СКОЛЬКО СТОИТ СКАЗАТЬ "НЕТ" В НЫНЕШНЕЙ ЧЕЧНЕ?

История Малики Умажевой - женщины, останавливающей войска

ДОСЬЕ

Алхан-Кала (другое название - Ермоловка) - селение в 16 километрах от Грозного. Считается, что на его месте находилась древняя столица чеченцев. Сейчас здесь живут около 20 тысяч человек. В селе отсутствуют: отделение милиции, водопровод (с 1999 г.), телефон, стабильное электроснабжение (с 1994 г.), мост через реку Сунжа и даже бормашина. Арби Бараев, один из самых жестоких полевых командиров обеих чеченских войн, - выходец из Алхан-Калы

Совсем скоро вторая чеченская кампания перевалит в свой четвертый военно-полевой сезон. Заговорили дети, родившиеся на свет под первыми ее бомбежками. Что это такое - жизнь одного, отдельно взятого чеченского села сегодня? Стиснутого блокпостами и "зачистками"? На перекрестке военных дорог - из "леса" в Ханкалу? Что значит быть в этом селе старостой?

Год назад, в июле 2001 года, сход селения Алхан-Кала избрал главой администрации Малику Умажеву - до того председателя алхан-калинского женсовета, единственную сегодня в Чечне женщину на подобном посту. Дальше события развивались таким образом, что Малика стала единственной сельской старостой во всей Чечне, смеющей в одиночку сражаться с набегами вооруженных отрядов всех мастей

При чем тут королева Дании?

В тот день в Алхан-Кале лил беспробудный дождь. Малика сидела в своем так называемом кабинете в здании администрации, ставила печати на какие-то бумаги, вносимые и выносимые алханкалинцами, и всех слегка передергивало. То ли от сырости, то ли от знаний. Именно тут, за столом, неизвестные расстреляли предыдущих глав алхан-калинской администрации, и Малике постоянно угрожают. Так что, говорили люди, человек с автоматом может впрыгнуть в окно в любой момент.

Однако Малика выглядела спокойной: в Чечне люди привыкли к трагедиям и не ищут места, свободного от недавних смертей, потому что его трудно найти.

- Кого вы боитесь сегодня больше? Федералов? Или бараевцев?

- Потом... Сами поймете, - отмахивается Малика. - По утрам я принимаю по строительству. Своих бездомных.

На колченогих стульях, сбитых палками в единое целое, кое-как примостились пришедшие на прием. Из всех углов комнаты - неприкаянный неуют: не кабинет главы, а временный штаб периода забуксовавшего наступления.

- Бездомные - это люди, жилища которых федералы взорвали в этом году, и теперь надо что-то придумывать к зиме, - поясняет Малика.

Перед ней - женщина с серым лицом и скорбными складками вокруг неживых губ. Бескровные веки и синие круги под малоподвижными глазами, обращенными внутрь, довершают картину, написанную войной на этом красивом лице. Зовут женщину Кока Хадызова. Как-то к ней пришли федералы и дали ее семье пять минут на сборы.

- То, что успели, мы взяли. Но что успеешь за пять минут? - говорит Кока. - Мы и выскочили, потому что они уже стали обливать дом соляркой. У нас на глазах все нажитое сгорело. Нас - шесть человек, теперь едим и спим в ванной комнате чужого дома. Это не называется: "мы живем". Если к зиме хоть что-то не построим, уйдем в Назрань, будем просить палатку.

- Вот такая, выходит, "линия партии и правительства" по вопросу о так называемом "возвращении беженцев", - комментирует Малика. - Пока разгул военной анархии продолжается, все попытки вернуть беженцев обречены. Вернули - устроили погром - они пошли обратно...

Семья Коки - как раз из тех, кто сначала поверил и вернулся из Ингушетии в Алхан-Калу, а сейчас собирается в обратный путь. Потому как строить в Алхан-Кале не из чего и не на что. Единственное, на что может рассчитывать человек, чье жилище разгромлено "в ходе антитеррористической операции", - это на стройматериалы Датского королевского совета по беженцам. При чем тут датская королева, отдувающаяся перед алханкалинцами за российские власти, никто понять не может, но шифер и доски, купленные на датские деньги, в село изредка привозили... Правда, лично Коке ни разу ничего не досталось.

