Магомед победит войну! (Чеченский дневник) Главы 7 и 8

08.11.2010

Отдел писем

   
Обращение к читателям!

Уважаемые читатели! В течении последнего времени мы ожидали, что возобновится публикация глав книги чеченского журналиста и защитника Родины Мусоста Алдамова «Магомед победит войну», которая остановилась 12 ноября 2003 года. Мы были бы чрезвычайно благодарны тем, кто располагая хоть какими-то сведениями, сообщил бы нам о дальнейшей участи автора. Редакция

Глава 7

Подъезжая к воротам небольшого дома, где живут родители Магомеда, я заметил, что за нами наблюдают из окон соседних домов. Честно говоря, это вызвало у меня нехорошее, какое-то тревожное ощущение. Невольно вспомнил пропагандистское внушение оккупантов, о, якобы, массовом доносительстве чеченцев друг на друга. Хотя сам убеждался в том, что это чушь, но избавиться от подсознательной подозрительности к теням у окон соседних домов не мог, чего, видимо, и добивались оккупанты.

- Смотри, за нами наблюдают. Может, поедем дальше, а позже вернемся? – спросил я родственника.
- Не беспокойся, это обычная реакция людей на заезжих чужаков, - сказал он, останавливая машину у ворот дома.

Я вышел из машины, постучался в ворота. Открылась калитка. Я узнал в выглянувшей женщине мать Магомеда. Напряжение на ее лице сменилось радостной улыбкой – она узнала меня. Ворота раскрылись. Она была рада нашему приезду. Расспрашивая о здоровье наших семей, она приглашала нас зайти в дом.
К моему удивлению, навстречу вышел Магомед. Он скромно, с улыбкой на лице, поздоровался с нами. Магомед заметно вырос, его голос и черты лица возмужали. Я не ожидал застать его дома. Мысленно я готовился к поискам его на знакомой мне «базе», где я случайно побывал с Магомедом в прошлую поездку. Подозрительность ситуации меня несколько озадачила. Я не мог понять, почему Магомед, который, как я уже знаю, входит в состав войскового подразделения Чеченской Армии, спокойно сидит дома?

Я наблюдал за Магомедом и напряженно думал: «Нет, - твердо сказал я себе, -Магомед не из тех, кто клюнет на «амнистию» оккупантов!» Этим я себя успокоил. Воспользовавшись тем, что мать Магомеда вышла, чтобы приготовить нам еду, я спросил:
- Магомед, а ты давно дома? Вроде бы, ты встречался с Президентом Масхадовым, который включил твой отряд в состав Чеченской Армии, тебя внесли в командный состав. Может моя информация не точная? Но мне передали записку, якобы, от тебя.

Он с хитрой улыбкой на лице, прищурив глаза, смотрел на меня. Какие-то секунды лицо его посерьезнело. Видимо, он задумал, было пошутить со мной, но возрастной этикет, которому он свято придерживается, не позволил ему этого. Как я узнал позже, среди сверстников и боевых товарищей, он острослов и импровизатор. О его розыгрышах со смехом рассказывают его бойцы.

- Я часто бываю дома. Твоя информация точная. Насколько я понял по тону твоего вопроса, у тебя есть и другая информация. Я слышал, что есть люди, которые ходят и рассказывают, чуть ли не плача, о нашей «горькой судьбе». Говорят, что какой-то подонок Иса Темиров вместе с такими же ничтожествами побывал в Европе по поручению убийцы своего родного брата Ястржембского и, представляясь чуть ли не председателем Парламента, рассказывал о «гуманных» действиях российских террористов и о деспотическом Президенте Масхадове, который морит голодом в лесах лучших чеченских парней. Правда, Темиров умолчал об убийстве «гуманистами» своего родного брата и его отрезанной голове, сваренной в ведре. В подтверждение своих слов они грозились показать сомневающимся видеокассету, где «командиры просят» Темирова и Теркибаева «спасти» их. «Возмущенные» такой «новостью» Тутаков, который больше чеченец, чем сами чеченцы, вместе со своей русской женой, обещали приехать в Чечню и на месте разобраться, то есть «вывести Президента-деспота на чистую воду». Поэтому неудивительна твоя реакция. Как видишь, мы не голодны, не всегда сидим в лесах, «деспот» Масхадов нас не терроризует, ежедневно уничтожаем оккупантов, так что есть чему удивляться приезжему.

