Великая Отечественная война чеченского народа

"Не оправдались прогнозы тех, кто говорил, что федеральной власти не на кого будет опереться в Чечне", сказал как-то Путин. Что-ж, болтун, как говорится, находка для шпиона. За этой фразой российского президента отчетливо прослеживалась картина предвоенного совещания в Москве, когда, скажем так, на расширенном совещании Совета Безопасности решались вопросы характера начинающейся военной кампании в Ичкерии. Внутриполитическая обстановка как нельзя более благоприятна - доведенное до состояния истерии общественное мнение согласно хоть на атомную бомбардировку, хоть закатать их всех в асфальт, стереть в порошок, словом, все что угодно, лишь бы вычеркнуть эту нацию из своей памяти. "Убить чечена!" даже становится спасительной национальной идеей, способной возродить гибнущую армию. Жаждущие реванша генералы требуют карт-бланш - свободы действий, без всякой там оглядки на так называемое мнение Запада и прочие условности, но даже и тут находятся так называемые политологи, которые со знанием дела возражают, что в таком случае федеральной власти не найдется, на кого можно было бы опереться в этой своевольной Ичкерии. С трудом скрывая распирающее чувство удовольствия человека, окрыленного участием в таком серьезном деле, слушает Путин. Наконец решение трудной задачи найдено; из тюрьмы выпускается пригодный на все случаи жизни Гантамиров, тут же возглавляющий "чеченскую" милицию, а в Москве организовывается "политическая" верхушка, так называемый "госсовет", во главе с Маликом Сайдулаевым. В дальнейшем Ахмад Кадыров еще более облегчает эту задачу, но вызывает заметное неудовольствие Гантамирова, уже примеривающего на себя мундир чеченского наместника, однако это уже детали, мелочи.

Здесь следовало бы остановиться на обстоятельствах, небезынтересных для того, кто хотел бы разобраться в причинах второй русско-чеченской войны. Это потом Степашин скажет, что планы вторжения разрабатывались еще с марта 1999 года, а тогда, сразу после взрывов в Москве и Волгодонске, Президент Масхадов, даже несмотря на то, что российская авиация уже вовсю бомбила его территорию, а счет жертв среди мирных жителей перевалил за тысячу, направил российскому руководству и народу соболезнование и выразил готовность выдать любых граждан ЧРИ, чья причастность к этим взрывам будет доказана. Его никто не услышал, вернее, не хотел слышать. Зато внутри собственной страны этот шаг обошелся Масхадову очень дорого: его обвинили чуть ли не в малодушии и предательстве. Тем не менее он обратился к Председателю Госсовета Дагестана, Магомед-Али Магомедову, с предложением встретиться и обсудить ситуацию, но тот ответил, что "возмущенные граждане" не дают ему проехать на эту встречу. С таким же результатом закончилась встреча лидеров северокавказских республик, на которую должен был приехать Масхадов, но которая не состоялась из-за того, что самому верноподданному из них, Кокову, захотелось получить "добро" от Путина. То есть от того, кому подобная встреча была нужна меньше всего. Война была предопределена.

Для разрушенной и разграбленной страны она стала полной неожиданностью. Мало кто, включая и участников дагестанских событий, мог допустить, что после войны всего трехлетней давности у России хватит наглости еще раз вторгнуться на территорию, от которой она не оставила камня на камне, где послевоенная разруха усугублялась железнодорожной, воздушной и финансовой блокадами, где подавляющее большинство населения не имело ни работы, ни жилья, ни средств к существованию, и где устроенные по всему периметру российско-чеченских границ блокпосты из специально отобранных мордоворотов, участников предыдущей войны, не упускали случая поиздеваться над людьми. По опыту зная, что долго такое положение дел чеченцы терпеть не смогут, Россия намеренно провоцировала ситуацию, поэтому сразу после того, как один из самых беспредельных блокпостов понес заслуженное наказание, обстрелы приграничных чеченских сел приобрели систематический характер. А 29 июля 1999 года, после массированного артиллерийского и минометного обстрела, российская армия вторглась и захватила таможенный пост и значительную часть территории Ичкерии со стороны Дагестана. Это был вызов.

