Москва глазами чеченских школьников

У активистов Движения "Добро - без границ" стало традицией привозить в Москву на каникулы детей из Чечни. Этой зимой принимали группу школьников из села Макхеты, которое находится высоко в горах Веденского района.

Я вглядывалась в лица этих ребят. Если бы не два-три мальчика в группе с ярко выраженной кавказской внешностью, я не отличила бы их от московских школьников. Вот они шумят, смеются, веселятся, участвуют в конкурсах, выигрывают призы, танцуют. И ни за что не подумаешь, что они встречали Новый год в сырых подвалах под обстрелом.

В музее Рерихов сотрудники устроили после экскурсии чаепитие. Рядом со мной сидел самый младший мальчик из группы по имени Абу. Ему восемь лет, он учится во втором классе. Он - единственный ребенок в семье, что для чеченских семей нехарактерно. Его мама, Хеди Мамуева, врач, подорвалась на мине, когда ехала на вызов. Отец Абу - плотник. Специальность хорошая, но сегодня - большие проблемы с поиском работы. Недавно родственники с трудом уговорили его второй раз жениться. Новая хозяйка добра и ласкова с Абу, но он ее не называет мамой. Любое упоминание о маме - и Абу плачет.

- Здесь почти у каждого ребенка кто-нибудь убит, - объясняет мне шепотом руководитель группы. И я убеждаюсь в этом.

У высокой, стройной девятиклассницы Мархи мать преподает в школе, а отец, тоже работник школы, погиб еще в ту войну: машину, в которой он с односельчанами ехал из Шали в Макхеты, обстреляли из вертолета. В эту войну семью тоже постигла беда: в дом попала бомба, в пожаре сгорел старший брат Мархи. Она теперь - старшая в семье, главная опора мамы: нужно поднимать троих младших при крохотной материнской зарплате и разрушенном доме.

У восьмиклассника Асламбека отца смертельно ранило осколком при обстреле села. Больше месяца врачи в Шали боролись за его жизнь - и не спасли. Хоронить пришлось ночью, днем село непрерывно обстреливали и бомбили. Сестру, Зарету, ранило прямо в доме, когда во время обстрела она находилась недалеко от окна: две пули попали в живот. Сегодня Зарета - вдова. В сентябре ее мужа застрелили во время зачистки. Осталась маленькая дочь, ей сейчас два года.

В дом семиклассника Магомеда тоже ночью попала мина, разгорелся пожар, отец кинулся спасать домашний скот - и был смертельно ранен пулей снайпера. Очень тяжело умирал.

А у девятиклассника Аслана Тагирова в семье погибло одиннадцать человек: в дом попала глубинная бомба, когда все собрались на семейный праздник. Самого Аслана кто-то успел выбросить из окна. Его потом долго лечили от полученных ранений, от контузии.

Смерть в селе, где живут эти ребятишки, - повседневность. Только за последние полтора месяца несколько сельчан подорвались на минах, а нескольких убили пули снайперов. В конце ноября трое мужчин поехали на тракторе за дровами. Доехали до места, заготовили дрова, а обратно возвращались по той же колее и подорвались на противотанковой мине. Двое - насмерть, один тяжело ранен. У старшего, Бакира, остались сиротами шестеро детей, у молодого, Майрбека, - годовалый ребенок.

Так общение с детьми потрясло меня и радостью, и горечью. Радостью от самих ребятишек - разумных, добрых, отзывчивых. И горечью от той картины, которая открывалась в разговорах с ними.

- Все время стреляют...

- А что же вы делаете, когда школу обстреливают?

- В подвал прячемся.

- А зачем по школе стреляют?

- Они говорят, что не хотят, чтобы мы учились, хотят, чтобы мы были безграмотные. Чурками нас называют. А мы все равно будем учиться.

- Но почему ваше село бомбят? В нем есть боевики?

- Нет, у нас мирное село.

- Зачем же бомбят?

- Они же за это деньги получают. Боевые.

У Таиты ровные светлые волосы до плеч, добрый, открытый взгляд. Но на лице - отпечаток физического страдания. Острые боли в сердце начались еще в ту войну, после бомбежек. Повышенная температура, кашель и слабость. У нее восемь сестер и братьев, семья бедная, у родителей нет возможности куда-то вывезти дочь на лечение.

- Что тебе дают, когда болит сердце?

- Валерьянку.

Привыкшие к обстрелам и бомбам, потерявшие родных и близких - как же относятся они к нам, к русским?

Спрашиваю невзначай у сидящего рядом со мной Магомеда:

- Ты хочешь мстить за отца?

Мальчик молчит. Рядом сидит его двоюродный брат. Я подстрекаю мальчиков:

- Желание справедливого возмездия - это ведь естественное человеческое чувство...

Молчат.

