со своей командой тоже агитировал избирателей идти на выборы. И тоже предполагает, что явка окажется не выше 50%.

- Вот и этот агитировал избирателей идти на выборы, – пожимает плечами попутчица, когда снова выходим на улицу. - А зачем, скажи на милость? Наш едино-российский сокол Ямадаев уже всех на эту тему вполне эффективно сагитировал. Вот недавно по нашему телевидению орал: “Все должны идти на выборы! Все – на выборы! У нас есть только две партии. Одна – Единая, и за ней стою я. А вторая – Аль-Каида””.

- Скажи, я правильно понимаю, что Ямадаев – откровенный бандит?

- Правильно понимаешь.

Взгляд притягивает очередной агитационный лозунг на растяжке: “Кто любит порядок, достойную жизнь – выбирает сердцем Единую Россию!”

- Значит, не просто выбирает, а еще и сердцем?.. Ладно, давай пробежимся по участкам, посмотрим как это делается.

***

Прогулка по участкам скрашивается абсолютно райской погодой. Вот уже третий день подряд днем плюс восемь, нестерпимо голубое небо, по-весеннему греющее солнце. Если бы не темнело так рано, ни за что бы не поверила, что декабрь.

Обходим шесть участков. Люди есть. Немного, но побольше, чем было здесь же в октябре. Можно увидеть полдюжины избирателей за раз. При этом председатели участковых комиссий – все без исключения – жалуются на низкую активность населения. К 11 утра явка в среднем на уровне процентов десяти. Безобразие! При этом, правда, оговариваются, что с утра с явкой вообще не совсем хорошо. Основной поток – ближе к вечеру. Эту историю мы знаем наизусть. На кадыровских выборах я утром выслушивала, что основной поток – днем. Днем – что основной поток вечером. Вечером - что основной поток прошел утром…

На двух участках завязываются интересные разговоры.

На одном председатель избирательной комиссии Лариса Борисовна (конечно же, школьная учительница) всерьез жалуется мне на то, что к участку приписано 470 военных:

- …А военные нас немного подводят. При выборе Президента очень даже сильно подвели – фактически открыто заявили, что отказываются голосовать. Научил бы их кто себя нормально вести!

Это, безусловно, самая странная жалоба на федералов из всех, что я слышала в Чечне. С трудом сохраняя невозмутимость, спрашиваю:

- С военными понятно, ну а население-то не подводит?

- Ну, люди обозленные… Ведь выбираем-выбираем, в марте выбирали, в октябре, вот сейчас, а жизнь не налаживается, работы как не было, так и нет. Но на выборы все-таки пойдут. Потому что остается хоть какая-то надежда. Да и проголосуешь – хуже не будет. А вообще, по сравнению с октябрем, спокойнее стало, и люди менее осторожно к выборам относятся, меньше боятся. Из города на эти выходные гораздо меньше народу уехало, чем тогда.

- А какая в октябре была явка?

- Ой, точно не помню. Но процентов 90 было.

- Так Вы же говорите, что тогда много народу уехало!

- Ну, все равно… И сейчас процентов 80 будет. Многие очень своих кандидатов поддерживают. Вот, Ахмар Завгаев, например. С фамилией Завгаев у меня ностальгия прямо начинается. Мы все связываем с ним, то есть с его фамилией, свое прекрасное прошлое, светлые воспоминания. Красивый город… Люди добрые… Никакой войны, ненависти… Вы извините, мне работать надо. Хотите - вот, с наблюдателями поговорите. Вот у нас Людмила – от “Единой России”.

Лариса застенчиво улыбается. Поправляет шелковую косынку.

- Скажите, Людмила, популярна в Чечне Ваша партия?

- “Единую Россию” очень поддерживают. Ни у кого больше такой поддержки нет. Ведь “Единая Россия” и на лечение людей направляет, и материальную помощь семьям оказывает, и паломников в Мекку посылает. На мечети деньги дает. Клинцевич, лидер партии, у нас с 2001 года. Его хорошо знают. Он простым людям помогает, по селам ездит – даже по горным. Ну а Ямадаев, второе лицо партии, человек у нас вообще очень известный. Сами знаете.

