Джундулла

1

Со стороны прикаспийских степей подул холодный порывистый ветерок. Он шаловливо, заметая между делом узорчатые вкрапления под ногами военного в защитной форме, пробежал по запорошенной первым снегом окраине села. Вооруженный коротким автоматом военный стоял, широко расставив ноги перед фарами полугрузовой автомашины без номерных знаков, печально известной в народе как «таблетка». И без того искривленный широким шрамом рот его, окончательно уродуя лицо, растянулся в одну сторону от наслаждения отправляемой естественной нужды. Ветерок, тем временем, испуганно шарахнулся от зловещих ночных визитеров и понесся меж приземистых домов объятого глубоким сном селения - вверх к вершинам заснеженных гор, откуда круглые сутки слышалось глухое уханье взрывов.

Безразличным остекленевшим холодным взглядом, присмотревшись к освещенному светом фар снегу под ногами, военный увидел следы лап. Ему было лень подумать, зверя они или собаки. Ему, сколько он себя помнил, лень было о чем-либо думать или чувствовать, кроме подобной этой естественной нужды. Собственно, ему, как и всем, кто притаился сейчас в «таблетке», словно зверь в логове, было наплевать и на эту стонущую от этих, в камуфляжных формах, человеческих подобий, залитую ими кровью землю, как и на этот холодный пронизывающий все поры ветер прикаспийских степей, да и на сам Каспий, который пытались делить невесть кто и зачем, и на весь этот когда-то белый, побагровевший от них же, свет. Потому как они были в теплой камуфляжной форме спецназовцев ГРУ и десятков подобных аббревиатур – от Альфы до Омеги.

И эта форма из добротной ткани надежно защищала от холода, ветра, влаги, морали, каких-либо правил и законов и других, на их взгляд мелочей, а автомат, перекинутый через плечо, и пистолет на боку, кормили, предоставляя щемящее чувство наслаждения от отправления естественных животных нужд и возможности бесконечных и безвозмездных убийств. Поэтому под защитой этой особой камуфляжной формы они и совершали убийства с такой же легкостью, с какой сейчас этот справлял нужду. Аббревиатурный крепыш в униформе, ничуть не задумываясь над только что погубленной им безвинной жизнью, стал с удовлетворением замечать, как грязновато пожелтел девственной чистоты снег и в этом тоже он смутно ощущал доказательство собственной силы, превосходства над обозримым вокруг материальным миром.

«Че ты туалет здесь устроил, мать твою?», - послышалось тем временем из-за приоткрытой передней дверцы «таблетки», и военный узнал в матерившем его голос такого же аббревиатурного Рамзана. - «Выбрось эту падаль, Спец, только по-быстрому».
«Забили вместе - вместе и закопаем», - хихикнул военный, которого Рамзан назвал «Спецом».

«И жить хорошо, и жизнь хороша, хлопнул разочек, согрелась душа…», - в приподнятом настроении, напевая под нос пьяным голосом, Спец прошелся назад и открыл заднюю дверцу. Группа спецназовцев, пристроившись друг против друга с пластиковыми стаканами в руках, разливали спиртное. Под их ногами лежал он, вернее, его окровавленное, бездвижное, изуродованное, в обширных кровоподтеках тело в таких же окровавленных изорванных одеждах.

«На-а, выпей», - протянул Спецу стакан один из сидящих.
«Вы чего, ему поминки устроили?»,- покачиваясь, подошел приземистый с одутловатым лицом. - «Кончайте гужбан, а то налетят эти моджахеды, мать их, и тогда нас самих придется закапывать…», - сказал он с бравадой, но глаза его испуганно метнулись в сторону опушки леса.
«На-а, Рамзан, не паникуй»,- протянули ему стакан.
«Гореть ему в огне. Ха-ха-ха», - засмеялся он и пнул бездвижное тело, принимая между делом стакан с выпивкой. Трое из группы потащили окровавленное тело в сторону от машины. Они бросили его в маленькую ямку у карьера и стали саперными лопатками наспех забрасывать накопившимся здесь мусором, землей, снегом.
«Сделайте контрольный выстрел и оставьте - сейчас налетят голодные собаки и загрызут падлу», - послышался нетерпеливый голос Рамзана и то, как захлопнулась за ним дверца машины.
«Какой еще контрольный, Спец его проконтролировал получше всякого Господа», - насмешливо заметил кто-то, и все дружно загоготали.

