Велика Россия, а бежать некуда

CHECHENPRESS. Отдел публикаций и СМИ. 18.05.2010 г.

Светлана Ганнушкина
Председатель Комитета «Гражданское содействие», руководитель Сети «Миграция и Право» Правозащитного центра «Мемориал».
Обе общественные организации с первых дней конфликта в Чеченской Республике работали на ее территории, а также оказывали посильную помощь тем, кто покинул ее пределы. Статья написана по материалам непосредственной работы и общения с беженцами.
Все приведенные в тексте цифры взяты из официальных источников.

Время надежд – лето 1989г. За Кремлевской стеной идет Первый съезд народных депутатов СССР. Параллельно с ним в Лужниках происходит непрерывный митинг, куда стекаются люди со всего Советского Союза. С заседаний по вечерам приезжают депутаты и выступают наравне с простыми гражданами. Звучат гневные критические речи, но все же полные оптимистической веры в будущее. Представители образующихся повсюду народных фронтов говорят о свободе и демократии, часто вкладывая в это совершенно разный смысл.
Юный представитель Чечено-ингушского народного фронта горячо говорит о том, что в его республике не может быть национальных противоречий, потому что чеченцы и ингуши – вайнахи. Это единый народ, а значит и всем жителям Чечено-Ингушетии не надо бояться ни изгнания, ни расправ.
А в Сумгаите еще полтора года назад разразился первый в Азербайджане армянский погром. Прямо во время Съезда несколько дней в Ферганской области Узбекской ССР разыгрываются страшные события – жертвами погромов стали месхетинские турки. Армяне бегут из Азербайджана, азербайджанцы изгоняются из Армении. И из всех национальных образований, откуда больше – откуда меньше, в центральную Россию потоком устремляются русские. Их пугает агрессивная националистическая риторика народофронтовцев, разгулявшаяся преступность, реальная физическая опасность. После развала СССР в августе 1991г. этот поток превращается в бурную реку.
Мирная Чечено-Ингушетия не стала исключением. Единый народ распался на два: прибывший в Чечню из Эстонии Джохар Дудаев первый генерал-чеченец в Советской армии, в ноябре 1991г. провозглашает независимость Чеченской Республики Ичкерии (ЧРИ); жители Ингушетии на референдуме принимают решение остаться в составе Российской Федерации. Новая российская власть на первых порах не слишком энергично противодействует приходу к власти Дудаева: последний советский руководитель Чечено-Ингушетии – Доку Завгаев в августе 1991г. поддержал путч партийно-государственной элиты Советского Союза. Российское руководство предоставляет возможность событиям в Чечне развиваться по самостоятельному сценарию, не заботясь о гражданах, неожиданно оказавшихся вне его юрисдикции.

Сколько русских покинуло ЧРИ до начала первых военных действий? Едва ли кто-то в состоянии дать точный ответ на этот вопрос. Слишком часто цифры используются в политических целях. Политики, делающие свой имидж на борьбе за права русских, говорят о трехстах тысячах бежавшего из Чечни русскокультурных граждан. Скорее всего, эта цифра преувеличена не менее, чем в полтора раза. Кроме того, среди покидавших Чечню были не только русские, но и представители других этнических групп, в том числе и чеченцы, главным образом, интеллигенция.
Государственная политика в то время была направлена на то, чтобы максимально сохранить русское население Чечни. Сохранить для тех спекуляций, которыми вскоре будет оправдываться многолетняя расправа с чеченским народом.
Однако, рассказывая историю внутриперемещенных лиц из Чечни (IDP’s, которых в дальнейшем в духе языка мы чаще будем называть беженцами), нельзя обойти вниманием эту составляющую и сейчас не прекращающегося потока. В потерявшей связи с Россией Чечне началась экономическая разруха и разгул криминала. И, конечно, среди пострадавших было больше всего русских: в первую очередь, из-за обычной для русских незащищенности кланом, родом, семьей. Испуганные взрывами множества голосов на площади: «Аллах акбар!» (само по себе вовсе не содержащее агрессии восклицание, в переводе передающее общую для всех верующих формулу «Господь велик!»), не имеющие подсобных хозяйств в селе, потерявшие работу, изгнанные из своих домов люди устремились в центральные районы России.
Россия встречала их далеко не радушно. Привыкшее к монополии на перемещение народов государство не было готово решать их проблему. Только в 1993г. появился Закон «О вынужденных переселенцах» (On forced migrants), т.е. о гражданах России, вынужденно покинувших места постоянного проживания . О том, что представляет собой этот закон сказано ниже. Здесь же важно понять одно: только признание IDP’s вынужденным переселенцем давало некоторую надежду на государственную помощь.
Статус вынужденного переселенца до первой чеченской войны получила 81 тысяча выходцев из Чечни. Но и они, как правило, не получали поддержки, а были предоставлены выживать самим себе. Люди, имеющие высшее образование: инженеры, учителя, художники, продав за бесценок дома, ехали в российские села, где для них не было ни жилья, ни работы, где местное население часто относилось к ним враждебно за непохожесть. С тех пор и осталась в них глухая обида на тех, кому их судьба оказалась безразлична.
Проблема жилищного обустройства жителей Чечни, покинувших ее и поселившихся в других регионах, не решена по сей день. Многие из них так и не нашли себе крыши над головой.
Можно ли назвать то, что происходило в Чечне во времена Джохара Дудаева, межэтническим конфликтом? Разумеется, там были антирусские настроения. Как и на всем постсоветском пространстве между недавно декларировавшими вечную дружбу народами началось выяснение взаимных болей, бед и обид. Было и желание поставить на место бывшего «старшего брата» не только в политике, но и в обыденных отношениях. «Мы сидели и не смели поднять головы. - рассказывала одна из русских беженок – Когда мой сын поссорился с соседским чеченским мальчиком и я наказала обоих, соседка ворвалась ко мне в дом. Она угрожала мне и всем русским скорой расправой, говорила, что нам надо убираться к себе в Россию». Бывало, что дело не ограничивалось угрозами, и многим приходилось искать возможность, продав за гроши свое жилье, получить хотя бы средства оплатить дорожные расходы на выезд из Чечни.

Война всему прежнему положила конец. В новогоднюю ночь 1995г. российская авиация начала штурм столицы Чечни г. Грозного, угостив жителей такими праздничными фейерверками, которые они не забудут никогда. И не только они, но и все, кто следил за происходящим в Чечне. Уполномоченный по правам человека в РФ Сергей Ковалев с группой депутатов и правозащитников уехал в Грозный, пытаясь своим присутствием предотвратить трагедию. Всю ночь ждали новостей из Чечни, но вместо этого по всем телевизионным программам шло какое-то неудержимое новогоднее веселье. Только утром мир узнал: Российская авиация бомбит живой город, вместе с жителями и омбудсменом.
Не вступило в силу подготовленное в начале декабря 1994г. правительственное постановление об эвакуации мирных жителей. Грозненцы еще не могли поверить в происходящее, а снаряды уже рвались под их окнами, «с ювелирной точностью» (слова министра обороны РФ) разрушали их дома, калечили и убивали людей. При звуках приближающегося самолета жители в панике скатывались в подвалы. У русской женщины, которая наказала чеченского мальчика, подвал был неглубоким. Она с сыном каждый раз со страхом ждала, что снаряд пробьет пол, и они погибнут. После одного из налетов соседка прибежала к ней. «Почему вы не переходите в наш дом? – спросила она меня. –рассказывает женщина. – Но ты же сказала, что всех русских надо уничтожить! – Мало ли что сгоряча говорят друг другу люди? Приходи, сейчас мы все должны быть вместе перед лицом смерти.» Снаряды не щадили никого, они настигали людей на улице, близкие находили их изуродованные тела и хоронили прямо у порога своего дома, едва присыпав землей. Медицинской помощи не было. Чеченские семьи под бомбами пытались скрыться в родных селах, которых мало коснулась «первая чеченская война». Некоренным жителям бежать было некуда. На улицах валялись трупы людей и тяжело раненные, среди них – брошенные умирать солдаты российской армии.