Из Старопромысловского района едем в Ленинский. По дороге отмечаю все новые оптимистичные лозунги: “Кто голосует за Единую Россию, голосует за возрождение Чечни”, “Единая Россия – Единство слова и дела!” - от последнего веет Тайной канцелярией, доносом, “Словом и делом государевым…”. И вдруг яркое граффити на полуразрушенной бетонной стене: “Нет -- лжи и грязи! Да – правде и честности!”. Огромные разноцветные буквы с завитушками больно царапают по сердцу.

***

На другом участке к 12 дня проголосовало только 100 человек, а закреплено за ним 1800 душ. Председатель участковой комиссии, Асет Исаевна, директор школы, в здании которой расположен участок, очень беспокоится из-за низкой явки:

- На президентские выборы пришло 1500 человек. А сейчас, дай Бог, 500-600 придут. Дома пустые, люди разъехались. Потому что по району позавчера были страшные зачистки. Если бы не зачистки, правда, пришли бы. Я родительское собрание проводила на этой неделе, и все родители говорили: надо идти голосовать. А тут такой ужас!

Асет на вид около пятидесяти. Лицо усталое. Черные огромные синяки под глазами. Вьющиеся волосы выбиваются из-под платка, и она нервно заправляет их обратно.

- Но вообще Вы не подумайте! У нас “Единая Россия” очень популярна. Потому что это ближе к Путину. Знаете, Путин, парламент – единое целое. Очень много людей в Чечне сейчас надеются на Путина – на компенсации, на восстановление Чечни, на то, что он сделает что-нибудь, чтоб участь людей облегчить. Если не он, то кто?

Асет вдруг наклоняется ко мне через стол, берет за руку и шепчет быстро и горячо:

- Знаете, как мы все устали! Ведь невозможно так! Уже столько лет! Вот Вы сейчас приехали, наверное, здесь заночевать пришлось, да? И скажете, не страшно Вам было? А мы так каждую ночь… Я не сплю совсем. За сына боюсь… Когда это кончится?

Если бы я могла ответить... Сжимаю руку собеседницы, начинаю говорить что-то бессмысленное, про то, как все понимаю, но ничего не могу изменить. И есть другие люди в России, которые тоже понимают, которым тоже стыдно, которые пытаются что-то сделать, но ничего не получается…

- Вы часто сюда приезжаете? – неожиданно спрашивает Асет.

- Раньше не ездила. А за этот год уже третий раз…

- Приезжайте еще, пожалуйста. И других привозите. Тех, кто не боится. Может быть, если побольше людей увидят, как мы живем… Хотя нет, страшно сюда людей возить… Но сами – обязательно возвращайтесь. Вы ведь и так уже ездите. Спасибо Вам!

- За что?

- За то, что не боитесь. За то, что Вам не все равно.

От отчаянного нестерпимого стыда хочется стать невидимой. Выскакиваю на улицу. По огромному залитому солнцем пустырю бегают ребятишки. Чуть в стороне от школы – большое здание, пункт временного размещения. На колонке две молоденькие девушки набирают воду, о чем-то пересмеиваются между собой. А там, где сейчас ПВР, раньше было общежитие Чечено-ингушского государственного университета, в декабре 1999 года там укрепился Басаев. В школе, из которой я только что вышла, тогда сидел Хаттаб. А с поля, через дорогу, шли федеральные танки…

***

Всё, на грозненские участки насмотрелась вволю, можно ехать в села. Но сначала поговорить бы на улицах с людьми. В селах это плохо получается – все на виду, люди боятся. А грозненцы, судя по моему прошлому опыту, разговорчивы.

- Ну, просто на улицах тебе вряд ли кто-то что-то скажет.

- Почему? В октябре я разговаривала просто на улицах. Без проблем. И в сентябре…

- Тогда другое время было. Сейчас народ, знаешь, как-то замкнулся. Ну, давай на базар пойдем. Если где и пробовать, то именно там.

