В Чечне такой мир, что жить там нельзя. Путевые заметки из "зачищенной" республики

В Чечне налаживается мирная жизнь. Строители строят, крестьяне пашут, солдат взрывают, мирных жителей зачищают, боевики - на последнем издыхании, и их по-прежнему полторы тысячи. Так говорится в официальных сводках, призванных убедить нас в том, что в Чечне имеет место быть все что угодно, но только не война. Наш специальный корреспондент Бахтияр АХМЕДХАНОВ пересек республику с запада на восток, проехав от Назрани в Ингушетии до Хасавюрта в Дагестане. Вот что он увидел.

По воровской дороге

Приметы мирной жизни начались практически сразу же после КПП "Кавказ-1". Идет обычная утренняя процедура: по федеральной трассе ползет БТР, а по обочинам идут саперы. Мины ищут каждый день, но взрывов на дорогах меньше не становится. Вдруг БТР останавливается и начинает лупить из пушки по развалинам фермы метрах в 50 от обочины. Куда-то в поле, в сторону лесополосы бьют автоматными очередями солдаты с брони. Стрельба бесцельна, солдаты стреляют лениво, явно не ожидая ответного огня. Что-то вроде профилактики, хотя в поле могут быть и люди, и животные.

- А им плевать, - говорит Абдулла, водитель, нанятый в Ингушетии. Он чеченец, родился в Казахстане. Его родители мечтали о возвращении, вернулись и уже не захотели покидать Грозный - даже когда началась война. Так их и нашли, расстрелянных, во дворе собственного дома. Абдулла возвращаться в Чечню не хочет, живет в Ингушетии в палатке и мечтает отправить детей в Россию.

Несмотря на объявленный конец войны, домой не хотят возвращаться тысячи беженцев. Более того, с 25 декабря по 25 января в ингушские лагеря прибыло 850 чеченцев из Грозного, Аргуна, Цоцан-Юрта и других городов и сел. Люди бегут от свирепствующих в Чечне зачисток (см. стр. 1), которые стали особенно частыми в последние месяцы. Другая цифра: по данным чеченской стороны, во время зачисток и прочих спецопераций за последний месяц погибли и пропали без вести около 1000 мирных жителей. Проверить эту жуткую цифру очень трудно, но убивают здесь действительно каждый день.

По дороге я считал посты, дошел до шести - потом надоело. Сначала все шло как по маслу: омоновцы довольствовались десятками, которые Абдулла предъявлял вместе с документами. Мой паспорт никого не интересовал. Люди на постах сильно смахивали на крутых парней из дешевых боевиков: на головах вязаные шапочки или платки, бороды, черные очки и движения с ленцой. Полное осознание своего бессилия перед лицом власти - чувство общероссийское, но здесь оно ощущается особенно остро.

На одном из пикетов я позорно прокололся. Очередной супермен захотел взглянуть на мой паспорт, а я предъявил редакционное удостоверение.

- Ты попал, - сказали мне. - Возвращайся обратно, если не хочешь неприятностей.

В мирное время обратная дорога до Ингушетии заняла бы максимум минут 40, но мы ползли часа два с половиной.

Снова Чечня. На этот раз мы въехали в республику со стороны ингушского города Малгобек. На приграничном посту на нас даже не взглянули, и теперь мы ползем по дороге вдоль Сунженского хребта. Эту дорогу называют иногда "воровской" - по ней передвигается то, что не должны видеть посторонние. Например, караваны наливников, которые в сопровождении военных каждый день уходят в Россию. Один из таких караванов мы встретили.

Сначала из-за поворота выполз военный уазик, остановившийся на обочине. Из машины вышли люди в камуфляже и стали связываться с кем-то по рации. Абдулла сказал, что они ждут сигнала с приграничного поста.

Следующий населенный пункт - село Знаменское, бывший оплот антидудаевской оппозиции. Здесь нет разрушений, и село по виду ничем не отличается от обычного южнороссийского райцентра.

После Виноградного дорога вновь стала подниматься в гору. Постов здесь совсем нет, если не считать двух "будок", собранных из бетонных плит. Из одной к нам никто не вышел, а из другой километров через 15 - 20 в щель амбразуры выглянул испуганный солдат-срочник, совсем мальчишка.