В городах России появились первые вывезенные из-под бомб беженцы. Раздетые, несмотря на зиму, потрясенные: как это возможно, чтобы государство бомбило своих же граждан. «Вы представляете себе, что там происходит? Нас предали! Сначала оставили без поддержки, а теперь просто уничтожают!» - говорили они.
Выбраться из Грозного было нелегко. Воспользовавшись временным затишьем, жители города поднимались из подвалов и выглядывали на улицу. Те, кому повезло увидеть там автобус, бросались к нему в чем были, только бы вырваться из ада. «Добро пожаловать в ад!» – так и напишут чуть позже на въезде в Грозный. Власти утверждали, что о возможности выехать объявляли по местному радио. Но люди не слышали этих объявлений: во многих домах все коммуникации были повреждены, в подвалы не доходили звуки уличных громкоговорителей.
Некоторым смельчакам удавалось выбраться самостоятельно. Ехали к родственникам, к знакомым, просто в никуда.
Если местные жители принимали у себя беженцев, то забота о них ложилась на плечи гостеприимных хозяев. Правда, с октября 1993 г. Министерство социальной защиты РФ разрешило пенсионерам из Чечни получать пенсию в любом удобном им населенном пункте. Однако часто в регионах этот порядок действовал только при наличии регистрации по месту жительства или статуса вынужденного переселенца.

Советский институт прописки сохранился, хотя она и стала называться регистрацией. Регистрацию, даже временную, беженцам далеко не всегда удавалось получить: в некоторых регионах сохранялись нормы площади: если квадратных метров не хватало, то гостей нельзя было зарегистрировать; часто хозяева сами не соглашались на регистрацию жильцов, полагая, что те получат право на их жилую площадь; существовали установки не регистрировать чеченцев. Не имея регистрации беженцы не могли получать полноценную медицинскую помощь, их не брали на работу и не принимали в учебные заведения местного подчинения.

Если никакой возможности найти приют не было, беженцы бросались в приемную Федеральной миграционной службы (ФМС). Бюджет ФМС предусматривал на первую помощь беженцам единовременное пособие в размере около 5-ти долларов на человека. Часто у сотрудников не было возможности выдать и эти деньги. Все, что они могли сделать, это направить самых уязвимых в Центры временного размещения (ЦВР) в разных регионах России.
В 1995г. таких центров было всего 15, и они были уже частично наполнены беженцами из стран СНГ. Всего около 3-х тысяч мест оставалось там для IDP’s из Чечни.
Почти все ЦВР были расположены далеко от больших населенных пунктов. Жители ЦВР оказались оторванными от мира, они испытывали нечто вроде клаустрофобии - страха перед замкнутым пространством. Старики, в одночасье лишившиеся крова, собранной за долгие годы библиотеки (о книгах вспоминали чаще всего), всей привычной им обстановки. Дети, которым не в чем ходить в школу и которым родители не могут купить яблоко или пару обуви...
Система жизнеобеспечения беженцев в разных ЦВР была устроена по-разному. На день им полагалась жалкая сумма эквивалентная менее чем одному доллару на человека в день. Там, где семье денежная сумма выдавалась целиком раз в месяц, еще можно было как-то ею распорядиться. Если же вместо денег давались талоны, на которые можно было купить только продукты и только в тех магазинах, с которыми был заключен специальный договор, беженцам приходилось совсем туго. «Мама заболела. - вспоминает одна из жительниц ЦВР близ Саратова, - С трудом добились врача, он выписал лекарства, а купить их не на что. Я стояла в магазине и просила покупателей обменять мне талоны на деньги, но никто не хотел – люди не понимали, что это такое. Наконец, продавщица взяла у меня талоны за полцены, и я смогла пойти в аптеку. Жили впроголодь, не могли купить мыла, не было белья.» Еще хуже было в тех ЦВР, где беженцев кормили в столовой. Средства уходили на обслуживание, еда была скверная, а денег не было совсем.
Работать беженцам было негде. Получить место уборщицы или слесаря тут же в ЦВР было большим счастьем. Но тогда появлялась опасность лишиться талонов на продукты. Зарплата сотрудников ЦВР была такой низкой, что они завидовали живущим там беженцам.
Первая радость спасения сменялась растерянностью, разобщенностью, подавленностью и неуходящими страшными воспоминаниями. «Мы с женой жили на 3-ем этаже. Она была больна и не вставала с постели. В наш дом попала бомба, он загорелся. Выйти было невозможно. Я связал из простыней веревку, привязал ее к раме окна и спустился вниз. Там не было никого, кто мог бы помочь мне потушить пожар и спасти жену. Вот уже несколько месяцев я не могу спать, ее голос зовет меня...Не с кем поговорить об этом, у каждого свое горе, да у нас и не принято рассказывать о своих страданиях.» - надеясь получить какое-то облегчение, старый больной чеченец поделился своей историей с посетившими ЦВР правозащитниками.
Отправляя беженцев в ЦВР, миграционная служба сообщала им, что жилье и питание предоставляются им на три месяца, забывая пояснить, что в соответствии с законом в течение трех месяцев власти обязаны решить вопрос о признании их вынужденными переселенцами и предоставить постоянное жилье.
Чеченцев в ЦВР старались не принимать. Чеченка Таис с четырьмя несовершеннолетними детьми обратилась в один из центров: «Сначала мне сказали, что не могут нас принять, потом пожалели, приняли, выдали талоны на питание, но отказали в единовременной помощи.» -рассказывает женщина.
Оказалось, что это не был местный произвол, более того, местные власти в своем сочувствии чеченской семье превысили свои полномочия. В самом начале войны, 27 декабря 1994г., все местные миграционные службы получили телеграмму, содержащую приказ руководителя ФМС: «В связи с событиями в Чеченской республике граждан чеченской национальности, прибывающих в регионы РФ, не регистрировать в качестве вынужденных переселенцев..."
Текст телеграммы был зачитан в Москве на собрании Антивоенного движения 29 января 1995г. в Парламентском центре, где собрались сотни противников войны – представители общественных организаций, интеллигенция, политики. (Первая волна военных действий встретила со стороны общества активный протест, который потом под действием пропаганды постепенно спадал и ко времени прихода на президентский пост Владимира Путина поддерживался уже гораздо более узкими слоями общественности.)
Как ни странно, этот приказ произвел на западных журналистов более сильное впечатление, чем рассказы об ужасах войны, которую ведет армия со своим народом, о брошенном под бомбами мирном населении, о беспомощном положении беженцев. Телеграмма для Запада являла собой запечатленный на бумаге акт дискриминации. Информация о нем обошла сотни изданий. После поднявшегося в прессе шума приказ был отменен, но статус вынужденного переселенца получили редкие чеченцы и далеко не все русские. К концу первой чеченской войны на учете в миграционной службе стояло всего 147 тысяч вынужденных переселенцев из Чечни, включая получивших статус до начала военных действий.
В ЦВР, куда, несмотря на приказ ФМС, приняли Таис с детьми в феврале 1995г. все, кроме членов этой семьи, получили удостоверения вынужденных переселенцев. А семья Таис получила распоряжение покинуть центр. Не помогло обращение в ФМС, на всех уровнях отказ следовал за отказом. Проскитавшись полгода по знакомым, Таис с детьми вернулась в Чечню.

Многие беженцы не могли найти приют в мирных регионах и возвращались в Чечню, чтобы снова броситься бежать, когда начинался новый этап активизации военных действий. Огромный поток беженцев в августе 1996г. был следствием жестоких сражений за Грозный. Мест в ЦВР уже не было, не было и денег в приемной ФМС на единовременные пособия. Только неправительственные организации пытались оказывать беженцам какую-то помощь.
В том августе в общественную организацию Комитет «Гражданское содействие», первую в России общественную организацию помощи беженцам позвонила Анна Политковская. Ей хотелось к первому сентября – началу учебного года опубликовать на первой полосе  «Общей газеты», где она тогда работала, портрет чеченского ребенка, который с букетом цветов идет в московскую школу. Такой способ борьбы с чеченофобией она придумала.
Но чеченские дети не пошли в московские школы в сентябре 1996г.: именно тогда московские власти постановили, что учиться в столице могут только те дети, родители которых имеют в Москве регистрацию 2). А у их родителей не только не было в Москве регистрации, но и никакого представления о том, чем накормить своих детей на ужин. Члены Комитета «Гражданское содействие» метались в попытках отыскать хоть какие-то средства, чтобы помочь бегущим от войны людям прокормится хотя бы три-четыре дня.
На следующий же день Анна Политковская пришла в Комитет и принесла собранные в редакции деньги. С этого дня Анна стала одним из самых активных защитников прав жителей Чечни, где бы они не находились.

