Чечня и Сибирь

Замечательный красноярский писатель (юморист? фантаст?) Михаил Успенский любит вставлять в свою прозу — крепкую, ехидную, невероятно смешную — издевательские стишки. Однажды он написал колыбельную явно пародийного свойства с такими строчками:

“Вон спокойно, без истерик,
Словно грозный муж,
Злой чечен ползёт на берег,
Следом — злой ингуш.
Вон ползёт татарин крымский,
Друг степей калмык…
Все языки в край Нарымский
Доведёт язык!”.

Из контекста ясно, что речь идёт о сталинских депортациях. Вот только в Сибирь, в “край Нарымский”, при Сталине чеченцев не ссылали, разве что действительно “язык доводил”, то есть по статье 5810, а массовой ссылки не было: их вывозили в Казахстан и Среднюю Азию. Хотя в сознании народа всякая ссылка могла восприниматься как сибирская. (Так, украинский поэт Дмитро Павлычко в оде Джохару Дудаеву, опубликованной в первые дни войны с Чечнёй, писал: “Вiн народився у вагонi, / В тюремнiм темнiм ешелонi, / Що вiз народ його в Сибiр”.)

Но это при Сталине, который оказался неожиданно гуманным в отношении горцев, привычных отнюдь не к сибирскому климату (калмыков в этом смысле не пожалел — их гнали вплоть до Норильска, и чуть не половина перемёрла ещё в эшелонах). А при царе тех же горцев ссылали и в Сибирь. Сюда попадали и соратники Шамиля, и участники восстаний, проходивших уже после “замирения” Кавказа (1861, 1863, 1866), и сектанты-зикристы, и абреки — не то благородные разбойники из средневековья, не то вполне современные (рубежа девятнадцатого и двадцатого веков) анархисты-террористы. Во время первой империалистической войны обычной репрессивной мерой против крестьян было выселение в Сибирь по подозрению в шпионаже в пользу Турции. А самой массовой была депортация участников восстания Алибека-Хаджи.

Восстание это охватило Ичкерию (горную часть Чечни) сто двадцать лет назад. 24 апреля 1877 Александр II издал манифест об объявлении войны Турции, а в ночь на 25 апреля двадцатисемилетний Алибек-Хаджи Алданов из хутора Симсир Веденского округа на собрании шестидесяти единомышленников был провозглашён имамом. Восставшие заявили о намерении “разорвать всякие сношения с существующей властью” и “объявить себя независимыми”. Власти считали происшедшее “турецкой интригой” и даже готовились к чему-то подобному накануне объявления войны (были приведены в боевую готовность укрепления в горах, мобилизованы и отправлены ближе к театру военных действий наиболее беспокойные горцы), но сам Алибек на суде в марте 1878 сказал: “Какое мне дело до могучего царя или султана! Я знал, что между ними война, я хотел этим воспользоваться и освободить бедный народ”.

Если 30 апреля имам имел около пятисот приверженцев, то к 3 мая к нему присоединились все 47 аулов Ичкерии, около 18 тысяч человек. Повстанцы стремились выйти в равнинную часть Чечни, что было крайне опасно для оккупационных властей: тогда восстала бы Большая и Малая Чечня. 4 мая произошёл первый большой бой у аула Майртуп. Повстанцы нанесли серьёзный урон царским войскам, но на плоскость выйти не смогли. 26 мая началось и восстание в Салатавии (Дагестан), что отвлекло карательную экспедицию от чеченских инсургентов. С июня правительственные войска стали прибегать к тактике выжженной земли: бороться не с самими восставшими, а с мирным населением. Начались “зачистки”, известные нам из самоновейшей истории: сжигание чеченских аулов, захват имущества и скота, массовое выселение с гор на равнину (до присоединения Чечни к России, наоборот, выселяли с равнины в горы, создавая в предгорьях казачьи станицы, из-за чего чеченцы и ингуши лишились лучших плодородных земель). Население укрывалось в лесах, но тут их настигали специально созданные команды, которые “над всяким чинили свой собственный суд — просто говоря, отправляли на тот свет”.

В директивах командующему войсками России в Чечне генералу Смекалову постоянно встречаются фразы типа “беспощадно уничтожайте перед собой всех и всё, чем строже, тем лучше”, “бейте и вешайте беспощадно”, “Беной и Зандак надо поголовно выселить в Сибирь”. Добрая традиция массированных бомбардировок населённых пунктов, дошедшая и до наших дней, тоже поддерживалась (правда, применялись не ракетные удары, а обычный артиллерийский огонь). Это именно традиция: так, до 1905 года Чечня больше не восставала, но, как только волнения начались вновь, её вспомнили. Например, 30–31 декабря 1906 было выпущено более шестидесяти боевых снарядов по ряду аулов Веденского округа.