«О, Аллах! О, устаз! Не дай ему воскреснуть!», - полушепотом исступленно взмолился в кабине Рамзан и вновь с опаской посмотрел в сторону опушки, судорожно сжимая в руках автомат.

«Поехали, вашу мать!», - крикнул он копошившимся у карьера троим.- «Допьетесь. Во-он нагрянут козлы! », - пригрозил он сидящим сзади.
Трое перестали возиться и заспешили к машине.

Вскоре «таблетка», урча, поехала навстречу кровавому рассвету и никто из пьяной компании не услышал, как шевельнулся оставленный ими в яме окровавленный человек и как прошептали его опухшие от побоев губы: «Аллаху Акбар!»

И только одинокий одноглазый волк встрепенулся в своем логове, какая - то неведомая сила заставила его уставшее за день тело вскочить на ноги и выйти из теплого уюта логова. Гонимый этой загадочной силой и неприсущим его волчьему существу доселе инстинктом, он мчался к окраине этого зловещего села, не чувствуя ни пронизывающего холода ветра, ни усталости и преград в пути. В это время из-за темных силуэтов сельских домов, затихших в глубоком предрассветном сне, воровато выскользнула свора одичавших псов-людоедов.

Повизгивая и поеживаясь от холодного ветра, трусливо поджав хвосты, псы поплелись к месту, где только что стояла «таблетка». Они привыкли после каждого визита этих, одетых в камуфляж двуногих существ, находить здесь человеческие тела, зачастую расчлененные, и теперь собирались полакомиться ими. И так, по всей этой, истерзанной «двуногими» в камуфляжной форме земле, шастали своры одичавших псов, находя и поедая изуродованные трупы, остающиеся после одичавших людей в военной форме в «таблетках».

2

Но одинокий волк с вытекшим левым глазом был далек от этих чувств и ощущений. Он только вчера к вечеру полакомился свежим мясом коровы, подстреленной военными во время «зачистки» в одном из близлежащих сел. Поэтому не вечный инстинкт наполнения утробы гнал его по окончательно заледеневшему насту, а неведомое чувство, заронившее в его волчье нутро четкую цель в ответ на эти всеобъемлющие слова «Аллаху Акбар». Припухшие от побоев губы шептали эти священные слова и волк, ведомый таинственной, властной силой, несся на этот призыв.

Все живое и неодушевленное на древней земле чеченцев находилось в круговерти этой многовековой кровавой бойни, затеянной «двуногими» в камуфляжной и иных униформах. Не обошла стороной эта бойня и одинокого волка. Эти, даже на волчий взгляд безумные, существа взрывали и сжигали землю от равнин до снежных вершин гор, и все, чем мог бы он насытить утробу, бежало в страхе из этого края, и только он одиноко шастал по окраинам человеческих жилищ, вынужденный кормиться домашней живностью, а то и отбросами.

Но как-то раз это, хоть и вынужденное, но рискованное занятие, чуть не стоило ему жизни. Глубокой ночью он подкрался к околице одного из окрестных сел и, обостренным взглядом хищника, привычным к ночной мгле, уловил свору вооруженных «двуногих», подкрадывающихся к противоположной стороне безмолвного села. Чуть дальше от своры маячили силуэты железных машин и облепивших их «двуногих» в камуфляжной форме. В отличие от этих крадущихся существ, волка гнало вперед не желание чьей-либо безвинной смерти, а щемящее чувство голода, и он затрусил по задворкам. Вскоре, когда он подкрался было к базу с живностью, безмолвную тишину ночи прорезал истошный крик безысходного ужаса.

«За-ачи-истка-а-а!» - это зловещее, как вопль нечистой силы, слово заставило его оцепенеть на углу одного из домов.

«Спа-аса-айте-е-есь! За-ачи-истка-а!» - несся по селу душераздирающий человеческий крик. Волк испуганно прижался к холодному дереву база и осторожно выглянул из-за угла. Он увидел женщину. Она бежала по широкой улице, полуодетая, и ее черные волосы разметались прядями. Совсем рядом послышался хлопок и женщина, запрокидывая руки назад, медленно опустилась на землю, вытянулась и застыла в неестественной позе, похожая на поверженную белую птицу. На чистом свежем снеге заалели кровавые пятна.