Новый этап жизни в Чечне начался 31 августа 1996г. В г. Хасавюрт Республики Дагестан было подписано совместное заявление представителей России и Чечни о разработке «Принципов определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой», положившее конец первой чеченской войне. Стороны договорились о прекращении военных действий и выводе федеральных войск из Чечни. Вопрос о статусе ее территории был отложен до конца 2001г.
В мае 1997 года Борис Ельцин и Аслан Масхадов, ставший после гибели Джохара Дудаева президентом Чечни, подписали «Договор о мире и принципах взаимоотношений между РФ и ЧРИ». Часть беженцев вернулась в Чечню, которая теперь стала называться Чеченской Республикой Ичкерией (ЧРИ).
Однако, в условиях разрушенного жилого фонда, тотальной безработицы и огромной неорганизованной массы вооруженных людей, новая чеченская власть оказалась не в состоянии навести порядок. Чечня была предоставлена самой себе, в большинстве государственных учреждений, включая учебные заведения и больницы, не платили зарплату. Захват жилья и похищения людей стали обычным бизнесом. Одна из жительниц ЦВР, расположенного в селе около Тамбова, рассказывает: «Моя семья покинула Грозный в январе 1995г., нас разместили в ЦВР. Дети у нас очень способные, сын поступили в Москве в технический институт, а дочь – в музыкальный. Им дали места в общежитии. Мы с мужем остались в ЦВР. Он по профессии пекарь, но в селе нам работы не нашлось. Муж не мог сидеть без дела. Узнав, что заработал его завод, он один вернулся в Грозный. Сказал, что хлеб нужен всем, и у него в Чечне много друзей. Через полгода его похитили, когда он возвращался домой с работы. Заставили написать отказ от квартиры и отправить родным письмо с просьбой заплатить выкуп в 10 тысяч долларов. Денег у нас совсем не было, я боялась отвечать похитителям. От них приходили письма, в которых сумма уменьшалась с каждым разом и дошла до 600 долларов». Помог руководитель одной чеченской общественной организации – человек, прошедший пытки в плену у российских военных, чудом оставшийся в живых во время массового расстрела, и, несмотря на это, готовый оказать помощь попавшему в беду русскому земляку. Он написал похитителям по-чеченски, что хочет выкупить заложника для обмена на своего родственника. Такие обмены были распространены в то время, но похитители догадались, кто и почему им пишет, и отпустили заложника без выкупа. Он вернулся исхудавший и больной, но живой. Далеко не все такие истории заканчивались относительно благополучно, люди исчезали бесследно.
Из Чечни снова понемногу стали уезжать жители, и снова для них не было приготовлено ни места, ни минимальных условий существования. Общество и пресса все больше заражались античеченскими настроениями. Чиновники перестали воспринимать чеченцев как российских граждан. «Вы хотели свободы – теперь отправляйтесь в свою Чечню!» - все чаще звучало не только на улицах и в прессе, но и в официальных кабинетах.

Российские власти понимали, что полностью отгородиться от решения чеченской проблемы было невозможно. В недрах ФМС зрело решение о том, как и кому необходимо оказывать помощь 3).
30 апреля 1997г. было принято, по признанию директора ФМС, дискриминационное Постановление правительства РФ № 510 "О Порядке выплаты компенсаций за утраченное жилье и имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно". Какой смысл вкладывался в это понятие «безвозвратно покинувшие»? Получить компенсацию могли только те, кто отказался от жилья в Чечне и решил окончательно переселиться в другой регион России. Таким образом, вопрос о компенсациях в самой Чечне за разрушенное жилья и утраченное имущество был отложен на неопределенное время.
Постановление относилось только к тем, кто выехал из Чечни и встал на учет в территориальном органе миграционной службы в период с 12 декабря 1994 г. по 23 ноября 1996 г. (т.е. только во время военных действий), при условии отказа от жилья на территории Чеченской Республики. Жители Чечни уже получившие какую-то государственную поддержку в жилищном обустройстве, права на компенсацию не получили. Компенсация за утраченное жилье исчислялась, исходя из стоимости 18 кв. метров на каждого члена семьи, но не более 120 тысяч рублей на семью – на то время около 20 тысяч долларов. Небольшая компенсация предполагалась и за имущество.
Очень скоро выявилось множество проблем, связанных с подачей заявлений на компенсацию. У беженцев не было необходимых документов: во время войны они сгорели или потерялись. Получить копии документов из Чечни тоже не было возможности, потому что там сгорела большая часть архивов. Кроме того, авторы постановления не учли, что по правилам регистрации, отказаться от жилья можно было только одновременно с получением другого, а до получения компенсации этому другому жилью взяться было неоткуда. И самое главное, абсолютно невыполнимым в 1997г. было требование о постановке на учет в миграционной службе с декабря 1994г. по ноябрь 1996г., если это уже не было сделано в тот период. Многие беженцы не обращались в миграционную службу: в большинстве регионов она не имела никаких средств для их поддержки, а в некоторых, как например в Москве, действовали местные ограничения и на учет никого не ставили.
Начались настоящие баталии за получение компенсации.
При отсутствии документов можно было бы установить право собственности на оставленное жилье в судебном порядке. Но по закону рассмотрение таких дел следует проводить на месту расположения жилья, т.е. в Чечне, а там российские суды не действовали.
Общественные организации обратились в Правительство. После долгих дискуссий в ноябре 1997г. удалось договориться с Верховным судом РФ о возможности обращаться в суд там, где семье беженцев удалось закрепиться.
С МВД договорились о снятии с регистрации из жилья в Чечне не на момент подачи заявления, а после получения решения о выплате компенсации.
Время шло. Нетрудно догадаться, что из-за перечисленных проблем за первый год компенсацию по Постановлению №510 получили лишь немногие семьи 4). Это были те счастливчики, которым повезло получить порядка 20 тысяч долларов – деньги, достаточные для покупки скромного жилья.
В августе 1998г. в России грянул дефолт. Государство не произвело индексации социальных выплат, максимальная сумма компенсации,  осталась той же - 120 тысяч рублей, но теперь она равнялась 4,5 – 5 тысяч долларов. За эту сумму невозможно стало приобрести даже сарай. Цены на жилье росли, компенсация тратилась на хлеб, одежду, лечение, а беженцы по-прежнему оставались без крова.
Все попытки обжаловать в суде максимальную сумму компенсации за жилье для беженцев оказались неудачными.

В начале 1998г. постепенно начали закрываться ЦВР. Их жителям, получившим статус вынужденного переселенца, предлагали жилье в разных регионах России. Тем, кто не получил статуса, предлагали отказаться от компенсации и возвратиться в Чечню, или выехать из ЦВР и дожидаться компенсации, поселившись у родственников или знакомых. Жилье, которое покупала ФМС вынужденным переселенцам, часто оказывалось ветхим. Оно требовало ремонта, а иногда и никуда не годилось, не работало отопление. Денег на ремонт не было. Особенно трудно было пережить первую зиму после вселения, не было работы, пищи - ничего. Но самым страшным было, что иногда люди выезжали по указанному адресу, собрав весь скарб, с детьми и стариками, и оказывалось, что вселиться в указанную в направлении квартиру невозможно: она занята, дом не сдан в эксплуатацию или такого дома просто не существует. Целые семьи оказывались на улице в чужом городе, без всякой поддержки. «Уже два месяца мы провели на улице. Пишу сейчас, потому что смогла заработать на конверт и марку работой в пригороде. Мы приехали с детьми и мамой в г.Михайловку Волгоградской области. Но оказалось, что выделенная нам квартира занята местными жителями. Нас не пустили даже в подъезд. Я думала, что сойду с ума. Помогите.» - писала одна из бывших жительниц ЦВР в поселке Икряное  Астраханской области. Чиновники не хотели заниматься ими, предлагая судиться с местными властями. Стоило большого труда добиться, чтобы ФМС предоставила этой семье другую квартиру и сама выясняла через суд свои отношения с администрацией г. Михайловки.
Получившие жилье теряли право на компенсацию, которая годилась бы на ремонт, но не давала возможности решить проблему жилья. Беженцы боролись за существование, приходили в отчаяние, пытались покинуть Россию.
Так и не было принято никакого документа о компенсациях тем, кто остался в Чечне. Отчуждение между ЧРИ и Россией все увеличивался.