- И только если к Богу приблизиться...

Я не успеваю договорить.

- Их Бог накажет! - дружно говорят мальчики.

Тут уже я молчу. Они, маленькие мусульмане, предоставляют справедливое возмездие Господу, а сами отказываются от мести. Их взрослые так научили? Или сами они уже знают, что такое озверение и ненависть - и не хотят ненавидеть?

Мы едем с детьми в Политехнический музей. Я веду за руку Абу, в другой руке у меня - рука моей дочери, тоже второклассницы. По пути Маша и Абу о чем-то начинают говорить и быстро находят общий язык. Оба интересуются живой природой и любят рисовать.

- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? - спрашиваю я Абу.

- Врачом...

- А ты кем хочешь стать? - спрашиваю я Магомеда.

- Врачом. У меня мама - врач, дядя - врач.

- А ты, Усман?

- Математиком.

- А ты, Имам?

Невысокий, черноглазый, с горящим решительным взглядом - Имам отвечает без запинки:

- Хочу в институт бизнеса и управления.

Ну а Марха, наверно, хочет стать художником. Очень хорошо рисует...

Я смотрю, как внимательно слушают ребята экскурсовода в Политехническом, с каким интересом разглядывают экспонаты. И тут кто-то из взрослых говорит мне, что слышал утром по "Свободе" сообщение о том, что Макхеты сегодня ночью нещадно бомбили. Я подхожу к руководителю группы. Да, это так, и район блокирован, будут проблемы с возвращением детей, но... сейчас нельзя говорить об этом детям. Не только потому, что не хочется их огорчать - не хочется омрачать этот выпавший им счастливый праздник каникул в Москве. Но потому еще, что многие из них в тревоге за родных тут же захотят уехать. А билеты куплены только на послезавтра...

На следующий день в литературном музее Пушкина дети слушали классическую музыку в исполнении сверстников. А еще через день - вокзал, поезд "Москва - Назрань"...

Я помогаю дотащить сумки, набитые подарками, фотографирую детей на прощание.

Поезд вот-вот тронется. Слезы текут по щекам Таиты. Я обнимаю Заиру - а она начинает рыдать на моем плече. И не утихает боль, когда поезд уже скрывается из виду...

Вернувшись в село, эти дети расскажут сверстникам, что русские - это не только те, в масках на бронетехнике. Ну а другие дети? Из других сел горной Чечни? Им кто покажет мирных русских?

Когда же прекратится весь этот абсурд? Когда надоест идеологам войны месить в Чечне эту кровавую кашу? Поколение с опустошенными глазами убийц, вернувшееся оттуда, будет нам платой за наше бессилие остановить эту бойню. За наше молчание в знак согласия с ней.

И не только молчание. Именно в эти дни, когда я встречалась с детьми, одна моя давняя знакомая, женщина деятельная, умная и уважаемая мною, оглушила меня внезапно такой вот фразой:

- И что ты переживаешь за этих чеченских детей! Родители новых нарожают!

- Их всех надо перестрелять от мала до велика, - слышу от другого интеллектуала, вчерашнего читателя самиздата и, как думалось, единомышленника.

- Если их не убивать, они же расползутся повсюду, как клопы, - говорит мне не кто-нибудь, а преподаватель православного катехизиса в одном московском учебном заведении.

Что же происходит? Почему так падок человек на очередной агрессивный массовый психоз?

Но нет. Я вспоминаю, как бесконечно добры, как бережно-ласковы были с детьми работники музеев, театров, выставок. Как сотрудница Политехнического музея остановила переходящих из зала в зал детей и стала раздавать им какие-то сувениры - закладки с изображением музея и повторять: "Приезжайте к нам еще, мы все вас любим!" А сотрудница Пушкинского музея откровенно расплакалась, узнав, что эти дети из Чечни, и стала говорить о нашей бесконечной вине перед ними. И таких моментов за десять дней пребывания детей в Москве было достаточно. И подарков им надарили столько, что трудно было дотащить до перрона. И еще: детей всюду пропускали бесплатно. Даже ни одна вахтерша в метро не отказала группе в бесплатном проходе.

Вот это и есть Россия. Отзывчивая. Сострадательная. Умеющая сопереживать - и умеющая каяться.

Уезжая, дети оставили записки со своими впечатлениями: "...Я с детства мечтала увидеть столицу России Москву. Эта мечта сбылась. Мне очень хочется, чтоб Грозный стал таким, как Москва: мирным, красивым, спокойным".

И новая оглушительная весть: с утра звонили из Шали, говорят, что в Макхетах была зачистка, есть убитые, трупы не выдают родственникам...

- Только тише, - предупреждает руководитель группы. - Не надо пока говорить об этом детям, пусть едут спокойно. Им в понедельник - в школу.

Общая Газета, 01 марта 2002 г.