«Ма-а-ама-а-а!» - вновь тишину ночи прорезал человеческий голос, наполненный безутешным горем и страхом. В сторону распростершейся на окровавленном снегу женщины бежала босая девочка с развевающими прядями волос.

« Ма-а-ма-а-а!»

«Бей в голову, Рамзан! Набивай руку - хорошая движущаяся мишень», - донесся до волка хрипловатый голос «кривопастого», и волк еще плотнее, как бы пытаясь с ним слиться, прижался к забору. Девочка успела сделать еще несколько шагов, и послышался хлопок. Она рухнула на землю, так и не добежав до женщины. Еще хлопок чуть дальше от первого, пуля щелкнула по камню высокого фундамента рядом с забором. То ли прицельная, то ли шальная пуля, а может, осколок от камня, задел ему глаз и он почувствовал резкую боль. Дальше оставаться здесь было смертельно опасно, и он предпочел перетерпеть голод.

Переметнувшись через ограду, волк во весь опор бросился прочь за околицу, в сторону близлежащей опушки лесочка, и вдогонку ему неслись истошные крики новых жертв этих «двуногих», ночных пришельцев. Затем донесся рев моторов их стальных машин, рванувшихся к селу, чтобы уничтожить его, как десятки других таких же мирных человеческих поселений на этой многострадальной земле. Так одинокий волк стал и одноглазым. Левый глаз, задетый то ли пулей, то ли осколком, у него вытек и на его месте образовалась темная впадинка.

Волк несся во всю свою волчью прыть, и легкий встречный ветерок доносил к его острому нюху приторный, ненавистный запах псины. Еще несколько километров, и он издалека, острым зрением хищника заметил темные силуэты псов-людоедов, копавшихся у знакомого ему карьера. Он так стремительно налетел на них, что они не успели убежать сразу. Разъяренный волк, чувствуя необычайный прилив сил и уверенности в себе, без промедления бросился в бой с этой многочисленной сворой.

С ходу он протаранил мощной грудью подвернувшегося ему первым на пути пса, а второму впился в горло острыми клыками. Послышалось только, как звонко щелкнули волчьи клыки- кинжалы и третий пес упал с перерезанным горлом. Остальная свора в панике бросилась бежать в разные стороны. Он не стал их преследовать, занявшись более важным сейчас для него делом - спасением уже раскопанного окровавленного тела. Волк схватил человека зубами за воротник остатков одежды и потащил к околице села. Подтащив к двери одного из домов бездвижное тело, он упругим прыжком стукнулся несколько раз об окно. Затаившись за сараем, он подождал, пока выйдут хозяева и только когда они занесли это тело, он вернулся обратно в логово и уснул крепким сном, преисполненный чувством своей причастности к чему-то более важному и величественному, чем даже жизнь.

3

Задолго до описываемых событий он не раз попадал в зловещий дом Рамзана, откуда его привезли и закопали в очередной раз в карьере. Он каждый раз не помнил, сколько прошло времени, как его привезли в этот дом, недаром прозванный в народе домом ужасов. Кроме всего, этот дом от других домов этого села отличался тем, что на всех его стенах висели портреты с главой российского государства, прозванным в силу известных обстоятельств «сортирным мокрушником» (в переводе с уголовного сленга «убийца») и главой Чечни, в силу презренного рода его занятий прозванного «сыном Иблиса» (Библейского «Сатаны»). Оба «глав» дружески пожимали друг другу руки.

Пристально всматриваясь в опухшее лицо со свирепым взглядом «чеченской главы», он вспоминал рассказ своего деда про Иблиса. Первый раз у Иблиса вырвался вопль, когда проклял его Творец за отказ поклониться Адаму. Второй раз исторг он вопль безысходного отчаяния, когда Всевышний ниспослал людям Фатихьу - первую суру Корана. Третий раз Иблис исторг вопль, когда Аллах ниспослал людям последние три суры из Благородного Корана, как защиту от ухищрений Иблиса. Но сейчас в народе полушутя, полусерьезно рассказывали о том, что Иблис недавно исторг и четвертый вопль отчаяния и страха. С их слов, Иблис неожиданно столкнулся на углу с этим субъектом со свирепым кровожадным взглядом и, испугавшись одного только его вида, исторг этот четвертый вопль.