«Вторая чеченская война» началась осенью 1999г. Обычно ее причиной называют взрывы жилых домов в российских городах и рейд Шамиля Басаева на Дагестан. До сих пор еще много неясного в том, что происходило в это время. Однако на поверхности лежит тот факт, что этим событиям предшествовала общественная кампания по созданию у граждан России чувства униженности и неудовлетворенности Хасавюртовскими соглашениями, которые стали преподноситься как поражение русских. Восстановление национального достоинства было положено в основу механизма приведения к власти Владимира Путина.
Кампания по созданию в обществе негативного образа чеченца берет свое начало в высказываниях лиц, облеченных властью. Президент РФ угрожал боевикам бессудной расправой, употребляя при этом выражения, свойственные уголовной лексике: «мочить в сортире..». Мэр Москвы однажды публично или перед телекамерами угрожал выселением из столицы «всей чеченской диаспоры».
Античеченская кампания в первую очередь ударила по беженцам.
В Брянске в течение 2000 года почти ежедневно СМИ, радио и телевидение, призывали от имени Миграционной Службы Брянской области чеченские семьи уезжать из области обратно в Чечню. Когда в область приходит гробы с погибшими сотрудниками МВД, высокопоставленные милицейские чины использовали эти трагические события в националистических целях. Они выводили на улицу отряды омоновцев, которые над гробом погибшего публично клялись уничтожить «всех проклятых зверей-чеченцев».
Ярчайшим примером формирования негативного отношения к чеченским беженцам может служить агитационная листовка мэра города Очер Перрмской области Владимира Мокрушина, баллотировавшегося на новый срок: «Уважаемые Очерцы, земляки!…Благодаря Вашим усилиям, мне удалось отменить решение миграционной службы о размещении беженцев из Чечни в Очерском ЦВР…».
Все попытки привести чиновников высоко уровня к судебной ответственности за такие высказывания не достигли успеха.
Постоянно и беспрепятственно циркулирующие античеченские высказывания привели к тому, что в обществе создается прочная ассоциативная связь меду понятиями беженец – бандит – чеченец.
Началась настоящая охота на чеченцев, объявленных виновными во взрывах домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске и подготовке новых террористических актов. Для обвинения всех чеченцев разом было достаточно в первую же минуту после взрыва объявить, что обнаружен некий «чеченский след», не указывая ни имен, ни ответственных группировок, ответственных за происшедшее. Общественное мнение было уже к этому подготовлено. Чаще всего под ударом оказывались беженцы, но порой и чеченцы, постоянно проживающие в населенных пунктах за пределами Чечни.

Наиболее жестокой и циничной формой преследования чеченцев стала массовая фабрикация против них уголовных дел. Первая волна таких дел прокатилась по стране осенью 1999г. - весной 2000г., затем, в несколько меньших масштабах, повторилась после взрыва в подземном переходе на Пушкинской площади в Москве в августе 2000г., потом затухала и усиливалась после каждого террористического акта. Как правило, это происходило так: чеченцам при обыске в квартире или при личном досмотре в отделении милиции подбрасывали небольшое количество наркотика, патроны, гранату или взрывчатые вещества, а затем выбивали у них признательные показания. Несмотря на то, что эти дела фабриковались очень грубо, ни один из обвиняемых не был оправдан. Самое большое, чего можно было добиться адвокатам, это возвращение дел на доследование или назначение условного наказания. Небольшие или условные сроки наказания в обмен на признание вины служили косвенным доказательством несостоятельности обвинений, хотя некоторые подсудимые получили до 7 лет лишения свободы. Чеченцы зашивали карманы, старались не ходить по улице по одному и в позднее время – ничто не помогало.
Самые лояльные чеченцы подвергались оскорбительным преследованиям: незаконным обыскам, опросам, дактилоскопированию.
«Каждый раз, когда что-нибудь случается, к нам в дом приходят и заставляют писать объяснения, где мы находились и что делали во время происшествия. В сентябре 1999г. после взрывов в Москве к нам в квартиру, которую мы снимали, пришла милиция. Они забрали меня и братьев и продержали пять дней под арестом, допрашивали и угрожали братьям, что меня изнасилуют, если они не сознаются, что участвовали в террористическом акте. Мне говорили, что братья уже сознались и требовали подтвердить их показания. Мы устояли, нас отпустили, но свозили в суд и задним числом приговорили к пяти суткам административного заключения за нецензурную ругань. В постановлении суда было сказано, что нас задержали на улице. Нецензурную ругань я впервые услышала там в милиции.» Это рассказ молодой чеченки, которой благодаря высокой квалификации удалось найти работу в государственной структуре в Москве.
Сложности с регистрацией, арендой жилья, работой резко возросли. Сотрудники милиции приходили к хозяевам квартир и угрозами заставляли отказать чеченцам, арендующим у них жилье. То же происходило с работодателями: их тоже убеждали уволить чеченцев, которые успели получить работу. В конце 1999г. вышел приказ МВД, запрещающий выдавать выходцам из Чечни паспорта. Через несколько месяцев под давлением общественных организаций, его отменили, но такая практика сохранялась. В приемных правозащитных организаций толпились родственники задержанных, целые семьи, потерявшие жилье.
В местах компактного проживания беженцев из Чечни, которые старались поселиться там, где еще в советское время обосновались их родственники, отряды милиции особого назначения проводили регулярные рейды, которые напоминали «зачистки» в Чечне: всех укладывали на землю, мужчин били, потом устраивали обыск, кого-то увозили, опрашивали, возбуждали уголовные дела. Отчетность милиции устроена так, что лучшим оказывается не тот сотрудник, который обеспечил порядок на своем участке, а выявивший наибольшее число преступлений. Часто целью проверок является выполнение спущенного сверху плана. Другая, не менее актуальная для сотрудников милиции, цель проверок – сбор дани – настолько общеизвестна, что не нуждается в комментариях.
Чтобы представить себе, как живут IDP’s из Чечни в центральной России, надо познакомиться с конкретной человеческой судьбой. Одну такую историю приведем в приложении .