Мы ходим по рынку. Я пытаюсь заговорить с покупателями, торговцами. Бессмысленно. Все вежливо улыбаются и тут же отворачиваются. В октябре на этом самом месте на меня сыпался поток шуток про выборы президента, которого уже выбрали, проклятий в адрес Кадырова, вопросов о том, не знаю ли я, в какую страну можно улететь, если собрать денег, купить много фанеры и построить вертолет…

Провожатая пытается выступить в качестве посредника. Заговаривает с людьми по-чеченски, объясняет, что я московская журналистка, просто хотела бы поговорить и про выборы, и про то, как сейчас живется, имен называть не буду, все совершенно безопасно. Ей отвечают односложно и быстро отходят. Только одна женщина, перегнувшись через прилавок, тихо говорит, не глядя в глаза:

- Про выборы хочешь послушать? Выборы – они в 97 были. Люди с рассвета очередь занимали. Я сама семь часов стояла, чтобы проголосовать. Ноги отморозила. Но стояла. А сейчас… О чем говорить-то? А как живем – сама видишь. Ты лучше иди…

- Извини, – оправдывается моя спутница. – Такое время сейчас нехорошее. Все слово лишнее сказать бояться. Еще зачистки эти по городу. В смысле – спецоперации. Хрен редьки не слаще. Тут недавно французская журналистка приезжала знакомая, так она просто поверить не могла, как же так люди изменились… А им теперь совсем надеяться не на что, они и молчат.

На соседнем прилавке – гора разноцветных кассет. Из магнитофона рвется лихая песня: “А на рассвете вперед уходит рота солдат… Я верю в душу твою, товарищ старший сержант!..”.

Люди в этом городе уже ни во что не верят. Сколько должно пройти лет, что должно произойти, чтоб поверили?..

***

Едем в село Варанды. Трасса не особо оживленная. Привлекает внимание полуразрушенный дом за жестяным забором. На заборе белой краской написано: “Это мой дом. Все будет хорошо! Света”, и нарисована широко улыбающаяся рожица. Где сейчас эта Света? До сих пор ли надеется, что все будет хорошо?

***

В Варандах все очень по-домашнему. Село маленькое. Избирателей всего 387 человек. Около избирательного участка вокруг клумбы из огромных снарядов выложен аккуратненький заборчик. Молодые парни-охранники, застенчиво улыбаясь, спрашивают, нельзя ли со мной сфотографироваться.

- У нас гости редко бывают. И мы всегда с ними фотографируемся. Вот вернетесь когда-нибудь, обязательно подарим Вам фотографию.

Конечно, соглашаюсь. Зачем обижать людей? Встаем на краю обрыва. Ребята просят снять платок, “чтобы было видно, что москвичка”. Четыре молодых парня в извечном камуфляже с автоматами. В середине – я. Пятый фотографирует. Потом подбегает к нашей импровизированной шеренге, занимает место и передает аппарат другому. И так – пока каждый не побывал в кадре. Получается пять фотографий. После чего меня вежливо благодарят и торжественно проводят на участок.

- Сейчас три часа дня, а у нас уже 82% проголосовало. К вечеру будет стопроцентная явка! – радостно рапортует председатель участковой комиссии Бирлант. - У нас всегда так. Никаких проблем. Я уже третьи выборы делаю.

На столе председателя под стеклом выложено целое панно из глянцевых календариков с портретом Кадырова. Проследив за моим взглядом, Бирлант гордо объясняет:

- Это у нас с президентских выборов осталось. Хотите, подарю?

- Спасибо, у меня такие есть. Тоже с октября остались. Лучше расскажите, какая партия среди Ваших односельчан самая популярная.

- Как это какая?! “Единая Россия”! Одна только и есть партия! “Единая Россия” – это “вместе с Президентом”! А если “вместе с Президентом” – значит, будет все нормально.

Кто-то трогает меня за плечо. Оказывается, сзади собралась маленькая группка местных жителей. Утягивают меня в угол.

- Неправду она говорит. У нас не одна партия. Есть еще Народная Партия. Мы вот все за нее проголосовали.

- А почему именно за нее?

- Ну, она же за народ.

По ближайшем рассмотрении оказывается, что никто из четырех вступивших со мной в разговор активных сторонников Народной Партии не знает, ни кто у партии в списках, ни в чем состоит ее программа. На мой вопрос о том, известно ли им, что в партии одно из первых лиц –небезызвестный в Чечне генерал Трошев, реагируют с полным непониманием. И только повторяют, что если партия называется “народная”, значит она “за народ”, и голосовать нужно именно за нее.