Портрет глав закрыли лица боевых товарищей. Постепенно перед его мутным взглядом проносились картины последнего боя… Вот взрыв заряда гранатомета и башня танка взлетает вверх…Плотный огонь пулемета сбоку, он бросается с гранатометом к выползшей из-за подбитого танка бронемашине и с колен стреляет. Почти одновременно два взрыва. Муса подбил на пару вторую машину. .. Сзади взрываются снаряды, совсем низко барражируют вертолеты. Но они не в силах их достать - его отряд ведет бой вплотную с оккупантами, и это близкое соприкосновение дает немалые преимущества. Какое-то мгновение и он увидел, как рухнул Муса… Оглушительный взрыв, ослепляющая вспышка в глазах.

«Русские бьют по своим», - мелькнуло в голове и эта была последняя мысль. Он больше ничего не помнил. Он пришел в себя на больничной койке и первое, что он увидел, было лицо, поразительно похожее на лицо «сына Иблиса».

«Он командир, потому мы его и не добили», - криво усмехнулся он.
«Контузия у него - надо недели две хотя подлечить его», - заметил человек в белом халате.
«Ничего. Мы его подлечим так, что он у нас по стенке, как по беговой дорожке будет бегать лучше всякого здорового», - одутловатое лицо его перекосилось злобой и свирепо сверкнули налитые кровью глаза…
«Правильно, Рамзан говоришь»,- хихикнул верзила с кривым ртом.
«Побойся Аллаха, Рамзан, оставь его!», - попытался остановить его человек в белом халате.
«Ведь ты же чеченец и он чеченец - пожалей, если не себя, хоть своих детей. Я же знаю ваши обычаи…», - загородил он койку.
«Убирайся! Убирайся, кому я сказал!», - рассвирепел Рамзан окончательно.
«Падла, на тебе! На! На!», - выхватил он пистолет и выпустил в человека в халате всю обойму. На шум прибежали люди. Кто-то попытался вмешаться, но военные угрожающе защелкали затворами автоматов, а кого-то из наиболее активных уложили тут же ударами прикладов.

4

По дороге в печально известный Хоси-Юрт и в «доме ужасов», как вполне заслуженно прозвали дом так называемого «главы», его били спецназовцы во главе с похожим на «сына Иблиса». Он каждый раз, когда из глубокой комы приходил в себя, через мутную пелену видел снующихся по двору домочадцев Рамзана - женщин, детей, стариков. Они, как ни в чем не бывало, занимались повседневными домашними заботами. Иногда к окошку прилипали детские лица с застывшим ужасом в глазах, и грозный окрик хозяина заставлял их исчезнуть. Один раз он все-таки позвал одного из детей школьного возраста. Как оказалось, это был его сын. Он долго ласкал его, нежно прижимая к груди.

«Вот, сынок, учись», - бил он его, показывая сыну, как следует правильно наносить удары. - «Запомни - они наши враги и мы их должны убивать, а не то они убьют твоего папу. Даду нашего, - показал он на «главу» свирепого вида. Потому мы должны убивать их. Понял?..». Но ребенок, видимо, не хотел его понимать. И стал плакать. С каждым ударом отца по поверженному окровавленному телу рев становился все громче. И ему от этого становилось мучительнее и больнее, чем от наносимых ему ударов.

«Иди пас-пас. Не получится из тебя настоящего мужчины», - наконец отпустил истязатель мальчика и с досады налил себе сам и залпом выпил из стакана водки.

И все-таки от ударов всех, находившихся здесь, было не так уж нестерпимо больно, да и боли в большинстве он не чувствовал, теряя часто сознание. Захмелевший Рамзан объявил вознаграждение тому, кто придумает пытку изощреннее, и сам со смехом получил приз. Уже не в силах изобрести что-нибудь новое, многие палачи, которым, к тому же, изрядно наскучило это занятие, не стали принимать участие в этом «конкурсе». И когда более изобретательный, как и во всем, что касалось подобного рода дел, Рамзан провел пытки с током, все восторженно признали его победителем.