Только один субъект Российской Федерации принял чеченских беженцев «второй чеченской войны». Это была Республика Ингушетия, возглавляемая президентом Русланом Аушевым.
С начала возобновления военных действий в сентябре 1999г. северные районы Чечни подвергались жестоким ковровым бомбардировкам. Горные села, которые были прибежищем безопасности жителей Грозного и других крупных населенных пунктов во время военных действий в 1994-95гг., утратили такую роль. Жители по примеру первой чеченской кампании бросились было в села, но они жестко ошиблись: бомбардировки и карательные операции застигали их и там.
На этот раз российские власти не только, как и прежде, не приняли мер, направленных на эвакуацию мирных жителей, но, напротив, сделали все для того, чтобы не выпустить их из Чечни. С сентября 1999г. многокилометровые колонны жителей с узлами, тележками со скарбом, на машинах в несколько рядов – кто как мог – каждое утро собирались на выезде из Чечни около подготовленных блокпостов. В середине дня очередной раз объявлялось, что гуманитарный коридор не будет открыт. Сотрудники ФМС установили у каждого поста пункты для проверки документов и регистрации. Происходившее вызывало у них искреннее недоумение: чего ждут, почему время проходит, а жителям Чечни не дают покинуть стираемые с лица земли города и селения? «России нужна Чечня без чеченцев. Нас всех собираются уничтожить.» - говорили люди.
Утром 29 октября 1999г. было снова объявлено, что выходы будут открыты. Многокилометровая колонна жителей в ожидании выстроилась около главного блокпоста «Кавказ-1». Около 11 часов утра прозвучал приказ всем расходиться. Колонна медленно начала расползаться. «Вдруг мы услышали гул самолетов. – рассказывает одна из участниц событий, - Мой брат сразу понял, что это бомбардировщики. Он скомандовал, чтобы мы бежали в лес. Не успели мы далеко убежать, как колонну начали бомбить. Все бросились на землю. Я закрыла собой младшего сына. Земля вокруг взрывалась. Это продолжалось очень долго (потом оказалось, что около 40-ка минут). Когда бомбить перестали я увидела, что старший сын в крови лежит на земле. Оказалось, что осколок попал ему в руку, но не коснулся кости. Мы стали искать дочку, звали ее. Я огляделась вокруг и увидела, что девочка стоит, прижавшись спиной к стволу дерева, так она простояла всю бомбежку и видела все вокруг. Нам с трудом удалось оторвать ее от дерева, говорить она стала только через несколько дней.» В первую войну вовремя бомбардировки Грозного сгорела старшая дочь и получил контузию муж этой женщины.
В тот же трагический день 29 октября в районе села Шаами-Юрт была подвергнута бомбардировке еще одна колонна беженцев .
Наконец, в начале ноября президент Республики Ингушетии Руслан Аушев потребовал, чтобы начали выпускать из Чечни в Ингушетию людей, ожидавших этого уже несколько недель. Говорят, что он пришел на «Кавказ-1» и произнес почти библейскую фразу: «Это мой народ, пропустите их!»
Ингушетия, самая маленькая из кавказских республик, приняла до 300 тысяч чеченских беженцев, почти удвоив свое население. За два года с участием международных организаций были построены лагеря на 30 тысяч человек, 32 тысячи были расселены в арендуемых ФМС помещениях, остальные как-то устроились в частном секторе. Те, кому нечем было платить за жилье, расселились в курятниках и свинарниках, где испарения от полов грозили им отравлением, на территориях заброшенных предприятий, везде, где только была крыша над головой.
В Северную Осетию смогло выехать 2200 человек, в Ставропольский край – 5000, в Дагестан – 2200 человек.
Руководители других субъектов РФ получили четкое распоряжение отказывать беженцам из Чечни, независимо от их национальности, в приюте на своей территории. Заполненные к началу «второй чеченской войны» ЦВРы центральной России дали приют менее чем 1000 беженцев.
На территории Чечни также были организованны места для размещения для IDP’s. Два палаточных лагеря «Северный» и «Южный» были организованы в пос. Знаменское, 6 пунктов временного размещения (ПВР) – в Аргуне, Серноводске и станице Ассиновская, где до середины 2001г. не было военных действий и зачисток.
Всего в период с осени 1999 года по конец 2001 год по данным ФМС Чечню покинуло 568449 жителей. Из них статус вынужденного переселенца был предоставлен только 12,5 тысячам граждан Среди них подавляющее большинство составляли граждане не титульной национальности, т.е. не чеченцы, либо смешанные семьи. Это значило, что чеченские семьи с их стариками – родителями, множеством своих детей и детей погибших родственников оказались полностью отстранены от государственной помощи.

Власти с начала войны стремились вернуть беженцев в Чечню. Было объявлено, что в северные районы можно безбоязненно возвращаться. Поверив этому, жители станицы Шелковской на автобусе отправились домой. Возле моста через Терек, автобус подвергся артобстрелу. Погибло несколько человек. По группе врачей, приехавших, чтоб спасти раненых, был нанесен второй удар.
В декабре 1999г. из лагеря «Северный» ночью несколько вагончиков с людьми было перевезено вглубь Чечни Только активные действия самих жителей лагеря предотвратило массовое переселение.

Весной 2000 года было объявлено, что военные действия закончились, и все беженцы могут вернуться домой. Проблема возвращения жителей в Чеченскую Республику стала еще более острой, поскольку наличие палаточных лагерей в Ингушетии опровергало то, в чем власти России пытались убедить мировое сообщество: в Чечне наведен порядок, и они полностью контролируют там ситуацию.
Однако скрыть наличие в Ингушетии более, чем 300 тысяч IDP’s из Чечни, из которых 30 тысяч были расселены в палаточных лагерях, построенных и обеспечиваемых главным образом международными и зарубежными организациями, было невозможно.
Поверив власти, несколько семей вернулись в Чечню. Обнаружив, что дома их разрушены, они находили рядом здания, где можно было поселиться, самостоятельно ремонтировали одну-две комнаты, протягивали газ. Потом администрация заявляла свои права на эти помещения, и люди снова оказывались на улице.
Убеждаясь, что неоднократные заверения о готовности территории Чечни к возвращению беженцев каждый раз оказывались ложными с точки зрения отсутствия и безопасности и социальных условий, люди отказывались возвращаться.
В апреле 2001г. при Правительстве Чеченской Республики была создана специальная структура, ответственная за возвращение беженцев – Комитет по проблемам вынужденных переселенцев во главе с Абубакиром (Вахой) Байбатыровым. Комитету была поставлена задача возвращения IDP’s к осени 2001г. Летом несколько десятков семей согласилось переехать в г.Аргун, в помещение бывшего детского сада, им пообещали негласно, что они получат к концу года по 150 тысяч рублей. Обещания выполнены не были, в этом районе Аргуна несколько раз проводились жестокие зачистки, была взорвана школа. Больше не оказалось желающих вернуться в Чечню, где нет никаких гарантий безопасности, не идет восстановление разрушенного жилья и инфраструктуры, а работой не обеспечены даже те, кто не покидал ее территорию.
До весны 2002г процесс имел непланомерный, импульсивный характер. Нажим на IDP’s с целью добиться их возвращения резко усилился осенью 2002г. после принятия решения о проведении референдума по Конституции ЧР и закону о выборах. Иногда этот нажим приобретал весьма жестокие формы. Так во время ликвидации палаточных лагерей в селе Знаменское, бульдозерами сносили палатки тех, кто не поддался на уговоры. Практически при полном молчании международной общественности лагеря были ликвидированы. Размещавшиеся там люди не решались протестовать достаточно активно, поскольку рядом с ними постоянно проходили спецоперации, уносившие жизни десятков людей.
В то время как разорялись лагеря, и власти призывали беженцев вернуться из Ингушетии домой, тысячи людей в Чечне оставляли свои дома. В горных районах Курчайлойском, Ножай-юртовском, Веденском осенью 2002г. начались бомбардировки. Спасаясь от произвола военных, люди в панике бежали оттуда. Пустели целые села, но никто из представителей власти не проявил ни малейшей заботы о их жителях. Их не обеспечивали ни кровом, ни продуктами, им отказывали в регистрации, что ставило под угрозу их жизнь и свободу. Лица без регистрации во время «зачисток» они становились жертвами задержаний и исчезали.