Непрекращающиеся наглые провокации поставили раздираемое внутренними противоречиями и тяжелым социальным кризисом чеченское общество на грань гражданской войны: общество разделилось на два непримиримых лагеря: тех, кто требовал немедленно ответить России, и тех, кто призывал не поддаваться на провокации. Масхадов принадлежал к последним, но две с половиной сотни чеченских добровольцев, откликнувшихся на довольно своевременный для Кремля призыв о помощи дагестанских мусульман, были из тех, кто предпочел воевать с российской армией, чем участвовать в братоубийственной войне с оотечественниками. Присутствие в их рядах Басаева дало искавшей повод к началу войны России возможность спроецировать события на всю чеченскую нацию, а подбитый в Ботлихе вертолет, в котором чуть не погиб начальник Генштаба Квашнин, предопределил дальнейший ход событий. Позже, в своей автобиографической книге "Разговор от первого лица" Путин напишет, что после Дагестана, с захватом Ингушетии и Кабарды, через Татарстан и Башкортостан чеченцы планировали вторгнуться в Россию. "Сколько беженцев смогли бы принять Европа и Америка?" - патетически восклицал он. Вот так вот, ни больше, ни меньше. Конечно, у страха глаза велики, но чтобы до такой степени?!...

Жаждущая реванша после унизительного поражения в первой войне российская военщина три года создавала этот предлог, которым послужили события в Дагестане, а прогремевшие затем в Москве и Волгодонске взрывы ввергли российское общество в шок. Чеченскому руководству было хорошо известно, что с 1996 по 1999 годы каждый третий тост российских генералов поднимался: "За реванш!" С помощью мощной пропагандистской машины почва для беспрецедентно циничной и жестокой войны была подготовлена. Подготовлена так, что никто даже и не обратил внимания ни на неудавшуюся попытку ФСБ взорвать дом в Рязани, ни на заявление Шабдурасулова о том, что во взрыве дома на Каширском шоссе еще очень много неясного, и если опасения подтвердятся, то кое-кому очень не поздоровится.

Российские СМИ вели себя столь агрессивно и безапелляционно, что парализовали даже мировое общественное мнение, на какое-то время забывшее, что всего шесть лет назад именно эта страна в упор расстреливала из танковых орудий собственный Парламент. О ситуации внутри самой России излишне было и говорить, политическая карьера любого, осмелившегося заикнуться против войны, была бы смята, а сам он объявлен врагом народа и предателем Родины, раз и навсегда втоптанным в грязь. Для демонстрации "единства партии и народа" руководители всех мало-мальски значимых фракций Госдумы были вызваны в Кремль, где они беспрекословно "легли" под Путина, сделав себя добровольными заложниками и соучастниками его чеченской политики (напрасно потом Явлинский, осознав эту роковую ошибку, каялся, что этого не нужно было делать. Именно в тот момент он надломился, сломав в себе тот самый "стержень", на котором всегда держался как независимый политик).

На чеченской стороне ситуация тоже была далека от идеальной, не то, что сегодня. Оглушенное громогласными обвинениями во взрывах жилых домов, испытывая комплекс вины за "вторжение" в Дагестан, дезориентированное отсутствием лидера и глубоко разочарованное действиями своей власти, чеченское общество находилось в состоянии депрессии и всеобщего "брожения" в самый, возможно, ответственный момент, когда во всей остроте стоял вопрос: быть или не быть ему на этой земле. Обуреваемый ненавистью к "бандитскому" народу, не разбирающий средств и методов, враг был как никогда консолидирован и, получив высочайшее благословление, готовился не только "истребить непокорных", но и сделать это, подвергнув жертву предварительному публичному унижению, в чем было коренное отличие нынешней войны от всех предыдущих.