После этого никто ничего нового не смог придумать, и он долго лежал без сознания. Но и все это оказалось не так больно и страшно. Это он понял, когда приступил к «работе» офицер с кривым ртом по кличке «Спец». Все присутствующие, которым уже наскучило его бить и калечить, да и уставшие от этого изрядно, встретили его с радостным восторгом. Тут женщины - жена, мать и сестры Рамзана, обновили стол выпивкой и закуской. В силу того, что все происходившее сейчас в этом доме было столь привычным для них, и воспринималось - в силу какого-то душевного отупения как норма, они сохраняли спокойствие и равнодушие. После поспешной трапезы «Спец» с медицинским чемоданчиком подошел к нему, привязанному плотно к прибитой к полу скамейке. Он, не спеша, разложил тут же на стол патолого-анатомический инструмент. Сперва он стал вводить под ногти иглы, затем стал дробить кости пальцев… Дальше он ничего не помнил – сознание покинуло его…

5

Этот неведомый незнакомец и раньше являлся к нему. Он не мог определить его возраст и описать его внешность. Этот чудный образ приходил к нему каждый раз, когда он, казалось бы, должен был предстать перед Творцом. Он не мог сказать во сне это или наяву.

«Такбир! Такбир! Такбир!», - то ли будил он его, находившегося в беспамятстве от ран и боли, то ли призывал кого-то другого. Этот призыв «Такбир!» пробуждал в нем неуемное желание жить, чтобы вновь идти в бой с «двуногими» тварями и он отвечал призыву чудного образа как положено: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!». Ему казалось, что он кричит в полный голос, но это неслышно шептали его разбитые и опухшие от ударов губы. Эти всеобъемлющие слова доходили до сердца каждого, кто не хотел жить по правилам и законам двуногих тварей. И он, пронзенный пулями и распятый «спецами» казалось бы насмерть, вновь вставал и шел в бой, и вновь «рамзаны» взывали к Творцу и устазам с мольбой, чтобы не воскреснуть ему. Это он разгромил тогда Ермолова и его орду варваров и заставил трусливо бежать во Владикавказ, это он разгромил фельдмаршала Воронцова и его несметное полчище «спецов» под Дарго, это он заставил Барятинского подписать позорный для империи мир. Двуногие твари расстреливали его, распинали, дробили по косточкам продуманными и отработанными долгой практикой способами, сжигали и вешали, но раздавался призыв «Такбир!», и он вновь поднимался из небытия и шел в бой.

Вот и сейчас он лежит в полумраке подвала в приземистом домике, куда его притащил одинокий волк, на окраине села Хоси-Юрта. Испуганные насмерть хозяева поспешно готовятся тайком вывезти его и предать земле.

Он вновь видит этот чудный образ.
« Кто ты?», - шепчут его распухшие губы.
«Я такое же творение Всевышнего, как и ты».
«Кто я?», - шепчет он то ли во сне, то ли наяву.
«Ты прекрасное творение Всевышнего», - отвечает ему чудный голос.
«Я мертв?»
«Нет. Ты не можешь сейчас умереть».
«Почему?»
«Ты Джундулла! Ты - воин Аллаха! Ты - чудное творение Всевышнего. Ты будешь жить и уничтожать двуногих тварей до Судного дня».
«Нет! Не может после всего этого жить человек - все, что внутри у меня, перебито, кости раздроблены. Нет, не может после этого жить человек», - не верить он.
«Ты не просто человек, ты – Джундулла - воин Аллаха», - в голосе чудного образа восторженная уверенность.
«Если они обнаружат его у нас, они перестреляют всех», - доносятся до него женские причитания сверху.
«Значит на то воля Аллаха!», - послышался мужской голос.
«Я за себя не боюсь. Я боюсь за детей. Они не пожалеют их…».
«Не бойся. Не бойся», - доноситься вновь более уверенный мужской голос.

«Такбир! Такбир! Такбир!», - будто живительный бальзам начинает исходить от этого чудного голоса. Он начинает чувствовать, как пульсирует кровь в его жилах, учащенно бьется сердце как прежде, тело наполняется силой и он начинает понимать, что жив, что не суждено осуществиться его желанию предстать перед Творцом. Он, преодолевая неимоверные боль и слабость, встал на дрожащие ноги и слабыми еще руками откинул крышку подвала, поднялся и упал под ноги причитавшей только что хозяйки дома. Женщина вскричала и, в испуге отпрянув к стене, упала. Мужчина бросился к нему и попытался было его поднять.

«Нет!», - оттолкнул он его.- «Я - Джундулла! Я - воин Аллаха!», - неимоверных усилий стоило ему подняться вновь.