К лету 2002г. борьба за возвращение беженцев из Ингушетии в Чечню активизировалась. Теперь в ней принимали участие уже и ингушские власти. 29 мая новым Президентом Ингушетии Муратом Зязиковым и главой администрации Чечни Ахматом Кадыровым был подписан утвержденный в Москве «План мероприятий по завершению работы по возвращению в Чеченскую Республику внутриперемещенных лиц с территории Республики Ингушетия». Предполагалось, что беженцы возвратятся в Чечню до конца октября 2002г.
Все необходимые документы о финансировании переезда, содержания и питания возвращающихся намечалось подготовить к июню, тогда же – завершить ремонтно-строительные работы в восьми пунктах временного размещения (ПВР) и к сентябрю подготовить места для 10000 человек.
Планировалось, кроме того, организовать мероприятия по обеспечению безопасных условий проживания возвращающихся в Чечню.
С самого начала было понятно, что все перечисленное невыполнимо. В первую очередь, это относилось к обеспечению безопасности. В Чечне бомбардировки и артобстрелы сменялись массовыми зачистками, массовые зачистки – адресными, а люди продолжали погибать и исчезать по-прежнему.
Люди, прожившие в Ингушетии уже 3 года в тяжелых условиях, когда получить место в палатке уже было удачей, с готовностью заняли бы те 4,5 тысячи относительно благоустроенных мест, которые были приготовлены для них в пунктах временного размещения (ПВР) в Чечне, и начали бы восстанавливать свое жилье. Но их останавливала постоянная опасность для жизни, которая неотступно преследовала их там. Каждый молодой мужчина находился под пристальным и небеспристрастным вниманием военных, мог быть принят за боевика или просто объявлен таковым со всеми вытекающими последствиями.
Одна из беженок из ингушского лагеря «Белла» так объясняет, почему люди не хотят возвращаться домой: «Мой отец не хотел жить в лагере, он остался дома в Чечен-Ауле. Три месяца назад он умер. Я поехала на похороны отца и взяла с собой старшего сына, чтобы он простился с дедом. Ему было 17 лет, он учился в школе в 10-м классе. Ночью к нам в дом ворвались военные и расстреляли сына прямо на моих глазах. Они ничего не хотели слушать, ругались, кричали, что мой сын боевик и пришел домой отдыхать. Я не хочу, чтобы погибли его братья. Мы не вернемся в Чечню.»

Представители власти многократно обещали беженцам, что они будут строго соблюдать условия добровольности возвращения. Однако в ноябре 2002г. в селе Аки-Юрт, где был расположен один из палаточных лагерей «Иман», власти от давления и уговоров перешли к жестким решительным действиям. Не помогла ни кампания в СМИ, ни протест УВКБ ООН (UN HCR)
В лагере проживало 1760 человек. Работала школа. С мая жители не получали от ФМС продуктов, а довольствовались гуманитарной помощью Датского совета по беженцам. Начались постоянные перебои в обеспечении газом и электричеством. В начале сентября жителям лагеря предложили переехать в помещение винно-водочного завода, не приспособленного для жизни людей. На это согласилось всего 7 семей, на которые сейчас же начали оказывать давление хозяева завода, побуждая их ехать дальше в Чечню.
В самом палаточном лагере события начали разворачиваться необычайно стремительно. Прежде всего были составлены списки проживающих в лагере беженцев, куда многие не были включены. Сотрудники органов миграции утверждали, что это результат проверки, соответствующий реальной ситуации. Легко было убедиться, что это не так. В списки проживающих не вошли, например, учителя школы, работающие в лагере с момента его возникновения. Все они: во время проверки находились на работе.
Вторым этапом стали участившиеся посещения представителей федеральных и ингушских миграционных органов, местной администрации, комитета по беженцам правительства Чеченской республики. Пришедшие говорили одно и то же: «Уезжайте, а то будет поздно - к 20 декабря в Ингушетии не останется ни одной палатки, а мест в ПВР уже не останется».
Еще 20 ноября беженцев заверяли, что у них будет выбор. В лагере был организован штаб, куда предлагалось явиться и выбрать вариант переселения. Это ПВР в Чечне, частный сектор там же, а для несогласных ехать в Чечню – некое компактное расселение в снятые помещения, к которым, в частности, был отнесен винно-водочный завод.
За неделю эмиссарам удалось добиться от тех, у кого сохранилось подобие жилья в Чечне, согласия уехать. Соглашались беженцы со слезами, ощущением отчаяния, с полным осознанием грозящей им опасности. За два дня 27-28 ноября, когда события достигли особенной остроты, миграционные органы отправили в Чечню почти 200 человек. В эти дни в лагере стояло страшное общее возбуждение, количество сотрудников местных и федеральных ведомств исчислялось несколькими десятками. Всякий посторонний наблюдатель рассматривался ими как враг и провокатор. Журналистов, правозащитников и даже представителей международных структур старались не пустить в лагерь или изгнать из него любыми способами, вплоть до физического воздействия и задержания. Стоило семье подписать заявление о постановке на учет в Управлении по делам миграции МВД ЧР, как ее начинали торопить собираться, чтобы немедленно погрузить в пригнанные грузовики скарб, включая и палатку, и отправиться к развалинам своих жилищ. В Чечне многим пришлось поселиться в тех же палатках и снова заботиться об обеспечении газом, электричеством, водой. Все это происходило в холодное время, посреди учебного года, в каком-то чрезвычайном порядке, чтобы к сроку доложить начальству о выполненной работе.
Так было осуществлено первое массовое принудительное возвращение беженцев в Чечню. Палаткам, которые были видны даже с вертолетов, на которых возили в Ингушетию и Чечню почетных гостей, была объявлена война. Такая же участь ожидала и другие палаточные лагеря, а потом, вероятно, и другие поселения беженцев в Ингушетии, а также, так называемый, частный сектор.
Приостановить процесс возвращения и сделать его менее травматичным все же удалось.
В День прав человек – 10 декабря Владимир Путин впервые встретился со новым составом Комиссии по правам человека при президент РФ. Среди поставленных Комиссией вопросов президенту была изложена история «добровольного» возвращения беженцев из лагеря «Иман».
Президент РФ дал поручение создать для анализа ситуации рабочую группу, в которую вошли председатель Комиссии по правам человека Элла Памфилова, и члены Комиссии Людмила Алексеева и Светлана Ганнушкина. Непосредственное участие в работе группы приняли Министр Российской Федерации С.В. Ильясов, Первый заместитель начальника ФМС России И.Б. Юнаш
Рабочая группа дважды, в декабре 2002г. и в феврале 2003г., выезжала в Чеченскую Республику и Республику Ингушетия, чтобы ознакомления с ситуацией в местах временного размещения IDP’s из Чечни.
Обнаружилось, что далеко не все жители лагеря «Иман»» возвратились на территорию ЧР. По данным ФМС, из размещавшихся там 359 семей для дальнейшего проживания в частный сектор на территории Чеченской Республики выехали 316 семей, и 43 семьи переведены в места компактного проживания в Республике Ингушетии, т.е. бывшие винзаводы, меховые цеха, гаражи и проч. неприспособленные для жизни людей помещения.
Однако, в действительности, многие постарались задержаться в частном секторе или на скорую руку оборудованные места. Продолжалась жизнь в самом лагере, где люди поставили саманные домики, начали сборку щитовых домиков, предоставляемых УВКБ ООН. Несколько семей разместились в помещениях, где раньше были будки и ларьки, в которых продавались продукты и одежда.
Жители других лагерей во время обоих посещений рабочей группы высказывали желание возвратиться домой в Чечню, но только после обеспечения там безопасности.
По словам IDP’s, после первого посещения рабочей группы, давление на них с целью принуждения к возвращению существенно уменьшилось. Представители власти перестали пребывать в лагерях постоянно и не угрожали жителям насилием. Многие семьи были восстановлены в списках.
Переселение из палаток продолжалось, но уже несколько иначе. Жителей лагеря «Барт», например, переселили на территорию в непосредственной близости от лагеря, где они сами собирали блоки для своего проживания, эта работа им оплачивалась.
Однако всем мест в Ингушетии для поселения и установки щитовых домиков не хватало. Процесс растянулся на полтора года и завершился полной ликвидацией лагерей к лету 2004г. Большая часть рекомендаций рабочей группы выполнена не была. Пожалуй, самым важным достижением было то, что прекратились зимние выселения.
Так и не был издан единый нормативный акт об адресной и адекватной материальной компенсации всем, утратившим жилье в Чечне, - одно из главных предложений рабочей группы.

