В октябре мы сбежали с урока
Танковая гарь в стране не выветрилась с тех дней; в России поменялся воздух

Ровно сто лет назад это выглядело как фарс. На II съезде маргинальной РСДРП слово взял тов. Плеханов и заговорил о грядущих судьбах революции. В частности, о том, как диктатура пролетариата будет уживаться с парламентской демократией. Наш авторитетнейший марксист решил проблему просто. «Успех революции – высший закон», – заявил Георгий Валентинович. Так что если в порыве революционного энтузиазма народ выберет «очень хороший арламент», то новая пролетарская власть должна его поддержать. А ежели народ ошибется? Ну тогда «нам нужно было бы стараться разогнать его (парламент) не через два года, а если можно, то через две недели».

Натурально, случился скандал. Кто аплодировал, кто шикал. Один из делегатов на месте разъяснил свой выбор: «Если такие речи вызывают рукоплескания, я обязан шикать!» Должно быть, в этот момент социал-демократы окончательно и раскололись на большевиков и меньшевиков... Чуть позже в сборнике «Вехи» известный правовед Богдан Кистяковский приведет речь Плеханова как пример «полного непонимания значения юридической правды» и с горечью отметит, что «провозглашенная в этой речи идея господства силы и захватной власти вместо господства принципов права прямо чудовищна».

Это был уже тогда старый спор: о цели и средствах. И о том, чем оборачивается «идея захватной власти», примененная для пользы дела и торжества революции. Во имя свободы, родины и народного счастья. Ждать его практического разрешения оставалось недолго.

Смешной Руцкой и упрямый Хасбулатов

Десять лет назад схоластический спор между марксистом и правоведом вновь обрел плоть и кровь полноценной трагедии. История, начавшаяся в виде полемического фарса, опять кончилась пальбой в центре большого столичного города. В конце ХХ века – уже и с применением танков. Цели остались прежними: живые люди и торжество революции, на сей раз Августовской. И сто, и десять лет спустя очевидцам остается лишь озираться назад, вздрагивая, и сокрушенно вздыхать: да что ж так не везет бедной России?

Тогда, в октябре 1993 года, все казалось закономерным и практически неизбежным. Парламентская оппозиция президенту во главе с Хасбулатовым явно провоцировала общественный раскол и гражданскую смуту. Вице-президент Руцкой, надрываясь, громко, на всю страну ругался со своим патроном. За спинами народных избранников маячили мрачноватые тени анпиловцев и баркашовцев. В мае 93-го они уже выползали на свет с кличем «На штурм Кремля!», а в октябре просто заполонили город. Попытки договориться с оппозицией, натолкнувшись на клиническое упрямство профессора Хасбулатова и клиническую глупость летчика Руцкого, потерпели крах.

Ползучий переворот, как тогда принято было называть дискуссию о власти, настолько отравлял общественную жизнь, что либералы сами призывали Ельцина к действиям решительным и крутым. Президент колебался; известный жест Хасбулатова, объяснявший причины ельцинской нерешительности, заметно ускорил развитие событий. Борис Николаевич, вознегодовав, подписал известный указ № 1 400. Две недели спустя (в полном соответствии с заветами Плеханова) парламент разогнали. Таким представлялся сюжет в те дни, и демократы, собравшиеся по призыву Гайдара на площади у Моссовета, приветствовали танковую стрельбу по Белому дому. Октябрьские броневики в прямом эфире CNN символизировали победу, как и знаменитый крик Руцкого, первый телефонный «слив» федерального значения, облетевший страну: «Валера, ты ж верующий, ёптыть, сделай что-нибудь!» Проигравшие выглядели смешно, и оттого победа казалась особенно полной.

Однако скоро стало совсем не до смеха. Собственно, чувство смущения в наших неокрепших либеральных душах поселилось уже тогда, в октябре, вместе с комендантским часом, диким произволом милиции и той пророческой фразой, которую произнес безымянный омоновец, обращаясь к избитым журналистам: «П...ц вашей демократии». К слову, обилие крылатых матерных фраз при воспоминании о тех исторических днях – черта весьма характерная. Без мата 1993 год вспоминать трудно.