Что же касается другой известной традиции — взятия заложников,— то пальма первенства здесь тоже принадлежит не “немирным горцам”, а русским покорителям. Взятие заложников было обычной тактикой — не только на Кавказе, но и, например, при колонизации Сибири, где “аманаты” должны были обеспечивать уплату соплеменниками ясака в царскую казну. Разумеется, эта тактика широко применялась в 1877. Так, в июле было сожжено селение Махкеты и взято 135 заложников, но Алибек напал на караван и отбил 115 человек. А 20 были убиты конвоем. Последнее — не случайность. Генерал Свистунов предписывал Смекалову вести аманатов “не со связанными, а буквально со скрученными позади спины руками, так, чтобы ладонь левой приходилась и была привязана крепко к самому плечу правой, и наоборот. По дороге не развязывать ни под каким предлогом и в случае малейшего сопротивления одного немедленно перебить всех. Прибавить должен: очень желал бы, чтоб именно это последнее случилось”.

Так что нечего удивляться, что взятие заложников переняли сперва абреки, а затем и наши современники вплоть до Салмана Радуева: их этому хорошо обучил старший брат.

28 октября восстание было подавлено (а в соседнем Дагестане ещё пылало вовсю). 9 декабря, уже после того, как и от последнего дагестанского оплота, аула Согратль, осталось лишь пепелище, имам Алибек-Хаджи добровольно сдался, не желая, чтобы из-за него страдали родные и народ. Руководителям восстания было обещано помилование в случае сдачи, но трибунал приговорил 13 человек к повешению, а пятерых — к 20 годам каторги.

А Чеченско-Кабардинский конно-иррегулярный полк в это время геройски сражался с Турцией.

Подать кассационную жалобу осуждённые отказались. Алибек сказал перед казнью: “Пусть весь мир знает коварство белого царя”.

Но мир ничего не узнал. В российской прессе не было ни слова о восстании. Никто не вступился за угнетённый горный народ, и ни в каком Кракове никакой Комитет в поддержку Чечни не образовался. Лишь несколько лет спустя начали публиковаться воспоминания участников подавления восстания. На основе этих воспоминаний и архивных материалов уже в советское время был создан ряд исторических трудов, в частности, монография Т. Мальсаговой. И хотя архивные материалы были использованы не полностью, будущему исследователю немногое удастся добавить: все грозненские архивы погибли в 1995.

После казни началась массовая депортация. Сперва в Тульскую, Рязанскую, Калужскую губернии, затем — в Вологодскую, Псковскую и в Западную Сибирь. Так и вышел на нарымский берег “злой чечен”.

Впрочем, как уже говорилось, в эту, по выражению А. Солженицына, “доисторическую эпоху Гулага” “Сибирь” иногда понималась не в географическом смысле. Так, во всех биографических справках о зачинателе кумыкской литературы поэте Йырчы Казаке (середина прошлого века) указывается, что он был сослан в Сибирь, сибирский цикл считается главным в его творчестве, но в его собственных стихах читаем: “Мы — за Минском, кругом — всё леса да метели”. Может быть, это была лишь пересылка (хотя путь с Северного Кавказа в Сибирь никак не лежит через Беларусь), и впоследствии поэт попал-таки в Сибирь. А возможно, “Сибирью” называли обобщённо все места заключения, вроде того, как персонаж поэмы Т. Шевченко “Москалева криниця”, говоря о том, как он попал в Оренбургский край, уточняет: “А тут колись була Сибiр”. И в нынешних монографиях по истории Северного Кавказа не редкость встретить фразу о ссылке в Сибирь — и дальше перечисление: Вологодская, Вятская, Пермская губернии…

Массовое уничтожение населения, высылки в Европейскую Россию и Сибирь (сюда следует прибавить ещё и высылку в Турцию — после окончания войны с Шамилем принудительную, а в конце прошлого века — добровольно-вынужденную), царский запрет чеченцам проживать (и даже останавливаться на ночь) в Грозном, Ведено, Шатое — всё это, будем надеяться, уйдёт в прошлое с подписанием мирного договора между Российской Федерацией и Чеченской республикой Ичкерией*. Так же, как и потери сибиряков в многовековой кавказской войне: первый в истории пехотный полк, носивший имя Томского, был расформирован 211 лет назад, 15 июня 1786. Причина расформирования — большие потери, которые полк понёс в результате экспедиции в Чечню.

* Имеются в виду Хасавюртские соглашения, заключённые незадолго до написания данной статьи. Позднее этот последний для России шанс с честью выйти из чеченского узла проблем был не просто утрачен, а безжалостно уничтожен. Вторая война с Ичкерией сделала непредсказуемым дальнейшее развитие событий в более-менее близкой перспективе. Зато дальняя перспектива абсолютно ясна: либо тотальное уничтожение чеченского народа, либо — комиссия ООН по деколонизации, ввод “голубых касок” и безвозвратный уход Чечни не только из административно-политического состава России, но и из российской сферы влияния вообще.

Сергей Камышин, Новосибирск, для Чеченпресс, 17.11.03г.