- От датчан уже несколько месяцев тоже ничего нет, - поясняет Малика. - А теперь представьте, в каком состоянии после таких-то разговоров я еду в район, в Толстой-Юрт (это селение - центр Грозненского сельского района. - А.П.) и в каких выражениях спрашиваю там с главы администрации: "Что вы думаете? Кто - власть? Датчане? Или вы?". И он мне отвечает в последнее время одно и то же: "Малика, лучше сама уйди со своего поста, ты меня компрометируешь, меня из-за тебя не повышают...". А я говорю ему: "Не жди, дорогой. И не повысят. Потому что ты ничего не делаешь для своего народа в тяжелый для него момент". Хотя, быть может, именно поэтому и повысят... - добавляет Малика.

- А в Грозном, в правительстве, вы обо всем этом говорили? О "ваших" беженцах? О стройматериалах?

- Я?! - по-детски изумляется Малика, женщина очень взрослая, крупная и решительная. - Да в наше правительство ни на какой сельхозтехнике не проедешь. Только на боевой.

Люди, ждущие приема, поясняют, что уже несколько месяцев, как их Малику велено не пускать в правительственный комплекс в Грозном, где располагаются Ахмад-Хаджи Кадыров, глава республики, и все министры во главе с премьером Станиславом Ильясовым. Правительство, третий год живущее в окружении танков, действительно очень не любит разговоров о тракторах. И о стройматериалах. И о лекарствах. И об учебниках... Обо всем том, что есть обычная жизнь людей. Поначалу, когда Малику в правительство еще пускали и она имела неосторожность брать тамошние кабинеты штурмом и громко кричать все о том же - о стройматериалах, учебниках, лекарствах и т.д., получалось слишком много шума, и весь этот шум был по делу, что для чиновников - самая касторка. Вот и распорядились...

- Фактически нам, селу с 20-тысячным населением, - говорит Малика, - предложено выживать самостоятельно. Будто мы отдельное государство.

И теперь Малика понимает свою роль в истории как президент государства "Алхан-Кала", хоть и не обозначенного ни на одной политической карте мира. Ее, старосту, и избрали, как президента, - всенародным голосованием сельского схода. И с тех пор село живет по принципам ожидания и отражения атак неприятеля, где сельский верховный главнокомандующий - Умажева. Когда даже совсем мелкое, районного масштаба начальство предпочитает сюда никогда не ездить ввиду урожденной бараевщины, не говоря уж о грозненских деятелях...

Неподписанные протоколы

Дальше - та главная современная история про Малику, которая, во-первых, продемонстрировала ее полную суверенность, а во-вторых, после которой о ней узнал весь мир.

Как известно, в Чечне действует так называемый приказ № 80 командующего Объединенной группировкой войск и сил генерала Молтенского, согласно которому "зачистки" должны выглядеть вежливыми. Также в ходу неписаные правила: чтобы командующему хорошо спалось и он имел шанс отбрехаться от Генпрокуратуры, командиры, возглавляющие "спецмеро-приятия", обязаны в конце его получить расписку сельского главы о том, что "претензий нет", убийства, похищения, пытки и мародерство прошли "с соблюдением закона".

Все старосты в Чечне подчиняются этому правилу, как миленькие, - объясняя, что жить хочется, ставят свои подписи, предавая односельчан. Малика - единственный сельский староста в Чечне, который категорически отказался подтверждать эту наглую индульгенцию федералам. В конце апреля нынешнего года после очередной "зачистки", прямо смотря в глаза генералу Игорю Броницкому (он руководит всеми "зачистками" последних месяцев) Малика просто сказала: "Нет".