Потом пришло время задавать вопросы. И не только теоретического свойства – скажем, о законности ельцинского указа, – но и весьма практические, связанные с морально-политической оценкой октябрьских событий. Кто стрелял первым возле «Останкино»? Куда подевались баркашовцы, которые незадолго до штурма сомкнутыми колоннами маршировали перед Белым домом, олицетворяя собой жуткую «коричневую угрозу» нашей юной демократии? Кто убил бойца «Альфы»? Вскоре, когда следствие по делу об октябрьской трагедии придет к таким результатам, что его придется сворачивать, мы то ли не получим ответов, то ли узнавать их не захотим. А еще позже, когда у Баркашова обнаружится связь со Службой охраны президента и в «Альфе» вслух заговорят о том, что убийство их бойца было провокацией Кремля, местью спецназу за нерешительность, тогда октябьский путч предстанет событием совсем уж таинственным и пребудет таким до сих пор. При этом проигравшие останутся в нашей зрительской памяти дураками и мерзавцами, однако с победившей родной властью возникнут такие проблемы, что придется махнуть рукой и постараться про все забыть. Но тут вмешается политика, и забыть нам ничего не удастся.

Парад спасителей

«Береги честь смолоду» – это про нас. Дело в том, что политический ликбез в стране, едва вставшей на ноги после беспробудного тоталитарного сна, предполагал весьма длительный и безукоризненно строгий процесс неуклонного воспитания в духе либеральном. Шаг в сторону приравнивался к побегу.

В октябре мы сбежали с урока.

Смутные догадки возникли еще в первые дни после разгрома путчистов. И речь шла не только о том, что победа многим из нас не понравилась, так что интеллигенция сильно раскололась и несколько лет кряду потом выясняла между собой отношения в выражениях сильных, вплоть до рукоприкладства. Однако даже те, кто безоговорочно поддерживал Ельцина, понимали, что нельзя безнаказанно палить по парламенту в стране, которая только начинает учиться азам демократии. Даже по такому парламенту, каким одарил нас русский бог, лучше бы не стрелять, вот ведь какая штука... И еще запомнилась чья-то верная мысль, высказанная гораздо позже, что те самые танки, которые разгромили армию профессора Хасбулатова, год спустя докатились до Чечни. Эти события оказались таинственно связанными: блицкриг в центре столицы и неутихающая война в далеких горах. Да и чему ж удивляться: если можно, как в свечку, палить в своих народных избранников, то уж в чужой народ – сам Аллах велел. Кстати, и античеченские расистские речи, направленные пока лишь против упертого спикера, впервые в новые времена прозвучали именно в 1993 году.

Впрочем, до декабря еще можно было праздновать победу. Радоваться, что обошлось, и сражать несогласных бронебойным вопросом: а что, товарищ, надо было лечь под Хасбулатова? С тем же ленинским прищуром нас потом будут спрашивать после «Норд-Оста»: так вы, господа, за то, чтобы Россия выполнила все условия Бараева? Словно терроризм в России начался на Дубровке, а конфликт исполнительной власти с законодательной – в сентябре 1993-го. Словно события развивались с фатальной обреченностью, и ничего изменить заранее, тем более призадуматься о последствиях, никто не мог. Словно Ельцин с Руцким и Хасбулатовым враждовали с колыбели, а не олицетворяли российскую свободу два года назад.

В декабре наступило похмелье. Страна с неслыханной бодростью пошла на выборы и с большим чувством проголосовала за Жириновского. «Россия, ты одурела», – запальчиво высказался той зимой один заслуженный демократ и оказался бы прав, если бы процесс одурения не стартовал гораздо раньше. Теперь легко догадаться, что это была вполне закономерная реакция той немалой части населения, у которой (заодно с Вольфычем) пальба по парламенту пробудила веселенькие погромные инстинкты, а своего вождя она нашла сразу. Но самое печальное заключалось не в законодательной активности граждан, выбравших себе либерал-демократа новейшей ориентации. Самое печальное заключалось в том, что это было только начало.

С октября 1993 года мы наблюдаем стремительное возвышение президентского охранника Коржакова, проявившего в те дни безбрежную преданность своему шефу. Превращение улыбчивого десантника Грачева в генерала армии и лучшего полководца всех времен и народов. Именно с той поры, а вовсе не с 1999 года, спецслужбы и армия сплоченными рядами пошли во власть, оттесняя либералов перестроечного призыва.