Восстановление жилого фонда Чечни долгое время не было адресным.
Наконец, 4 июля 2003г. вышло Постановление Правительства РФ №404 «О порядке осуществления компенсационных выплат за утраченное жилье и имущество пострадавшим в результате разрешения кризиса в ЧР гражданам, постоянно проживающим на ее территории». Оно касалось только жителей Чечни и, таким образом, тоже служило цели возвращения туда IDP’s.
Постановлением № 404 был установлен на семью, постоянно проживающую на территории ЧР, размер компенсационной выплаты за полностью разрушенное жилье – 300 тыс. рублей, т.е. около 12 тысяч долларов, и 50 тыс. рублей за имущество. Число членов семьи и стоимость разрушенного владения не учитывалась.
Работа по выплатам компенсаций в ЧР началась с составления реестра жилья, не подлежащего восстановлению. Лучшего повода для взяток придумать было невозможно. Чтобы жилье попало в реестр, надо было заплатить. Потом приходилось платить за принятое решение о выплате компенсации и, наконец, практически в открытую выдвигалось требовалось, чтобы от 30% до 50% компенсации возвращалось чиновникам. Делалось это очень простым способом. «Уже после того, как решение о выплате принято -, говорили чеченцы, -получить компенсацию невозможно, если у тебя нет «толкача». Толкачу ты даешь доверенность на получение компенсации, только тогда ее переводят на твой счет. Он снимает ее со счета и отдает тебе твои 50%. Говорят, что остальное идет нашим, в Москву и банку.» Точного представленияо том, куда расходятся деньги, люди не имели.
Комиссии часто сменялись, против кого-то возбуждались уголовные дела, выплаты на время прекращались. Но делу это мало помогало: почти всем пришлось смириться с такой системой. В своем докладе о посещении России в 2004г. Комиссар по правам человека Совета Европы г-н Хиль-Роблес, говоря о выплате компенсации, делает забавное замечание: «Мои собеседники из той толпы, которая находилась в помещении банка, уверили меня, что положение улучшается. По их словам, если раньше для получения компенсации нужно было оплатить половину суммы в качестве взятки, то сегодня «комиссионные» составляют «только» 30%.».
Средства на выплату компенсации в Чечне выделяются регулярно, хотя они также ничтожно малы, по сравнению все время растущими реальными ценами на российском рынке жилья и стройматериалов .
Однако далеко не все сумели подтвердить свое право на компенсацию. Обещания выплатить ее в первую очередь жителям, возвратившимся из лагерей Ингушетии не были исполнены.

Восстановление жилого фонда и строительство нового стало развиваться невиданными темпами с середины 2006г. В Чечню потекли бюджетные средства, но не меньшую часть денег Рамзан Кадыров, ставший в марте 2006г. премьер-министром, а в апреле 2007г. – президентом Чечни, добывал сам и заставлял добывать все свое окружение самыми фантастическими способами. «Чеченское чудо» производит сильное впечатление: Грозный буквально восстал из руин и превратился в цветущий город, расцвели и другие города и поселки.
Вот только оставался открытым вопрос, кому принадлежит жилье в отстроенных домах. Почти на каждую квартиру есть несколько претендентов. Русская семья, перенесшая много страданий, отчаявшись устроить свою жизнь в России, решила возвратиться в Чечню: «Мы сделали запрос и получили ответ, что можем приехать. Наш дом восстановлен и квартира числится за нами. Сотрудники «Мемориала» в Грозном пошли на место и сообщили, что в нашей квартире живут люди и у них есть на нее документы.»
Бывает так, что выехавшие из Чечни еще в начале 1995г. хозяева не получали компенсации, не отказывались от своей собственности. Они претендуют на восстановленную квартиру не для того, чтобы вернуться в Чечню, а чтобы продать ее и наконец купить что-то в другом мечте. Уезжая они за гроши, за билет на дорогу отдали квартиру соседям, которые считают ее своей тоже не без оснований и вместо квартиры взять долг за билеты не согласны. В масхадовские времена эта же квартира была отдана кому-то третьему властью, документы которой теперь не признаются. Но люди живут в ней и идти им некуда. А квартира считается свободной, и ордер на нее получает семья IDP’s, живущих в ПВР. Вселиться в такую квартиру они не могут, но из ПВР изгоняются, поскольку считаются обеспеченными жильем. «Мы получили документы на квартиру и пришли ее посмотреть – говорит жительница одного из ПВР-, А там живет большая семья с детьми. Администрация говорит нам: боритесь! А как мы будем бороться с детьми, которым идти негде жить?».
Курс на ликвидацию ПВР был взят Рамзаном Кадыровым в апреле 2006 г., когда он заявил, что пункты временного размещения являются «гнездом преступности, наркомании и проституции» и их надо закрыть. Возможно, какие-то факты такого рода и имели место, но основную часть жителей ПВР составляли одинокие старики и многодетные семьи, часто не имеющее мужчин-кормильцев. Процесс закрытия ПВР и переселение ВПЛ проходил с участием вооруженных людей, что само по себе являлось фактором давления.
Почти ни один ПВР не был закрыт без борьбы, женских слез и криков. Многим семьям некуда было ехать, а предложения и варианты расселения часто оказывались фикцией.
«Мы обращались в администрацию района. Выделили нам квартиру, но она оказалась спорной. Каждый день приходили владельцы и требовали ее освободить. Администрация признала, что квартира их и попросила у хозяина 10 дней, для того чтобы найти нам другое жилье. Ждать нам всем пришлось 3 месяца. В конце концов нам выделили другую квартиру. Мы пошли ее смотреть, а там уже живут люди, и у них на квартиру документы. Что нам теперь делать? Съезжать надо, а некуда». - это типичная история семьи, проживавшей в ПВР.
Процесс активизировался после того, как в октябре 2007г. ПВР были преобразованы в общежития и переданы по территориальной принадлежности в ведение администраций районов. Можно предположить, что такое решение поддерживалось и федеральной властью, поскольку она освобождалась от обязанности содержать ПВР и обеспечивать поддержку живущих там IDP’s.
Органы прокуратуры признали несколько фактов грубых нарушений закона, допущенных при ликвидации ПВР. Однако все осталось без изменений.
В октябре 2007 года была создана Совместная рабочая группа по правовой защите IDP’s, в которую вошли представители УВКБ ООН на Северном Кавказе, Уполномоченного по правам человека, органов власти и неправительственных организаций. Рабочая группа направила Рамзану Кадырову рекомендации, выработанные на основании анализа проблемы IDP’s. Одна из них - разрешить семьям, имеющим жилье, непригодное для проживания, или вообще не имеющим собственного жилья, провести предстоящую зиму в помещениях ПВР, преобразованных в общежития. По данным УВКБ ООН число таких лиц составляло не менее 10 000 человек. Также в письме обращалось внимание на то, что основная задача в решении вопроса расселения и обустройства жителей ПВР возложена властью на администрации городов и районов, особенно сельских, которые не имеют достаточных ресурсов и возможности для обустройства возвращающихся граждан. Несмотря на эти факторы, перемещение жителей общежитий началось именно в зимний период.
По официальным данным в течение 2007 года жителям бывших ПВР был выделен 601 земельный участок под индивидуальное строительство, от УВКБ ООН -395 семей получили бокс-тенты для временного проживания на своих участках. Из муниципального фонда квартиры получили 518 семей. В городе Аргун Правительством ЧР было выделено 100 квартир. Кроме того, главами администраций районов г. Грозный были взяты обязательства выделить по 100 квартир из числа тех, от которых отказались получатели компенсации за пределами Чечни. Некоторым семьям разрешили оставаться в общежитиях.
Это было небольшой победой, но восстанавливаемого и выделяемого жилья недостаточно для всех нуждающихся в нем бездомных жителей ЧР. В приемные общественных организаций ежедневно стекаются потоки людей с просьбой оказать им помощь, по крайней мере, во временном обустройстве.
Куда же подевались тысячи квартир, бывшие владельцы которых получили компенсацию согласно Постановлению №510 и выехали безвозвратно, потеряв право на оставленное жилье? Проезжая вечером по улицам Грозного можно увидеть, что немалая часть окон домов остается неосвещенной. Отказной фонд распределяется очень медленно. Жители объясняют это тем, что квартиры отдают за только за большие деньги, а их у жильцов ПВР нет, иначе они давно бы обзавелись жильем сами.