«Инна лилЛах! У тебя же перебит позвоночник!», - хозяин дома застыл на месте в оцепенении от удивления - «Воистину, что воскреснут мертвые», - шептали его губы чуть слышно.

6

Он с вышины полета птицы любовался этой первозданной красотой разноцветья весенних красок, не переставая восхищаться мудростью и могуществом Творца всего сущего. Внизу простиралось буйное соцветие альпийских лугов, палитра ярких красок вспыхивала перед его уставшим взором в виде огненно-красных, пурпурно-багряных и лазоревых соцветий деревьев, трав и кустарников. Перед ним лучился неповторимой первозданной красотой горный пейзаж. Цветовая гамма огромных соцветий рододендронов выделялась на фоне небесной синевы и переливчатого блеска бирюзовой листвы кустарников яркими пятнами карминного цвета, сменявшимися свежими молочными каплями цветов волчьей ягоды-бирючины.

«ИншаАллах! Как могут они посягать на такой красоты творение Всевышнего!», - вырвалось у него из груди. И тут же, как бы отвечая на его недоумение, раздались взрывы. Тяжелая артиллерия стала «утюжить» альпийскую долину, разбрасывая на его восхитительной красоты узорчатом ковре пятна грязновато-черных тонов. Вскоре послышались гул моторов и лязг гусениц. Он сделал знак рукой своим бойцам, засевшим тут же на высотке. Они подбили меткими гранатометными выстрелами первую и последнюю бронемашины и стали забивать горячей свинцовой начинкой тела «двуногих» тварей. Смрадным пламенем горела бронетехника, зажатую в теснине гор. Бой был коротким - на почерневшем от снарядов альпийском лугу остались догорать бронемашины и другая техника. Тут же, захваченные смертью в неестественных позах, лежали десятки трупов.

Через некоторое время он со своим отрядом направился вниз на плоскость, чтобы совершить неожиданный рейд в город, где их меньше всего сейчас должны были ждать. Недалеко на голом утесе он увидел одинокого волка. Он не пытался от них укрыться и стоял в гордом одиночестве, бросая вызов свирепствующему под ним безумию людей. Ему показалось, что волк смотрит именно на него. Твердо опираясь на мускулистые лапы, волк стоял, как бы слившись с серым камнем, и будто пытался что-то сказать ему или звал его к себе, чтобы в чем-то сокровенном объясниться с ним, как с человеком, близким по духу. И пришло смутное осознание, что он встречается с ним не впервые.

На какой-то миг он остановился и пристально посмотрел на волка, любуясь гордой осанкой этого таинственного существа, как бы воплотившего в себе вечный, непокорный, вознесенный над человеческой суетой и слабостями дух этих гор. И вспомнилась легенда, которую он еще в детстве слышал от стариков. Может быть, эта легенда родилась вместе с первыми чеченцами на этой земле…

Говорят, перед концом света сорок дней и ночей будут лить дожди. Потом, когда земля, холмы и горы размягчатся, сорок дней и ночей будут дуть ветры, чтобы сделать мир гладким, как ладонь младенца. Когда эти ветры разровняют горы, леса и холмы, в живых останется только одинокий поджарый волк. Он встанет против ветра. Шкура волка лопнет и будет унесена ветром, но он не сдвинется с места. И волк обратится к Творцу: «Великий Создатель, если бы я раньше знал силу, которую Ты даровал мне, я мог бы уничтожить все Твои творения на этой земле!» После этого Бог заберет душу непокорного волка.

И в этот день, в один из долгих дней небывалой трагедии его народа, когда до самых оснований разрушен мир обитания чеченцев, как бесстрашный вызов этому миру, на скале стоит одинокий волк. Что он хочет сказать и объяснить проходящим мимо воинам? Что твой мир невозможно разрушить, если сердце твое стало охраняющей его крепостью? Что никто не знает, какие силы в нем утвердил Всемогущий Творец? Что мощь этих сил пробуждается по мере того, как увеличивается натиск разрушительных стихий на твой мир?

7

….Когда в сумерки они входили в пригородное село, он оглянулся, и ему показалось, что он увидел бредущего вслед за отрядом волка. Он быстро прочитал последние три суры Корана и обратился к Всевышнему с мольбой уберечь его от наваждений шайтана.