Танковая гарь и вонь в стране не выветрилась с тех дней; в России поменялся воздух. Коржаков с Грачевым «спасли» Ельцина, Путин – Собчака, и вдруг выяснилось, что без своих спасителей гаранты нашей демократии уже чувствуют себя неуютно. Перегруппировка элит, ставка на силу, мягкий сперва зажим, ослабление и самодискредитация демократических партий, их скатывание к пятипроцентному барьеру – все это началось тогда как реакция на торжество «захватной власти», презрение к праву. Быть может, это была месть Истории, которая любит терпеливых и награждает лишь тех, кто способен веками окучивать свой демократический газон... У нас по нему, подравнивая, проехались танком.

С той поры стала заметно меняться столичная власть. Любимый наивными демократами человек в кепке, бесстрашно смеявшийся в глаза красно-коричневому съезду («Не вы меня выбирали – не вам меня и сменять!»), раньше многих понял, чего от него теперь ждут избиратели. Режим полицейщины, облавы на брюнетов, антиконституционные таинства московской регистрации – все, что годами хранил в своей партийно-хозяйственной душе этот товарищ, обрело смысл и значение в новой, послеоктябрьской стране. Он ведь тоже был одним из спасителей Ельцина и очень скоро потребовал у Кремля своей доли государственного отката. Режим Лужкова в столице, его конфликты с президентами и робкие еще мечты сменить кепку на шапку Мономаха – все зародилось тогда и очень надолго.С той осени ведем отсчет и таинственным метаморфозам Бориса Ельцина. Немолодой, но бодрый, склонный к запоям, но пока еще вменяемый человек стал быстро превращаться в перманентно пьющего, болеющего, дирижирующего старика, за которого временами бывало невыносимо стыдно. И помимо воли приходилось сравнивать знаменитый августовский путч со свежим, октябрьским, и сравнение было не в пользу демократической российской власти. Труженики ГКЧП в Белый дом не палили, танки с улиц увели и парламентскую оппозицию в Лефортово не заключали. Конечно, сравнение хромало, эпохи сильно отличались друг от друга, но вспоминать и сравнивать их все же было неприятно. Получалось, что Язов человечнее Ельцина, не говоря уж о Грачеве и Коржакове. Похоже, эпоха беспробудной работы с документами началась прямо 4 октября, и легко догадаться о причинах. Судя по мемуарам, Бориса Николаевича мучила совесть.

Пройдет еще немало времени, покуда наш гарант, плача в кадре крупными слезами, досрочно уйдет в отставку, прихлопнув нас напоследок новогодним подарком из пыльного мешка. Что ж, крот Истории роет незаметно, но неуклонно. Для той страны, какая стала складываться после 1993 года и более-менее сложилась через шесть лет, спаситель из ФСБ был подарком заслуженным и почти неизбежным. Парад спасителей подошел к концу.

Торжество «захватной власти»

Десять лет спустя это уже древняя история. Как и Август 1991-го. Главные герои тех дней навсегда ушли с политической сцены. Все живы, кроме тех, кто погиб. Дозволенные траурные мероприятия, которые 3–4 октября в Москве аккуратно проводят какие-то активисты никому не ведомого московского горкома КПРФ, анпиловской «Трудовой Москвы» и других подобных организаций, большая страна почти не замечает. И причина тут не в черствости или беспамятности народной. И даже не в том, что слезы по погибшим проливают у нас наследники людоедов, а в том, что те выстрелы и те видеокадры вытеснены из памяти другими, более свежими сюжетами. Две чеченские бойни, гибель домов в Москве, Буйнакске, Волгодонске, трагедия на столичной Дубровке, подрыв моздокского военного госпиталя, заказные политические убийства, многообещающие теракты в далекой Америке... Что говорить, многое россияне повидали за десять лет. Видеоряд весьма яркий и запоминающийся. Однако именно последствия Октября до сих пор кажутся непреодолимыми.