- Да, об этом я слышал. Если честно признаться, то я не надеялся застать тебя дома, настраивался на долгую ходьбу по ущельям гор.
- Бывает и так. Неделю назад ты бы меня не нашел. Когда планируем крупные операции, мы проводим сбор отряда и разрабатываем их до мелочей, на это уходит порой несколько недель. Вот в тот период трудно нас найти, потому что я не отпускаю ни одного человека из отряда домой до завершения операций, и никто не знает где нас искать. Хотя я не сомневаюсь в своих бойцах, но так надежнее, чтобы в случае чего не подозревать друг друга. Вот, к примеру, месяц назад мы были на базе, которую ты знаешь, и в деталях разрабатывали операцию по захвату и уничтожения одной из оккупационных комендатур.

В последний день подготовки с рассветом дозорный сообщает, что к базе со стороны села приближается неизвестный отряд из десятка человек. По тому, как они осторожно идут, осматривая каждый куст, стало понятно, что они чужаки в лесу, то есть враги. Каждый занял заранее определенную позицию. Бой был короткий, - ни одного лишнего выстрела. Мы насчитали 12 трупов. По экипировке и арсеналу спецсредств нетрудно было догадаться, что это армейская разведка, то есть ГРУ. Отлучись до этого кто-нибудь из отряда, невольно, подсознательно подозрения пали бы на него. А идти на рискованные операции, сомневаясь в ком-нибудь, когда наши жизни зависят от надежности каждого из нас, неимоверно трудно. Поэтому дисциплину и надежность мы ставим в отряде выше всего.
Я понял – несмотря на скромность, Магомед не может скрыть гордость за свой отряд.

Заметив вошедшую в комнату мать Магомеда, я прервал свой следующий вопрос. Тут Магомед смеется и говорит: Можешь спрашивать, мать уже догадывается, что я не занимаюсь в лесу заготовкой дров.

Мать печальным лицом спрашивает нас:
- Когда же закончится этот кошмар? Неужели никому нет дело до того, что уже четвертый год безнаказанно убивают нас и наших детей? Мы же их воспитывали, чтобы нянчить внуков. Вместо того чтобы думать об учебе сына и подбирать невесту, я каждую минуту, при каждом выстреле или взрыве вздрагиваю и жду худшего. Сколько еще Аллах нас будет испытывать? Просто, нет сил, чтобы терпеть все это.

Она отвернулась и вышла из комнаты. По тому, как она оставила еду на подносе, не разложив на стол, видно было, что она хотела скрыть нахлынувшие слезы. Лицо Магомеда покрылось румянцем. Видимо его смутил такой откровенный разговор матери в присутствии взрослых. Хотя Магомед возмужал на войне, но в вопросе намеков матери о женитьбе он еще оставался стеснительным подростком. Чтобы скрыть свое смущение, он улыбаясь, говорил о том, как родители не могут понять, что он уже не ребенок. Но я сказал Магомеду, что как раз мать говорит, что он не ребенок. Это еще больше смутило его. Он встал и разложил еду на столе. Мой родственник, который до сих пор сидел и слушал нас, сменил тему и спросил:
- Магомед, сколько у тебя бойцов?
- Двадцать пять человек, - ответил Магомед.
- В чем больше всего вы нуждаетесь?

Они говорили как профессионалы, понимающие толк в своем деле. Я вышел в коридор, чтобы не мешать им лишними вопросами. В коридоре под зеркалом висел рисунок красивого дворца, но я никак не мог вспомнить, видел ли я ранее этот рисунок в учебниках. Это мне напомнило о подарке, который я привез Магомеду. Я вернулся в комнату и спросил у Магомеда, что это за дворец на рисунке.