Одновременно с ликвидацией ПВР в Чечне, в Ингушетии из последних мест компактного размещения те, кому было разрешено остаться, усиленно выталкивались в Чечню. Неожиданно поднял голову главный санитарный врач Ингушетии и обнаружил, что проживание людей в гаражах и на заводах не соответствует санитарным нормам. В связи с этим 11 ноября 2005г. он вынес Постановление «О прекращении функционирования мест компактного проживания внутриперемещенных лиц из Чеченской Республики на территории Республики Ингушетия». Это означало, что власти не будут впредь оплачивать владельцам расходы за потребление электроэнергии, воды и газа, а поэтому все системы жизнеобеспечения будут отключены еще до того, как люди покинут места размещения. Ингушскому руководству трудно было сопротивляться такому решению, потому что система санитарного надзора управляется из центра и не подчиняется местной власти. Несмотря на это, постоянным сдерживанием со стороны международных структур и общественных организаций удар был смягчен. Части беженцев, главным образом ингушам, были предоставлены участки под строительство домов. Большинство беженцев, не сразу, но постепенно, вынуждены возвращаться в Чечню. Этому очень способствует и тот прискорбный факт, что когда-то мирная Ингушетия все больше становится похожей на предвоенную Чечню. Война всех против всех, зачистки, разгоны митингов, исчезновения людей и фабрикация уголовных дел там сочетается с постоянными заверениями Президента о полном благополучии ситуации в республике.

В центральной России беженцы все еще ждут помощи. Единственной ее формой остается компенсация в соответствии с уже упомянутым не раз Постановлением правительства №510, продления которого удалось добиться . Недавно определилось, что на 2008г. в бюджете не будут выделены средства на жителей Чечни, покинувших ее территорию. По давно принятым решениям за первые 4 месяца 2008г. были выплачены деньги только 18 семьям. Чем больше проходит времени, тем выплаты с учетом инфляции делаются все меньше и меньше.
Власти России отдавали себе отчет в том, что закладывает конфликт между теми, кто вернулся в Чечню, и теми, кто решил обосноваться в другом месте и получает компенсацию в 2,5 раза меньше. Акцент на пренебрежении интересами русскоязычного населения постоянно делали националисты, не без основания утверждавшие, что именно русские остались без помощи. Поэтому в 2003г. пунктом 10 Постановления №404 правительство поручило ФМС России в двухмесячный срок разработать поправки в Постановление № 510,касающиеся размера компенсаций за утраченное жилье и имущество и условий их выплаты.
Бывшие жители Чечни с надеждой ждали изменений, предполагая, что им доплатят к выданным 120 еще 180 тысяч рублей, и это позволит им купить жилье в российской глубинке или сделать первый взнос при покупке в кредит.
Прошло не два месяца, а два года. И вот, 4 августа 2005г. Постановлением №489 Правительство РФ, в числе многих своих решений, отменило п.10 Постановления №404. Никаких объяснений по этому поводу дано не было. Вымотанные бездомным существованием люди впали в отчаяние, но продолжали бороться. Весной 2007г. им удалось добраться до администрации Президента, который подписал поручение правительству решить проблему жилищного обеспечения граждан, покинувших Чечню и не имеющих намерения туда возвращаться. ФМС России и Министерство регионального развития подготовило свои предложения. Но, как видно из последних решений правительства, Премьер-министр Владимир Путин не готов выполнить поручение бывшего Президента Владимира Путина.
Тем временем из всех ЦВР жители Чечни были выселены под тем предлогом, что война окончена и жилой фонд восстановлен. Все обещания предоставить людям альтернативу возвращению были решительно перечеркнуты.
Одной из последних семье чеченских беженцев в Тверской области удалось продержаться до 20 июня 2008г. в давно уже закрытом ЦВР со звонким названием «Серебряники». Три года шла борьба против принудительного выселения в никуда десяти последних семей беженцев, не желающих возвращаться в Чечню. Об этом в мае 2006г. писал коллега Анны Политковской по «Новой газете» Вячеслав Измайлов – майор Измайлов, чью судьбу изменила война в Чечне, превратив его из кадрового военного в профессионального журналиста. Его вмешательство и голодовка, объявленная тремя женщинами, включая 11-тилетнюю Фариду, присоединившуюся к маме и бабушке, на время приостановили выселение. Постоянную юридическую помощь семье Фариды оказывал юрист «Мемориала», Комитетом «Гражданское содействие» был приглашен адвокат, который оспаривал в суде решение о выселении этой семьи и отказ им в выплате компенсации. Однако, хотя дело еще находилось в суде, марте 2008г. первое насилие совершилось. Директор «Серебряников» и представитель миграционной службы в сопровождении милиции нагрянули вечером в помещение, занимаемое этой семьей, и потребовали немедленно его освободить. К счастью, в это время в «Серебряниках» были гости из двух общественных организаций – «Гражданского содействия» и норвежского Internal Displacement Monitoring Center (IDMC). Может быть поэтому стражи порядка не выставили беженцев на улицу, а затолкали в крошечное помещение с одной кроватью, столом и плиткой на нем для приготовления пищи. «Мы не можем вернуться в Чечню, там нам опасно. - говорит Кулсум – бабушка Фариды, - В нашей семье не осталось мужчин, там был убит один мой сын, другой – сидит в тюрьме. Его забрали уже отсюда из «Серебряников», обвинили несправедливо, в тюрьме над ним издеваются, но все-таки он жив. Я воспитываю его дочку, от которой отказалась мать. Моя дочь – мать Фатимы зарабатывает на всех нас. Только хватает не умереть с голоду. Куда мы поедем, на какие деньги? Как я оставлю сына? Скоро его освободят, а в Чечню ему нельзя. Если бы нам дали компенсацию, то мы бы купили в рассрочку что-нибудь в деревне и как-нибудь еще продержались. А компенсацию нам не дают. Сначала мы не могли собрать документы: там в Чечне за каждую бумажку надо было давать взятки, а у нас денег нет и заступиться за нас некому. Долгое время даже не принимали заявление. Потом не брали документы: говорили – надо иметь регистрацию в Тверской области. В ЦВР уже не регистрировали. А местные, кто даст регистрацию у себя чеченцам? Потом отказали из-за того, что в нашей квартире в Чечне половину занимает семья брата. Мы отказываемся от своей половины, на нее у нас отдельный ордер. А нам говорят – отказывайтесь от всего. Как мы можем отказаться, если это не наше?»
Но и такая жизнь длилась недолго, 20 июня Кулсум с дочерью и двумя внучками выкинули на улицу. Теперь они живут на вокзале и ищут, кто бы сдал им в деревне комнату. Заявление на компенсацию у них все же приняли. Но надежды ее получить нет. Возвращение в Чечню делается неизбежным и для этой семьи.

Проблема беженцев из Чечни официально закрыта! Осталось только ответить еще на один вопрос: есть ли сейчас в Чечне у населения основания покидать родные места и просить убежища? Ответим несколькими цитатами из последних разговоров с теми, кто провел в Чечне все эти годы.
«Молодые ребята из нашего села ушли в горы. Им не нравится то, что сейчас происходит в Чечне. Я удержала сына, и теперь при каждой проверке его забирают, допрашивают и мучают. Боюсь, что его покалечат и не знаю, как нам быть. Федералы водили меня на расстрел – то ли это были их игры, то ли им по рации отменили приказ, но я осталась жива. А теперь я боюсь за сына, и спрятать его негде».
 «Очень боюсь за дочку, ей уже 14 лет. Если ее украдут замуж, то я ничего не смогу сделать. Жаловаться будет некому. Все эти требования носить платок совсем не так безобидны. Они оскорбительны для женщин. Когда в аудиторию к профессору университета врываются вооруженные люди, чтобы проверить есть ли на лекторе и студентках платки, это унизительно и совсем не соответствует нашим традициям. У нас делать женщине замечания может только отец или муж, но никак не чужой мужчина, да еще молодой. Я бы уехала, но в другом месте меня не возьмут на работу, потому что я чеченка».
«По нашей жалобе Европейский Суд принял положительное решение, но получилось совсем не то, чего мы хотели. Дело об исчезновении наших родных все равно не расследуется. Мы хотели бы уехать, нам уже угрожали и требовали денег. Даже к нашим однофамильцам пришли ночью по ошибке и требовали деньги. Мы хотели бы уехать и увезти младших детей. Но никто уже не дает убежища чеченцам».