Десять лет назад обстоятельства сложились так, что всенародно избранный российский президент был вынужден отдать приказ стрелять из танков по российскому парламенту, где находились другие народные избранники – депутаты. Армия и спецназ, поколебавшись, выбрали сторону президента. Третий путь, бескровный, был неведом обеим воюющим сторонам. Тем самым лишний раз нашел подтверждение общеизвестный факт, что жизнь человеческая в России ничего не стоит, потому что мертв Закон. Думская амнистия «путчистам», томившимся в тюряге в ожидании суда, явилась яркой иллюстраций к этой тусклой мысли. Выяснилось, что их можно было обстреливать из танков и даже убивать, но не за что судить. Война кончилась, Закон ожил, и в Уголовном кодексе для Руцкого, Хасбулатова, Макашова, Баркашова не нашлось подходящей статьи. Ее и не было, если бы пришлось судить их одних. Без Коржакова, Ельцина, Грачева.

Воспитание в демократическом классе продлилось всего два года – с Августа по Октябрь. Потом был экзамен, и страна на нем провалилась. И вот что много лет спустя оказалось по-настоящему важно, хотя догадаться следовало бы уже тогда, осенью 1993-го. Речь пошла об «уроках Октября», о воспитательном значении тех событий. О недальней перспективе и исторических последствиях танковой пальбы в центре столицы. Эти уроки, эти перспективы и эти последствия вышли очень скверными. И дело тут было не только в Чечне и уж тем более не в Коржакове, чья историческая роль, как и следовало ожидать, оказалась вполне ничтожной. Все вышло гораздо серьезнее.

Повторюсь: стране, едва научившейся по складам читать букварь демократии, было на пальцах доказано, что всякие там западные изыски с разделением властей, строжайшим соблюдением процедуры и толкотней у четвертого микрофона – пустая блажь и напрасные мечты. Что истину знают танки. Что парламент – это такое забавное скопление людей, которое иногда ради пользы дела нужно разгонять из тяжелых орудий. Что всегда проще «замочить», чем договориться. Что итоги всенародных выборов иногда можно подкорректировать при помощи кумулятивных снарядов и автоматной стрельбы, а попорченный из танков, почерневший от гари Белый дом легко потом отбелить, пригласив турецких строителей и выплатив им средства из кармана налогоплательщика, который сам виноват, если пустил в парламент таких скверных избранников. Что власть российская безнадежна, и, какой политический строй себе ни собирает из подручных материалов, в итоге вечно получается танк или автомат. Что других способов политического поведения, кроме большевистских, власть не ведает и вряд ли скоро узнает. Что ей все неймется разгонять учредительные собрания.

В этой воплощенной на площади Свободы идее «захватной власти» – исторический смысл и значение многих событий российской, отчасти и мировой истории в ХХ веке. Большевистский разгон большевистского парламента – так, пожалуй, точнее всего можно было бы сформулировать суть происшедшего десять лет назад. И, ничуть не желая представить Россию в роли свежеиспеченного учителя цивилизации, стоит отметить, что к тем же методам в конце прошлого и начале нового тысячелетий стали прибегать и страны развитые, счастливые, богатые. Войны в Югославии и в Ираке – это ведь тоже наш Октябрь, только в мировом масштабе. Другие цели и задачи, но тот же нетерпеливый порыв обуздать зло, преступая Закон, с явными, сиюминутными признаками торжества добра и «захватной силы». Победоносная пальба с воздуха и танковая стрельба, которая всюду кончается одинаково – гибелью мирных граждан и смещением негодяев, ими управлявших. С последствиями, быть может, не столь печальными для победителей, как у нас, однако весьма непредсказуемыми. И несомненной платой по историческим счетам, размер которой пока не установлен.

...А Плеханову не повезло: он дожил до завершения дискуссии. Вернувшись в Россию после Февраля, старик воочию наблюдал разгон Учредительного собрания, октябрьский переворот и революционную шпану, явившуюся к нему в дом учинять обыск. Вскоре он умер – в плохом настроении, убежденный в том, что революция опошлена, и вслух жалея о том, что Ленин не арестован. Хотя большевики, громя «учредиловку», действовали в полном соответствии с плехановскими тезисами. Полагая успех революции высшим законом бытия.

Илья Мильштейн, «Новое Время», №39, 24.09.03г.