Глубокой ночью его разбудили взрывы артиллерийских снарядов, падавших рядом. Неприятель узнал о нахождении их отряда в селе и решил уничтожить его вместе с ними. Вскоре стали швырять с неба бомбы тяжелые бомбардировщики и обстреливать ракетами вертолеты. Прорезая ночную темноту сгустками адского огня, заработала артиллерия залпового огня. Он разбил отряд на группы, и каждая группа стала пробиваться из села, окруженного плотным кольцом. Прорвав первое кольцо, он со своей группой устремился к ближайшему лесу и на открытом пространстве и попал под массированный артобстрел. Он успел увидеть недалеко «таблетку», и когда его подбросило на воздух взрывной волной, потерял сознание.

Он не помнил, сколько пролежал здесь. Когда он открыл глаза, было еще темно, он лежал на земле при ярком свете фар.

«Это же он! Клянусь устазом, он это! Живой. Я его из тысячи подобных его узнаю - это он!», - услышал Он испуганный голос Рамзана. Он склонился над ним и со смешанным чувством страха и удивления разглядывал его.- «Это твоя вина, твою мать», - одутловатое лицо его перекосилось злобой и он, резко выпрямившись, ударил стоявшего рядом криворотого.- «Почему ты, козел, не сделал контрольный выстрел? Пули тебе было жалко, падла…», - нанес он еще несколько ударов тому в лицо.

«Какой к черту контрольный выстрел?», - оправдывался криворотый, - «Я ему все кости раздробил, все нутро перемолотил, мать его. Да я каждую клетку его убил. Я инструментом по всему его телу и внутренним органам прошелся…», - перешел он на причитания.

«А как он живым мог остаться? Почему ты его не разорвал на мелкие куски?», - в бешенстве кричал Рамзан.

«Я над ним сделал, чего патологоанатом над трупом не делает», - отпрянул криворотый от Рамзана.

Рамзан вдруг замолчал и застыл в задумчивости.

«Хорошо. Я ему крематорий устрою», - произнес он зловещим и спокойным голосом…
Его слова оборвала стрельба и взрыв заряда гранатомета. Послышалось громкое «Аллаху Акбар!», перемежавшееся с испуганными криками спецназовцев. Совсем рядом завязался бой - какая-то из групп его отряда прорывалась к нему. Он заметил, как криворотый метнулся в темноту, послышались чьи-то стенания и жалобные крики помощи. Рамзан упал рядом и приставил к его голове ствол автомата. Он передернул затвор. Он попытался поднять руки, но страшная боль остановила его. Еще доли секунды, и он нажмет на курок. И он успел прошептать: «Аллаху Акбар!». Вместе выстрела он услышал щелчок.

«Осечка или магазин пустой», - подумал он. Рамзан вытащил пистолет, передернул его и приставил к его голове. Он заметил промелькнувший на какое-то мгновение сзади него знакомый силуэт волка.

«А-а-а!», - заорал Рамзан и покатился по земле, пытаясь сбросить вцепившегося в его шею одинокого волка. Он вновь потерял сознание. Когда через какое-то время он пришел в себя, то почувствовал, как его кто-то крепко держит за воротник и с хрипом и рычанием тащит по земле.

И Он вновь видит этот чудный образ.
«Кто ты?», - шепчут его распухшие губы.
«Я такое же творение Всевышнего, как и ты».
«Кто я?», - шепчет он то ли во сне, то ли наяву.
«Ты прекрасное творение Всевышнего»,- отвечает ему чудный голос.
«Я мертв?»
«Нет. Ты не можешь сейчас умереть»
«Почему?»
«Ты Джундулла! Ты - воин Аллаха! Ты - чудное творение Всевышнего. Ты будешь жить, и уничтожать двуногих тварей до Судного дня».
«Нет! Не может после всего этого жить человек», - не в силах он поверить голосу.

«Такбир! Такбир! Такбир!», - будто живительный бальзам начинает исходить от этого чудного голоса. Он начинает чувствовать, как пульсирует кровь в его венах, ровными толчками бьется сердце, тело наполняется силой и он начинает понимать, что жив, что не суждено осуществиться его желанию – предстать сейчас перед Творцом. Ибо он – Джундулла, воин Аллаха, один из тех избранных, которым предопределено уничтожать двуногих тварей до Судного дня!

Тапа Мусаев, специально для Чеченпресс, 18.12.03г.

Обсудить на форуме