- Президентский дворец нашей новой столицы, - серьезно ответил он.
Из своей сумки я достал книгу мировой архитектуры, где кроме фотографий приложены еще эскизы и чертежи дворцов и строений. Я не ожидал такой реакции у Магомеда, - он был в восторге, радовался, как ребенок игрушке. Он с волнением пролистал книгу, в буквальном смысле, впиваясь глазами в каждый рисунок. Потом достал папку с рисунками и чертежами удивительно красивых зданий. Это было здорово! Я не мог поверить, что это творение Магомеда. Потом он достал план-портрет новой столицы Ичкерии - Джохар. Я раньше видел местность, где наши власти серьезно рассматривали застройку новой столицы. Но то, что я увидел своими глазами с рисунка Магомеда, было выше моих представлений. Высотные, красивые дома удивительно гармонировали с вершинами гор. Президентский дворец, расположенный в центре города полукругом окружен девятью красивыми высотными зданиями, а с открытого участка открывался удивительно красивый вид на вершины гор. Я, который не понимаю ничего в зодчестве и архитектуре, почувствовал монолитную силу чеченского духа в этом комплексе.

- Магомед, ты же нарисовал наш герб языком архитектуры! – воскликнул я пораженный красотой его творения.
- Да, это так, - улыбнулся Магомед, - здесь главное, чтобы любой человек, посмотрев на город, понял, что это не масса зданий, а все имеет свои глубокие исторические корни. В этом городе каждый камень должен «говорить» об истории нашего народа. Современный стиль в сочетании с историей народа даст нам возможность восстановить уничтожаемую Россией память о нашей культуре.
Магомед говорил столько умных вещей, боюсь, что не сумею воспроизвести его слова в точности. Но мы договорились, что он продиктует все это на диктофон и перешлет мне кассету. Когда я попросил у Магомеда его рисунки, то увидел, как ему тяжело отказать мне в этом. Он, ссылаясь на незавершенность своих работ, обещал переслать копии рисунков по завершении работы. Я понял, как это дорого для Магомеда.

Под впечатлением увиденного я спросил у Магомеда:
- Магомед, почему бы тебе не поехать на учебу на запад? Я мог бы тебе помочь.
- Это моя мечта! Но это возможно только после войны, - сказал он, обводя меня печальным взглядом.

Как я понял, развивать эту тему не имело более смысла. Поэтому я спросил Магомеда, какие у него сейчас отношения со штабом вооруженных сил Ичкерии и Президентом Масхадовым.