***

Покинув гостеприимные Варанды, решаем, пока не стемнело, забраться еще повыше. В этом другом селе (не буду его называть) избирателей 770 человек. Из них к нашему приезду проголосовало 400.

Участок в помещении местной школы. Светлая просторная комната. На стене огромный, времен октябрьских выборов, плакат с портретом Кадырова на фоне гор и кабинетный портрет Путина в красивой рамке.

Встречает нас школьная директриса, она же, конечно, председатель участковой избирательной комиссии, красивая светловолосая девушка по имени Света с тонким приятным личиком и в накинутой на плечи блестящей норковой шубке.

Света радуется мне как родной.

- Ой, вы – журналистка? Проходите, проходите, пожалуйста, мы ведь с Вами почти коллеги. Я – филолог. Как хорошо, что Вы приехали! К нам так редко приезжают!

Оживленно расспрашивает меня про столичную жизнь, что идет в театрах, какие выставки, концерты. Мне становится как-то до боли жалко тоскующую в этих Богом забытом селе Свету, и я, наплевав на отсутствие времени, честно пытаюсь удовлетворить ее культурный голод. К столу подходят два старика с бюллетенями и спрашивают, где ставить галочки. Света краснеет, вскакивает, отводит стариков к кабинке, что-то им объясняет, потом возвращается ко мне.

- Вы уж извините. Сами понимаете, старые люди, они вообще не понимают, что это такое за голосование. Списки такие огромные… Как им объяснишь?.. Это не только у нас. Так во всех селах. Старики просто не понимают, чего от них хотят. Приходят и требуют, чтоб показали, что отмечать. А вообще, голосуют у нас сплошь за “Единую Россию”. Она так популярна, потому что других партий в принципе не существует. Еще год назад в Чечне была только эта “Единая Россия”. И никаких других партий. Вообще никаких. Я эту “Единую Россию”, честное слово, ненавижу. Но все в нее вступают, вся молодежь. Особенно парни. А что им делать? Ездить как-то надо! А на постах членский билет “Единой России” – вместо пропуска. И если какая спецоперация – они свои корочки “Единой России” показывают и их отпускают. Ну и денег “Единая Россия” иногда активным членам подкидывает. Так что все в нее и идут.

Света продолжает щебетать, а у меня перед глазами расширяются и сужаются красные круги. Я понимала насчет денег, и насчет Клинцевича с Ямадаевым, и насчет подачек муллам, и насчет всего остального… Но про корочки вместо пропуска не приходило в голову. Справка о лояльности, сродни денацификации в послевоенной Германии, только с другим знаком. Это за гранью цинизма, за гранью добра и зла… Тот, кто с “Единой Россией” – может выживать. Остальные – обречены на истребление. Как там было написано над постом “Кавказ”? “Любую дорогу осилит идущий с Единой Россией!”? Только о том, что любой не идущий с “Единой Россией” в ногу через камень навернется, написать позабыли. Но это, видимо, само собой разумеется. Только чужие могут не догадываться. Свои – знают. В Чечне про это знают все. Пока так только в Чечне. Но лиха беда начало! И скоро это будет по всей России. Расползется, как расползлось многое другое. Как расползается бесконтрольный, безнаказанный произвол силовиков. Скоро каждый из нас, чтобы выжить, должен будет запастись членским билетом “Единой России” и носить его у сердца, которым “Единую Россию” положено выбирать.

- Ой, отец идет! – вскрикивает Света. - Отец – глава местной администрации. Наверное, узнал, что Вы из Москвы приехали, и пришел с Вами побеседовать. Вы уж ему не рассказывайте, что я Вам про “Единую Россию” говорила, ладно? А то он член партии и большая в ней шишка. Меня все заставляет вступить, а я пока отказываюсь, терпеть эту “Единую Россию” не могу.