Зачищенные

Наконец добрались до Гудермеса и повернули обратно, на Грозный. Здесь все по-прежнему: апокалиптические картины городских руин, непролазная грязь. Жизнь кипит лишь на городском рынке - со времени последней командировки к местным удобствам прибавилась еще и сауна за 90 рублей в час. Правительственный комплекс напоминает зону строгого режима - столько здесь колючей проволоки и охраны.

Делаем крюк: из Грозного едем на Старые Атаги, где только что закончилась зачистка. Описывать ее нет смысла, все по классической схеме: грабежи, вымогательства, пытки, массовый забой скота. Правда, есть кое-что новое: местные женщины придумали способ хоть как-то противостоять "чистильщикам". Все восемь суток, пока продолжалась акция, люди не ложились спать и находились на улицах. Ночи напролет жгли костры. Как только приближались солдаты, женщины начинали кричать и бить железками по газовым трубам. Тогда в этой части села собирались толпы, которые перегораживали дорогу бронетехнике.

В Старых Атагах избит глава администрации, и восемь милиционеров, пытавшихся его защищать, увезены в ИВС в Толстой-Юрт. Рассказывает местный милиционер, пожелавший остаться неизвестным.

- Военные вошли тремя колоннами. Не все мародерствовали, некоторые группы вели себя очень вежливо. Но каждая из групп работала сама по себе, никакого взаимодействия. У нас больше 10 тысяч населения, а милиционеров всего 11 человек. Сами мы не можем защитить село, а федералы нам не верят. Не верим и мы им. Федералам на нас плевать, а мы между двух огней: с одной стороны - военные, с другой - боевики. Я не знаю, как жить дальше.

Через импровизированный фильтр, устроенный на мельнице в Старых Атагах, прошло около 300 человек. Примерно столько же жителей отфильтровали в расположенном неподалеку Цоцон-Юрте. Откупиться можно было скромной суммой - 1000 рублей за человека. Разнорабочий Майрбек Арцуев и два его брата отдали солдатам 7 тысяч и были оставлены в покое. Майрбеку еще повезло - служителя мечети Мусу Исмаилова вообще убили, и соседа его Идриса Закриева, и еще пятерых. Жители сел говорят, что особенно страшно, когда солдаты приходят в масках и делают свое дело в полном молчании.

Лесные картинки

У въезда в Грозный, в районе Чернореченского леса, опять стрельба. Солдаты с брони бьют короткими очередями куда-то в сторону полускрытых деревьями построек. Мы медленно объехали БТР и медленно, стараясь не делать рывков, покатили прочь. За спиной гремят очереди, и я ловлю себя на том, что инстинктивно втягиваю голову в плечи. Понять что-либо в происходящем очень трудно, уже метров через 500 мы увидели других солдат. Сзади приближался БТР.

- Перестреляют друг друга, - сказал Абдулла, - а спишут на боевиков. Знаешь, стационарные посты - ерунда. Хуже всех те, кто ходит с места на место, никто не знает, что у них на уме.

Но и солдатам страшно. Они стреляют по каждому кусту и дереву, потому что знают, что каждый куст и дерево может выстрелить в них.

Еще через сотню метров из леса вышли трое в масках, с автоматами и остановили нашу машину. Медленно опускаем стекла. У нас на лицах гадкие улыбки - смесь страха, бессилия и отчаянного желания понравиться. Одна из масок спросила детским голосом: "Ребята, у вас наждачки нету? А сигарет?" Минут пять после этого мы с Абдуллой хохочем и все гадаем - зачем пацанам наждачка.

Солдаты часто что-нибудь просят - курево, воду, а то и просто поесть.

Опять встречаем саперов. Сзади БТР, а вдоль обочин несколько бойцов с длинными щупами. Возглавляет процессию солдат со специально обученной собакой на поводке. Это огненно-рыжий толстый спаниель, издалека он похож на упавший в грязь мандарин.

Встреч в Чечне было много и с федералами, и с теми, кто им противостоит. Были такие, о которых хотелось бы поскорее забыть. Уже изрядно выпив, милицейский майор показывает женские часики, даже на первый взгляд дорогие.

- Дочка заказала. Как думаешь, понравятся?

Выбравшись из Грозного, проезжаем Аргун, затем Гудермес. Абдулла явно нервничает - ему надо успеть вернуться в Чечню до 17.00. В это время гигантская зона, в которую превращена республика, закрывается на ночь.

Общая газета, 14 февраля 2002 г.