- Такие же, какие и должны быть у командира воюющей с оккупантами страны, - ответил Магомед. – Мы все подчиняемся приказам главнокомандующего и выполняем боевые задачи, поставленные штабом. Президент, несмотря на трудности и опасности с передвижениями, в месяц один раз, а порою и два раза, проводит совещания с командирами. Я тоже бываю на этих совещаниях. Каждый командир докладывает об оперативной обстановке на вверенном ему участке, количестве оккупационных войск, о маршрутах их передвижения и о местах их дислокаций. На основании этих докладов и составляем план военных действий. Такие тесные контакты с Президентом повышают нашу ответственность. Сегодня редко увидишь «рекламных боевиков», - они почти все подались в банды Кадырова, потому что с каждого требуем конкретных действий против врагов, на рекламах сейчас не проедешь. Эти придурки, как мы их называем «рекламщики», видимо, надеялись продолжить в бандах Кадырова свои «рекламы». Но этими бандами командует не Кадыров и даже не чеченцы. Сначала им, перешедшим на сторону оккупантов, отпускают деньги, транспорт и оружие. Обманувшиеся на этом, уверенные, что они сумели обмануть оккупантов с Кафыровым, начинают зазывать в свои ряды остальных, мол, мы будем воевать против врага, находясь в их рядах. Только-только они начинают привыкать к нежданному «благополучию», как получают приказ: срочно собраться на учения и везут их к лесному массиву, туда, где, по мнению оккупантов, наши воины. Было несколько случаев, когда наши воины разоружили их и отправили обратно. Но по пути их расстреляли оккупанты и списали на наших воинов, это, чтобы вызвать у их родственников враждебное отношение к Чеченской Армии. В начале июня я получил весточку от одного командира, с которым я встречался на совещании у Президента. Мол, им определили мой участок для «зачистки» и он просить меня убрать воинов на время, чтобы избежать кровопролития. Я не мог понять, о чем он говорит, связался со штабом. Мне объяснили, что этот командир из Гордали Ножай-Юртовского района и, что он перешел на сторону оккупантов недели две назад. Когда я спросил, что мне делать? – штаб разрешил действовать мне по своему усмотрению и по возможности без кровопролития чеченцев-предателей. Оставались два дня до назначенного срока. Я вышел на переговоры с командиром-гордалинцем, заманил их в западню, в считанные секунды уничтожил оккупационных командиров и нескольких, известных подонков-беноевцев из Гудермеса.
Остальных мы разоружили и пешком отправили домой. С тех пор, ничего от них не слышно, похоже, их расстреляли оккупанты.

Недавно на совещании Президент говорил о тех, кто перешел в оккупационные банды. Он просил беречь любого чеченца, по возможности не проливать его кровь. Он делит их на две категории.

К первой – он относит чеченцев, участников двух войн, которые переметнулись на сторону врага. Их бесполезно призывать к совести и патриотизму.
Во второй части - юнцы, вовлеченные в их ряды обманом взрослых, дабы сохранить их жизнь под камуфляжем милиции. Президент просит нас щадить их во что бы то ни стало. Масхадов считает, что с ними надо работать, дать понять, что они такие же чеченцы, как и мы, и что они ошиблись выбором. Относительно первой категории он добавил с юмором: «Если они будут воевать против нас так же, как воевали против оккупантов, то забудьте о них вообще», - эта фраза подняла дружный смех командиров.

Глава 8

Самое трудное для нас, - говорит Магомед, - это осознавать то, что эти подонки были в наших рядах. Это тяжело психологически. Когда мы решили расстрелять гудермесцев, я долго не решался отдать команду на расстрел. Не думайте, что меня беспокоили последствия – кровная месть, - не может быть крови на тех, кто убьет этих подонков. Просто, мне было жалко убивать чеченцев, какими они не были. Я с ним разговаривал на родном языке, искал хоть что-то для их оправдания, но сколько ни старался, я не нашел ничего, за что можно было их пожалеть. Они были известны своими зверствами в отношении семьей чеченских воинов.
Бывшего командира из Гордали - Шамиля, по моему нет необходимости скрывать его имя, мне было жаль. Вчерашний гордый командир, который с молитвы начинал свой доклад на совещании и клятвенно его заканчивал, заверяя присутствующих в своей преданности, делу, за которое мы боремся, сегодня стоял перед нами на коленях и дрожал.

«Неужели, - думал я, - никто из нас не смог тогда разглядеть за ширмой героико-религиозной болтовни, вот этого жалкого труса?» Тогда я вспомнил хитроватую улыбку-гримасу Магомеда Беноевского, присутствовавшего тогда на совещании и его насмешливый взгляд на автора бравады. Да, он знал его истинную цену. Но, правда, он об этом не сказал. Видимо, догадывался, что ему никто не поверит. Любое неуважительное слово в адрес Шамиля Гордалинского я тогда воспринял бы как зависть или личную неприязнь.

Были секунды, когда мне хотелось нажать на курок, чтобы навсегда забыть о нем, но, видя, как он трясется, жалость брала верх. Тогда я сказал Шамилю: - Твое спасение - это мое уважение к совещанию, где мы встретились. Поклянись, что ты убежишь из Чечни, и не будешь служить оккупантам и их приспешникам.
Он попросил Коран. Но я сказал:
- Святее Корана для тебя, как мы уже убедились, твоя жалкая жизнь, поклянись ею.