Света подводит меня к отцу. Вежливо представляет. И отходит в сторону. Крепкий маленький старичок значительно жмет мне руку и начинает произносить речь, как с трибуны:

- Я Саид-Эмин, глава администрации села. Я и все наше село солидарны с Единой Партией. Я член Единой Партии, и все село…

- Простите, пожалуйста! - осторожно перебиваю я – Это что за Единая Партия? Вы, наверное, “Единую Россию” имеете в виду?

- У нас одна партия – Единая. Мы устали от Жириновских, Зюгановых и Райковых! Единая Партия – это Президентская Партия. Партия, которая должна прийти к власти. Борьба с олигархами и борьба с оборотнями – все это нам нужно. С 1991 года люди, ушедшие с полей в лес, еще не вернулись, но и сюда закон придет. Чечня пока еще не сформировалась, но это время скоро наступит. Мы, и в целом российский народ, устали от старых партий и никому не верим. Мы – за Единую Партию!

Оратор рубит рукой воздух. В натопленной комнате мне становится зябко…

- Я лично в 1999 шел рука об руку с Шамановым и Трошевым. Я вместе с российской армией 7 февраля 2000 года вывел из села всех своих людей и уже к концу месяца вернул их обратно. У нас с 1999 года нет ни одного пропавшего, ни одного убитого!

- У Вас что, не было зачисток?

- Зачистки были. Но я сам стоял у руля и своих трогать не давал. И договаривался, изымал из Дуба-юрта, Чири-юрта, Старых Атагов избитых задержанных людей. Наше село – у самых волчьих ворот. Здесь стояла русская армия. И я с их командирами дни рождения справлял. С генералом Вербицким его день рождения праздновали, я на почетном месте сидел. Нам, как дальнему селу, нет сейчас никакого внимания, а мы в 2000 году и газ, и свет провели. Я сам проводил – на танке. Всю войну на танке проездил. Я здесь – все. После октябрьских выборов Президента мне новую “Волгу” подарили – за то, что все село единодушно проголосовало. А мы и сейчас единодушно проголосуем. А как же иначе? Вот, посмотрите, какая “Волга”!

Доблестный мэр волочет меня к окну и дает в волю полюбоваться щедрым кадыровским даром, новенькой сверкающей “Волгой”, на которую он, видимо, сменил свой боевой танк.

- И вот почетные грамоты за выборы, за референдум. Президент меня ценит. Посмотрите!

Действительно, как это я сразу не заметила?! На стене, непосредственно под парадными портретами близнецов-братьев, Путина и Кадырова, висят две благодарности – одна за прекрасную организацию референдума, другая – за не менее достойную организацию президентских выборов.

- А что вы ждете от нового президента, которого так активно помогали выбирать?

- От нового президента мы сейчас, в первую очередь, ждем ухода российских войск в казармы. Сразу после референдума я стал говорить солдатам: “Я провел референдум. Я – гражданин РФ. А вы все бесчинствуете! Права не имеете!”. Ну и еще ждем выплаты компенсаций. Пока в селе только два человека получили. Восстановления домов ждем…

- Скажите, Ахмад-Хаджи Кадыров сразу после своего избрания президентом стал требовать вывода федеральных войск и обещал, что войска уйдут со дня на день А войска как стояли, так и стоят. И компенсации обещал выплатить быстро и честно. А теперь выплаты компенсации приостановлены. Не устал народ ждать?

- Мы верим, что слова Кадырова сбудутся. Надежда умирает последней, – оптимистично заявляет Саид-Эмин и начинает уговаривать меня пойти к нему в дом, закусить, чем Бог послал. Ссылаюсь на позднее время, необходимость возвращаться в Грозный. Долго и вежливо отказываюсь от предложений переночевать. Ловлю разочарованный взгляд Светы. Она, бедняжка, уже настроилась до ночи разговаривать со мной про московские книжные и театральные новинки. Свету все также жалко. Но принимать гостеприимство мэра не хочется. С трудом удается ускользнуть. Путин и Кадыров со стены ехидно смотрят мне вслед.

Как только выезжаем из правоверного села, прямо за мостом прошу ненадолго остановить машину. Выхожу на мост и стою минут пять, вбирая в себя горы, бурлящую внизу реку, окрашенный розовым закатом холодный звенящий воздух. Дыхание выравнивается. Можно жить дальше.