За этой сценой наблюдал прокурор Северо-Кавказской военной прокуратуры Александр Ферлевский и поддержал генерала. И значит, подтвердил: "нет нарушений прав человека". ПОСЛЕ ТОГО как прошедших через "фильтр" мужчин сначала отпустили, заставив подписать, что "претензий нет", а потом объехали всех на БТРе и расстреляли; ПОСЛЕ ТОГО как тела расстрелянных на "фильтре" взорвали вместе с отремонтированным цехом бывшего деревообрабатывающего комбината...

Малика не только сказала генералу: "Нет". Она крикнула прокурору Ферлевскому: "Ты - негодяй, Ферлевский! Ты - гад, Ферлевский!"

Бриллианты для диктатуры

Вот тогда-то и случился публичный скандал. Его открыл лично Анатолий Квашнин, начальник Генерального штаба нашей великой страны; он снизошел до Малики Умажевой, бескомпромиссной женщины из Алхан-Калы. Стоя на фоне Кремлевских стен, Квашнин выступил по телевизору со спичем о горе бриллиантов и 600 тысячах долларов, обнаруженных у Малики дома. А в Алхан-Кале тем временем "зачистку" в доме Умажевой производили девять раз! Перерыли, перекрушили все. Перекопали огород. И ничего не нашли. И обозлились.

- Они убили моего брата Ильяса, - рассказывает Малика. - Ему было только 33 года. Он был очень боговерующий. В совершенстве знал Коран. Сначала с "фильтра" его принесли всего опухшего - пытали током. Мы его положили в котельную, потому что он никак не мог согреться. А на следующий день приехали к нам домой на БТРах и расстреляли Ильяса. Он был такой слабый после пыток, что промокашку бы не смог поднять... А они положили рядом с ним автомат и сфотографировали. Но им все было мало. Несколько раз после приезжали и требовали подписать протокол. Я говорила: "Нет".

И тогда военные сказали: "До следующего предложения подписать ты не доживешь. Разве не знаешь, как убрали трех глав администраций до тебя? И тебя пошлем туда же..." И - пальцем в небо...

- Может, лучше было бы подписать?

- Нет. Наступило время ставить точки над "i". - Малика говорит это спокойно, но и она - не машина по производству героизма. Как и всем, ей не хочется умирать, но... - Шулерская война! На ваших глазах вам подкидывают патрон - и рядом стоит прокурор. Наши люди на окраине нашли подорвавшегося на растяжке человека. Опознали - это был эмир Ислам Чилаев. Похоронили. Потом кто-то "стукнул", приехали федералы, выкопали труп, забрали. Через день сообщили: проведена успешная операция, в результате которой уничтожен полевой командир Чилаев - правая рука Бараева... Вы спрашивали, кого я больше боюсь? Конечно, федералов. У них нет ничего святого. Как и у наших. Но наши - бандиты. А эти - от имени Конституции.

...Выпускной вечер в школе № 2. Мы приходим туда вместе с Маликой. Она обещала сказать напутственную речь. 12 выпускников. 3 мальчика, остальные - девочки. Недавно вместе с селом и Маликой они раскапывали руины, где федералы взорвали тела их односельчан, выбирали руки, ступни, кусочки одежды.

...Танцуют, едят торт, надеются жить. Только что прогнали с вечера молодых алхан-калинских ваххабитов, пытавшихся сорвать праздник. Малика начинает: говорит обычные в таких случаях слова, но в алхан-калинских интерьерах они наполнены тем смыслом, который утерян в невоенной жизни. О том, как важно выбрать правильный путь. И о том, насколько от этого выбора зависит сама жизнь, - умрешь или выживешь. И что не осталось права на ошибку и даже на компромисс...

Выносят гитару. Мальчик поет песню времен нынешней войны, десятки надрывных раз повторяя ее рефрен: "Свободен будешь ты, Кавказ! Свободен будешь!.." Взрослые дети замерли, полная тишина. Девочки и учительницы плачут, и все знают, о чем. Мальчик замолкает... Малика тихо говорит: "Что мне сделать, чтобы спасти их?.."

Новая газета, 15 июля 2002 г.