Он послушно поклялся своей жизнью. А остальные ребята были в возрасте 17-18 лет. Они пошли служить в милицию по настоянию родителей, которые боялись за их жизнь. На это вынуждают оккупанты, частыми убийствами молодых людей на «зачистках». А бедные родители, видя в камуфляже милиции, спасение для своего ребенка от озверелых оккупантов на «зачистках», устраивают их в милицию, не понимая, чем это грозит для их детей. Мы с каждым из них поговорили в отдельности и посоветовали обратиться к чеченским командирам по месту жительства, чтобы получить обратно свое оружие. Им было стыдно за себя и за труса-командира. Я уверен, что эти ребята за предателями и оккупантами больше не пойдут.

Я внимательно слушал Магомеда. Но кое-что не мог понять, поэтому спросил:
- Магомед, а почему ты отмечаешь тейп, расстрелянных вами гудермесцев? Не хочешь ли ты этим сказать, что беноевцы более активно сотрудничают с оккупантами?

- Конечно, нет. Я уверен, что беноевцы испытывают больше ненависти к кафыровцам и оккупантам, чем любой из нас. Они справедливо считают, что кафыров своим предательством опозорил их тейп, что он им больше враг, чем остальным. Командиры и бойцы бенойцы, всегда просят не называть его представителем своего тейпа. У таких и ему подобных людей нет тейпа и национальности. Бенойцы предлагают делить людей только на два тейпа: на чеченцев-мусульман и на кафиров. Вот у меня в отряде четверо бенойцев, смелые ребята. Министр Обороны Ичкерии то же беноевец – Магомед Ханбиев, мы его называем Магомедом Беноевским. Я встречался с ним на совещании. Очень смелый и честный человек, он не скрывает свое мнение, прямо в лицо говорит правду о человеке. Я с большим уважением отношусь к нему.

Очень много молодых командиров и бойцов из самого Беноя Ножай-Юртовского района. Так что я никак не мог иметь в виду то, что ты говоришь. Я постараюсь объяснить тебе, почему я назвал гудермесцев бенойцами, хотя из шести расстрелянных нами отморозков только двое были бенойцами, а остальные четверо были: хачароевец, аккинец, чинхо, ялхаро. Есть в Гудермесе нашумевшая банда Ямадаевых. Сами Ямадаевы называют себя бенойцами. Хотя банда состоит из отъявленных отморозков всех тейпов Чечни, их принято называть «бенойцами» - по тепу главарей банды. В основном в эту банду входят убийцы своих родственников, наркоманы, работорговцы, то есть люди со дна чеченского общества. Зная это, оккупанты поручают им самую грязную работу. К примеру, отправляют на «зачистки» с новобранцами-милиционерами по 5-6 человек из этой банды, чтобы они связали их кровью чеченцев. Как правило, эти отморозки, устраивая провокации, убивают нескольких милиционеров, а затем разозленных молодых ребят, обманывая, натравливают на людей не повинных ни в чем, обвиняя их в убийстве милиционеров. Это им, к счастью, не всегда удается, как и в случае с нами.

- Я не пойму, Магомед, как ты можешь расстрелять обезоруженных людей из-за их принадлежности к какой-то банде, без суда? Ведь я слышал, как Аслан Масхадов в своем интервью говорил, что есть полевые шариатские суды, где выносят приговор и т.д. Получается, что это просто пропаганда? – спросил я, ничуть не сомневаясь в справедливости действий Магомеда, но все же хотел узнать, чем он мотивирует свои действия.