Часам к семи вечера возвращаемся в Грозный. Свет, слава Богу, есть. Злые и усталые падаем перед телевизором. Улыбающаяся ведущая чеченских новостей тарахтит с сияющей улыбкой:

- Сегодня, 7 декабря, воздух прогрелся солнечными лучами, как бы отражая праздничное настроение избирателей. Большинство жителей надеются, что их партия и их избранник пройдут в Государственную Думу и будут там с достоинством отстаивать СВОИ права.

Бывают же судьбоносные оговорки!..

Мы уже знаем, что в Чечне победили “Единая Россия” и Завгаев. То есть опять победил Кадыров. Ведь все это – одно целое. Впрочем, кто бы сомневался?! Позже узнаем и точные цифры: 79.9% за “Единую Россию” и 50.7% - за Завгаева, при явке 88% избирателей. Фальсификации, конечно, были – когда численность населения на бумаге на несколько сотен тысяч больше, чем в реальности, естественно, что явка раздута. Но люди и сами шли голосовать. Не было у них другого выхода. Не было никакой надежды. Проголосуешь – хуже не будет. А вот не проголосуешь – мало ли…

А еще мы узнаем, что на общефедеральных парламентских выборах ни одна демократическая партия в Думу не прошла. И что россияне активно поддержали не только “Единую Россию”, но еще и Жириновского с его ЛДПР, и Рогозина с блоком “Родина”. Единороссы и фашисты - вместе с Президентом. Обсуждать, как жить дальше, – бессмысленно. Коллега пожимает плечами и уходит на кухню готовить ужин, предварительно поставив на видео всенародно любимый фильм “Кавказская пленница”. Через пять минут я с интересом наблюдаю, как мой русский приятель и чеченец, муж моей коллеги, развалившись на диване, дружно хохочут над нехитрыми злоключениями Шурика на добром, безопасном Кавказе. Может, этот немудреный фильм у стольких людей и в Чечне и в России продолжает вызывать светлый восторг именно в силу своей ностальгической нереальности?..

Ночь спокойная. Почти не стреляют. Вчера ночью тоже почти не было слышно выстрелов. С октябрем не сравнить.

***

Наутро в Грозном резко портится погода. Накрапывает ледяной дождь. Проезжая мимо комплекса правительственных зданий, видим толпу женщин. Выходим посмотреть. Это матери исчезнувших ждут встречи с Кадыровым. Они стоят здесь вот уже несколько месяцев каждые понедельник и среду. Сегодня как раз понедельник. Им все обещают, что президент их примет… А надежда, как известно, умирает последней. От них же узнаем, что матери двух пропавших накануне выборов в селе Дуба-юрт ребят еще вчера вместе с родственниками поставили баррикаду на дамбе, на мосту, недалеко от села, перекрыв таким образом дорогу. Обещали стоять там, пока им не вернут сыновей. У меня есть несколько свободных часов до отъезда, без труда уговариваю коллег съездить к дамбе, посмотреть на митинг, поговорить с женщинами.

Но когда мы доезжаем на место, там уже никого нет. Правда, баррикада из досок и старых автопокрышек загораживает дальний конец моста, и рядом с ней дымится маленький костерок. Видимо, демонстранты только что разошлись. Возможно, ненадолго. Над баррикадой на палках натянуто полотнище, оранжево-красные буквы по белой ткани: “Верните наших сыновей!”. Выхожу на мост, подбираюсь поближе, чтобы сделать пару фотографий. С трассы к мосту подъезжает автобус, переполненный людьми. В основном, женщины и дети. Автобус останавливается у моста. Дальше проехать не может. Люди с тяжелыми сумками, младенцами на руках выходят из автобуса и понуро идут через мост, ежась на холодном, пронизывающем до костей декабрьском ветру. Они не разбирают баррикаду, хотя для двоих мужчин это, конечно, дело пяти минут. Но смотрят неодобрительно и тихонько ругают тех, кто возвел на их пути это препятствие. Матери пропавших парней перекрыли дорогу от безысходности, от отчаянья. Сегодня их ругают их же односельчане, терпящие неудобства от проявления этих безысходности и отчаяния. Хотя осуждать людей, которые, сгибаясь от ветра и поскальзываясь на обледеневших лужах, уныло бредут в гору, тоже невозможно. Не остается ничего, кроме стыда и жалости.