Для чеченской стороны ситуация усугублялась к тому же широко распространенной благодушной уверенностью, что войска не перейдут Терек, что, утолив жажду реванша захватом части территории, они станут вдоль реки и, блокировав границы, время от времени будут поигрывать "мускулами", и, спокойно выжидая дальнейшего хода событий, наносить "точечные удары по базам террористов". Ведь "Россия защищается!", как утверждал ее новоявленный лидер. Если бы у российского руководства тогда хватило здравого смысла продемонстрировать всем, что оно действительно движимо чувством законного возмездия и самозащиты, если бы российские войска, примерно "наказав" чеченцев, стали по Тереку, ничего худшего для чеченской стороны придумать было невозможно - среди них неминуемо начался бы поиск виноватых. Внутриполитическая ситуация в Ичкерии была такова, что в таком случае они могли опозорить себя на веки вечные междоусобной войной, и российская власть смогла бы взять их еще тепленькими, наделив валяющейся на улице властью хоть кухарку, без всяких проблем и при полном понимании со стороны мирового сообщества.

Такого, Хвала Всевышнему, не случилось. Переход российской армией Терека все расставил по своим местам, став срыванием всех и всяческих масок, в очередной раз обнажив суть того, с кем на протяжении четырехсот лет приходилось иметь дело чеченскому народу - циничные вандалы имели наглость второй раз вторгнуться в разрушенную ими же страну. Чеченская сторона не была готова к этой войне, но на генном уровне нации властно заговорил инстинкт самосохранения, и сказать, что это реванш российской армии за предыдущее поражение, национально-освободительная война, предвыборная война, религиозная война или что-то в этом роде, значило бы ничего не сказать этим людям, по голосу крови, по собственному опыту, семейным преданиям, народным легендам и песням знающим, с кем они имеют дело. Они просто защищали свое право жить на своей земле по своим законам. Началась Великая Отечественная война чеченского народа.

Первым "немцами" вторгшихся оккупантов назвал старейший и самый уважаемый член чеченского правительства Сайд-Ибрагим Курбанов. Такую, вполне естественную, ассоциацию у него, пожилого человека, вызвал захват родного Надтеречного района. На заседании правительства над этим посмеялись как над удачной шуткой, но кличка прижилась, по ходу, чем больше наделенная ею армия теряла человеческий облик, приобретая свое обычное значение - фашисты.

Почти четыре года прошло с тех пор. Спросить у российского руководства, какая из поставленных ими перед собой задач решена, некому, но с чеченской стороны война уже перешла на качественно новый уровень. И об этом стоит поговорить подробно. Приближаются новые выборы, и, имея в наличии несколько очевидных вещей, будет правомерным поставить следующие вопросы: Если судьба России очевидным образом связана с судьбой ее последней надежды - Путина, то не стоило ли лучше помнить, что судьба самого Путина неразрывно связана с ситуацией в Ичкерии? Случайно ли он буквально умоляет чеченцев идти на референдум, и выглядит бледным и растерянным, когда это заканчивается взрывом в Знаменском? Будем к нему объективны - возможно, в тот момент истины им владел не только страх, но и чувство собственной вины. Он ведь чувствует: "Норд-Ост" был последней попыткой договориться тех, кто перешел болевой порог. Они, оказывается, еще питались иллюзиями, что для него что-то значат жизни жителей самой Москвы, однако он сам разрушил эти иллюзии, и теперь, после Знаменского, воочию представил, как в следующий раз эти сорок человек заедут в Москву на двадцати "Камазах", и не будет на этой земле силы, способной их остановить. Кто защитит его от них? Госдуму окружают баррикадами, на охрану его самого выделяют неслыханные доселе средства, но надежда на то, что это поможет, крайне призрачна. А как договариваться, если сам не оставил для этого никакой возможности, неизвестно. Сдаться на милость победителей?

Казавшаяся всесильной адская машина устрашения забуксовала, рубикон пройден, а значит, и исход Великой Отечественной войны чеченского народа против фашистских оккупантов предрешен.

Ваха Ибрагимов, для Чеченпресс, 22.06.03г.