- Прежде чем ставить слова Президента под сомнение, ты должен понять, что творится здесь. Враги и их приспешники не соблюдают никаких правил войны, превратив Чечню в зону беззакония. Вы же прекрасно знаете, что весь мир требует соблюдения правил войны только от нас, как будто, это мы подписывали Женевские Конвенции, а не Россия, и под лупой рассматривают наши действия. Можете быть уверенными, если бы мы не соблюдали общепринятые правила, которые Россией не соблюдаются, в том числе и полевое судопроизводство, то мир визжал бы, не переставая. Как говорит Масхадов, этой войне не дана правовая оценка. Поэтому международное сообщество произвольно рассматривает действия каждой из воюющих сторон. Действия российских банд, как антитеррористические, а защитные действия Чеченской Армии - по-разному, в зависимости от настроения. Когда они хотят досадить России, – мы защищающаяся сторона, которая нарушает общепринятые правила ведения войны, если Россия уступила в нужном им вопросе, то мы автоматически «становимся» террористами. Вот при таком предвзятом отношении у мирового сообщества к нам, очень трудно демонстрировать свое благородство. Давайте на минуту забудем об оценках нам мирового сообщества и рассмотрим этот вопрос в плоскости реалий этой войны. Назовите хоть одно имя чеченского буданова или случай мародерства чеченских бойцов, или убийства чеченскими воинами мирных жителей из стана врагов. Таких случаев с нашей стороны вы не назовете, потому что их нет. Это разве не доказывает, кто мы такие. Во все времена, пока существует этот мир, любая воюющая сторона убивала предателей без суда и следствия, и никто за это никого, никогда не осуждал. Но, несмотря на это, мы так не поступаем. Полевым шариатским судом определены нормы, к которым мы должны придерживаться. Прежде чем расстрелять предателя, я должен быть убежден, что он предатель, наносящий кровавый вред нашему народу своим сотрудничеством с оккупантами. Тебе, наверное, показалось, что мы так просто схватили людей и расстреляли. Да нет же – это не так. Чечня – это не такая большая страна, поэтому мы поименно знаем каждого предателя, который проливает чеченскую кровь сам или способствует этому, сотрудничая с оккупантами. На них уже давно заведены уголовные дела, заочно состоялись суды и вынесены приговоры и каждый командир и воин обязан исполнить этот приговор, если кто-нибудь из них, попадет ему в руки. Такой приговор вынесен Кафыровым, Ямадаевым и членам их банды. Благодаря этому приговору мы до того раскромсали эту банду, что сегодня говорить о ее какой-то роли в Чечне не приходится. Ядро банды, которая состоял из отпетых уголовников, нам удалось уничтожить. Сейчас мы добиваем ее остатки. Правда, есть еще одна банда, которой шариатским судом вынесен смертный приговор – это так называемый «чеченский ГРУ», типичные уголовники, выпущенные из российских тюрем, обученные убивать свой народ. Их всех мы знаем поименно. Расстреливаем на месте. Важно понять психологически, что они не чеченцы и никогда ими не были. А отношение к чеченцам, которые по року судьбы оказались не там, где должны быть, у нас другое. Мы щадим и воспитываем их, в большинстве случаев это удается. Мы никогда не забываем, кто у нас главный враг. Но вместе с ним нам приходится уничтожать и тех, кто обагрил свои руки
кровью своих соотечественников. Разве это не наше право?

- Да, кажется, Магомед ты прав. Но я не могу согласиться с тобой в одном. Вот, ты говоришь, что этот командир, перешедший на службу к Кафырову, попросил тебя убрать своих воинов на время «зачистки». А ты его заманил в ловушку, разве это честно? Тебе не кажется, что он мог бы послужить вам, не поступи вы с ним так? – спросил я.