***

Чеченское такси. Возвращаюсь в Ингушетию.

Собственно, оно только называется “такси”. На самом деле - что-то вроде маршрутки повышенной комфортности. Обычная легковая машина, в которую набиваются четыре пассажира. Сто рублей с носа, и через полтора часа ты уже в Назрани.

Громко играет радио, затопляя уши попсой. Соседки по заднему сидению оживленно беседуют по-чеченски и жуют воздушную кукурузу. Эту трассу я скоро выучу наизусть. Но нет-нет, да и заметишь что-то новое. Вот к столбу прикручена ржавая железка с кривоватой надписью печатными буквами: “Ну что, вы все воюете? Тогда мы идем к вам! Спецназ”. А еще на 500 метров дальше – кричащая агитрастяжка: “Мир, порядок, добро и сила – вот что такое Единая Россия”.

Я знаю, за эти два месяца изменилось многое. Война кончилась. Но вместо нее наползло вязкое, мутное, криминальное, черное нечто. Это болото, как ни странно, еще страшнее, чем война. Ведь у любой войны есть конечная точка, переговоры, урегулирование. А у этого пожравшего все болота конца нет. Оно может тянуться вечно. И это очень страшно.

***

Назрань.

Мирное кухонное чаепитие. Сижу с чеченскими друзьями и травлю байки про “Единую партию”. Мужики закатываются хохотом.

- Вечно ты привезешь что-то немыслимое. Хотя чего только не было. Вот, я помню, в Сержень-юрте зачистка в 2001 году, федералы берут по пятьсот рублей за душу. Нет, только за мужчин, конечно, ну от 15 и до 55 лет. А если там с бородой или в грязных штанах, то есть подозрительный, так и по тысяче требуют, а иначе увозят - и все, с концами. Так бабка одна, совсем нищая, на внука своего – сыновей у нее к тому времени всех уже перебили, только внук и остался - еле-еле по соседям пять сотен наскребла. А федералы к ней все равно в дом завалились. Думали, может, еще кто есть, или просто чем поживиться. Смотрят, а там шаром покати. Так они ей отсчитали две сотки сдачи. Говорят: “Возьми, бабка, мы не какие-то мародеры!”.

От хохота дрожит стол. На клеенку расплескивается чай.

- Брось стол вытирать. Ты гость. Слушай лучше, чего расскажу. Это все ладно. Вот у нас в Гехах в первую войну, тогда бои были, столько народу полегло… и детей… А я бегаю по селу под обстрелом – сына младшего найти не могу. Нет нигде. И тут соседка говорит: “Трупы на грузовике в Урус-Мартан увезли. И твой там был. Видела. Не ищи”. Я не поверил сначала. А потом к дому вернулся. Дом пустой. А у порога – его ботинки. И понял – все. Так он, сын, на следующий день сам вернулся. Его, действительно, в грузовик то с трупами сгрузили, а он очухался. И дошел до дому. Ничего. Только рука прострелена. А я ему говорю: “Ты что, ботинки надеть не мог!”.

“Так что же, прикажете плакать? // Нет - так нет…”

Смех заполняет кухню. Выплескивается через открытое окно на улицу. Играющие во дворе дети заражаются нашим весельем. И вот уже весь двор звенит от хохота.

“Да, под каждой маленькой крышей, // Как она ни слаба, // Свое счастье, // Свои мыши, // Своя судьба. // И сколько бы жизнь не упряма, // Меньше, чем мало – не дать…”

***

Аэропорт “Магас”. Зал ожидания.

Тяжелая сумка с бумажками, которые разные коллеги и просто люди просили передать в Москве разным важным и не очень важным чинам. Уже привычное тяжелое чувство, что передать – передам. И даже сопроводиловки напишу. И даже удостоверюсь, что все всё получили. Но без толку, без толку. Тоже привычный и оттого еще более мучительный стыд за то, что ты – уезжаешь, соскочил, в очередной раз – обошлось. А как быть тем, которые в этом живут изо дня в день, какое право ты имеешь уезжать, когда твои друзья остаются? Когда кто бы то ни было остается?

Рейс задерживается на традиционные полчаса. Стойка бара. Сумка пристраивается около высокого табурета.

- Ой, девушка, я Вас помню. Пятьдесят грамм водки и апельсиновый сок, да? Вы к нам часто ездите. Вам нравится в Назрани?

***

В самолете пристает с разговорами сосед слева. Сначала отвечаю односложно, глядя в книжку. Но минут через двадцать втягиваюсь в беседу. Улыбчивый худенький парень лет двадцати пяти с самым что ни на есть библейским именем Адам едет в Москву в отпуск на пару недель. Он – грозненский, работает в чеченской милиции. После того, как в 2001 году взяли его в милиционеры, – “жить стало можно”. Хотя вот недавно пришлось вступить в партию.

- В какую партию? -- спрашиваю, с грехом пополам имитируя наивность.

- Как, в какую? Она у нас одна - Единая.

- В “Единую Россию”, что ли? А что значит – пришлось? Зачем?

- Да Вы что? Знаете, как с партбилетом легко ездить! Везде пропускают, как родные.

- Погодите, но Вы же милиционер! Вас и так должны пропускать без проблем.

- Ну Вы, вообще, сравнили! Вот, сегодня утром на посту “Кавказ” очередь была с километр. Так я членской ксивой помахал – чуть ли не на руках перенесли.

- То есть корочка “Единой России” круче милицейского удостоверения?

- Да, в сто раз. А еще, если ты член Партии – с работы не могут уволить.

- В смысле?

- А в прямом. На это Партия должна дать свою санкцию. А не даст, так ни-ни. Вот, троих моих корешей осенью погнали. Они Лидеру жалобу написали. Ну он, как на зло, в отъезде был. А как через месяц вернулся, пришел в ментовку, такое там устроил! Кто вам, блин, разрешал моих людей выгонять! Я их сначала сам должен исключить, и потом рыпайтесь на здоровье. А пока я добра не дал, чтоб волну не поднимали!

- И что? Неужели восстановили?

- Не то слово! И еще зарплату выплатили за тот месяц, что ребята без дела просидели.

- Вот это да! Вот это Лидер! А он, кстати кто, настоящий лидер “Единой России” – Клинцевич или все-таки Ямадаев?

- Конечно, Ямадаев! – вдруг в глазах моего дружелюбного, разговорчивого соседа вспыхивает огонек подозрения. - А Вы откуда знаете?

- Я не знаю. Я спрашиваю.

Надо сказать, что другие мои познания из области современных чеченских реалий, включая даже такие специфические подробности, как то, насколько именно было плохо со светом в последнюю неделю в его родном районе Грозного, парнишку не смущали. Скорее, наоборот, радовали. Но тут он начинает бормотать, что-де неожиданно спать захотелось, всю-де ночь на дежурстве, уж извините, поворачивается к окну и закрывает глаза.

***

Москва. Внуково.

Для прилетающих кавказские рейсы – те же зарубежные. Даже жестче. Мало паспортного контроля – еще извольте просветить багаж и пройти через металлоискатель. Из офиса, слава Богу, заказали такси, и водитель благополучно дождался. По дороге в центр на автомате обзваниваю всех, кому обещала позвонить первым делом, как вернусь. “Да, сама в порядке. Все остальное – отвратительно”. Говорить не хочется. Но кто-то раскручивает на пару развернутых предложений. Водитель явно оживляется.

- Скажите, Вы, наверное, журналистка?

- Да, что-то вроде этого. А в чем дело?

- Ну, все понять пытаюсь, “Единая Россия” – это, вообще, что? Они ведь выборы выиграли. А я просто не врубаюсь. И никто толком ответить не в состоянии. Может, Вы объясните?

- Отчего же не объяснить! Я сама только что узнала, и Вам с удовольствием расскажу. “Мир, порядок, добро и сила – вот что такое Единая Россия!”. По-моему, исчерпывающее объяснение, правда?

Некоторые имена и названия населенных пунктов в статье изменены.

Татьяна Локшина, Московская Хельсинская Группа, Полит.ру, 06.01.04г.