Мой вопрос был рассчитан на эмоции Магомеда. Я старался его дразнить. Магомед прекрасно это понял. Он, хитро прищурив черные глаза, естественной, красивой улыбкой на лице, смотрел на меня. Я без слов понял его…

- Ну, что ты меня дразнишь как ребенка? – будто спрашивал он своим взглядом. Но на вопрос он ответил серьезно:

- Надо немного понимать психологию предателя. Прежде всего, я задал себе вопрос: Почему он меня предупредил? Значит, он не хочет столкновения. Да, именно, он боялся столкновения, но не кровопролития мирных жителей, потому что от него это не зависит, такими рейдами командуют оккупанты. Его устраивало убийство нескольких ни в чем не повинных чеченцев, которыми, как правило, сопровождаются эти рейды. Он был озабочен лишь тем, чтобы не было столкновения с нами, которое, как он понимал, грозило смертью и ему. А умирать он не хотел, так как, это рейд был его «крещением» на службе у врагов. Он вернулся бы с этого рейда «своим» для врагов, рассказывал бы, как от него удрал командир, которого хвалит сам Президент Ичкерии. Неизвестно тогда какими глазами на него смотрели бы эти молодые ребята, которых мы отпустили. Уже на следующий рейд он явился бы более внушительной группой, без предупреждения, с твердым намерением уничтожить нас. Опасность не в том, что он своими действиями повлияет на ситуацию. Нет, это исключено. Но он мог своими трусливыми хитростями дискредитировать наших ведущих командиров в
глазах обманутых ими ребят. Единственное, что я жалею – это то, что я его отпустил. Надо было его судить, созвав всех командиров. До меня это дошло после того, как он поклялся собственной жизнью. А это равносильно смертному приговору. Измени я тогда свое решение в глазах трех десятков молодых парней плененных нами, это выглядело бы не благородно.

«Вот именно, «не благородно», - думал я, слушая Магомеда, - в нем борются врожденное благородство, не совместимое с реалиями сегодняшней ситуации в Чечне и природный ум, подсказывающий ход действий в конкретной ситуации, но антагонистичный благородству. Он пока старается не замечать эти противоречия. Но, рано или поздно, ему придется сделать выбор. Это закон войны. Интересно, каким он станет тогда, этот высокий, умный, добрый и симпатичный подросток? Дай Аллах, чтобы он остался таким, как я его знаю!»

А Магомед продолжал говорить:
- Безусловно, мне было тяжело решиться на эту хитрость – завлечь их в западню. Мне казалось, что я поступаю нечестно по отношению к человеку, который из каких бы побуждений этого не делал, но предупредил меня. Когда я все взвесил с учетом того, с кем я имею дело, то понял, что не стоит себя мучить угрызениями совести. Их надо бить, их же оружием. Магомед подтвердил то, о чем я только что думал, слушая его рассуждения.

Время приближалось к закату солнца. Магомед деликатно спросил, хотим ли мы умыться, ссылаясь на жару и пыльные дороги. Он незаметно ушел в другую комнату, чтобы совершить намаз. Я улыбнулся, вспомнив, как Магомед ненавязчиво совершил намаз в пещере. Так же он вел себя и сейчас. Услышав во дворе мужские голоса, Магомед пошел к выходу. Я последовал за ним. Отец Магомеда радостно заключил меня в объятия, расспрашивая о здоровье семьи и знакомых. Незнакомый мне симпатичный, худощавый старик, невысокого роста, с седой бородой, после того как поздоровался со мной, поинтересовался у отца Магомеда, откуда и кто я. Отец Магомеда назвал имя моего отца и рассказал, откуда я приехал. Старик умными глазами смерил меня с ног до головы и сказал:
- Прости, стариков, часто подводит зрение, ты очень похож на своего отца, я его хорошо знал. Я им иногда завидую, своим сверстникам, не дожившим до этих ужасных времен. Если ты не устал с дороги, я чуть позже пришел бы послушать о жизни в мире, но приглашать к себе в гости, по-моему излишне. Я знаю, они тебя не отпустят.

Магомед предложил старику остаться здесь, а сам он пойдет, и предупредит домашних.

- Магомед, - сказал старик, - моя старуха не успокоится, пока сама не увидит, что я жив и здоров. Ходить мне не трудно, я еще молод, так что держи в отряде одно запасное место.

 (Продолжение следует)

Мусост Алдамов – независимый журналист