Самоубийства не будет

Недавно стало известно о том, что Рамзан Кадыров просил вернуться на родину  эмиссара чеченских сепаратистов Ахмеда Закаева. Сам Закаев в интервью радиостанции ВВС рассказал, что не обсуждал с Кадыровым ничего подобного  и никаких обещаний не давал. Почему Закаев отказывается возвращаться на родину и как он оценивает сегодняшнюю ситуацию в Чечне, мы решили спросить у него самого.

– Ахмед, как вы помните, что это наше четвертое интервью с 2004 года.

– Какие темы продолжим? Какие темы будем закрывать?

– Нашу последнюю встречу мы завершили разговором о господине Кадырове. Вот с этой темы и начнем. Как вы относитесь к последнему предложению президента Чечни вернуться домой? Ваше интервью BBC вызвало широкий резонанс как в России, так и среди чеченских беженцев за рубежом.

– Если бы я действительно был движим проблемами трудоустройства, я бы заинтересовался предложенными мне должностями разного ранга. Но я сегодня – один из тех, кто стоял у истоков национально-освободительного движения, и, может быть, один из немногих политиков второго поколения, кто еще остался в живых. И самое страшное выпало на долю именно нашего поколения.

Данный конфликт, как бы мы ни отказывались от этого, абсолютно чеченизирован. Противостояние между чеченцами очевидно. И долг каждого порядочного человека – попытаться не дать развиться трагедии, которая может привести к национальной катастрофе.

И в этом смысле, безусловно, все высказывания Рамзана Кадырова и его команды нельзя игнорировать. Если я или мои сторонники будут заявлять только о своей легитимности, только о своей избранности в решении национальных проблем, национального вопроса, то мы зайдем в тупик.

Сегодня в Чечне нет ни одной политической силы, которая была бы абсолютно легитимна и могла бы говорить исключительно от имени народа.

В чеченском обществе всегда доминировал плюрализм мнений. Я лично с уважением отношусь к любым убеждениям. Но политические убеждения и вовлеченность в конфликт на одной из сторон, тем более, вовлеченность в вооруженный конфликт – это абсолютно разные вещи. Человек и отличается тем, что ему Всевышний дал разум, чтобы размышлять и убеждать словом и аргументами, а не только силой и оружием. Именно в этом отличие моей позиции от позиции многих других участников конфликта.

Относительно последних высказываний Рамзана добавлю, что

Кадыров и его команда, на мой взгляд, могли бы сыграть роль в поиске политического решения российско-чеченского конфликта.

Особенно в связи с последними событиями на Кавказе: признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии.

Все эти информационные баталии, выдергивание отдельных фраз из общего контекста, уничижительные комментарии типа "Закаева пригласили в театр" или "Закаев дал Кадырову шанс исправиться", на мой взгляд, направлены на эскалацию внутричеченского противостояния. Я верю, чеченцы найдут в себе мужество и силу преодолеть эту дьявольскую гордыню и предотвратить окончательный распад чеченского общества.

Это невозможно без диалога между сторонами.

Из процесса этого диалога нельзя исключать Россию. Россия – страна, с которой считается весь мир, и мы не можем не учитывать ее интересы на Кавказе. Исходя из сегодняшних реалий, можно говорить о том, что у Кадырова есть возможности содействовать консолидации чеченского общества и содействовать выработке единой общеприемлемой политической платформы для определения взаимоотношений с Россией.

– Как вы относитесь к показаниям "эмиссара Кадырова" в Европе Артура Курмакаева о том, что в Чечне существует некий "отдел" по возвращению беженцев на родину, а также физическому устранению некоторых из них? Вы думаете, это правда?

– Вы знаете, я очень осторожно отношусь к обвинениям любого рода, кого бы они ни касались. Я сам прошел через весь этот кошмар наговоров. Безусловно, Вена и Австрия – это не Чечня и не Россия. Я абсолютно уверен, что если появятся доказательства существования некоего "отдела", общественность об этом будет проинформирована. Но мы знаем про действовавшие в Чечне в начале войны "эскадроны смерти". Нельзя исключать, что сегодня эти же методы не переносятся на территорию сопредельных государств. Тем более что почва для этого абсолютно подготовлена.

Но считаю абсолютно неправильным списывать это только на Рамзана Кадырова. Кадыров в Чеченской Республике. Это его поле деятельности. На этой территории ему дана абсолютная свобода действий. Но его возможности не распространяются на Европу и оставшуюся часть мира.

А вот у России возможности колоссальные. И именно Россия практически легитимизировала все свои действия на территории сопредельных государств во внутреннем законодательстве. 2006 год – канун встречи стран "большой восьмерки" в Санкт-Петербурге. В это время были приняты два закона: так называемый "антиэкстремисткий", приравнивающий критику к экстремизму и терроризму, а также закон, дающий право российским спецслужбам ликвидировать таких "критиков" независимо от их местопребывания.

Реализация этих двух законов не заставила себя долго ждать. Почти сразу после их принятия была убита Анна Политковская. Еще через месяц в Лондоне – Александр Литвиненко. Я не буду перечислять все последующие за ними убийства на территории Чечни, России, за рубежом. Но эти методы использовались и до того, как были приняты упомянутые мной законы.

Убийство Зелимхана Яндарбиева в Катаре, 2004 год. Было доказано, что взрывчатые вещества доставили в дипломатической почте. Состоялся суд, и тогда Россия оказалась вне поля закона, даже своих собственных законов. И когда двоих сотрудников ФСБ, убивших Яндарбиева, осудили, приговорили к высшей мере наказания – многолетнему тюремному заключению, – Путин тут же их вызволил. При этом он ссылался на международные законы и правила, чтобы потом их лично в очередной раз нарушить. Если международные нормы позволяют изменить место отбывания наказания по религиозным причинам, российские власти тут же сослались на то, что Катар – страна мусульманская, а убийцы – православные.

Путин ходатайствовал перед властями Катара, чтобы те разрешили отбыть им остаток срока в российских тюрьмах. Мы знаем, что произошло на самом деле: убийц Яндарбиева встречали практически красной дорожкой, им было присвоено звание "героев России" и они пошли гулять дальше и выполнять свои функции.

Именно поэтому все списывать на Рамзана Кадырова и его кровожадность неправильно. Есть глава государства, есть структуры безопасности, которые, по сути, породили и Рамзана Кадырова, и эти законы, и есть десятки людей, которые готовы убивать людей по национальному, религиозному признаку или из-за их политических убеждений. Вы посмотрите, что происходит в Москве.

– По поводу Москвы... Вы вспомнили про убийство Яндарбиева. Дальше – расстрел в центре Москвы Мовлади Байсарова. Затем пришла очередь Руслана Ямадаева. Совсем недавно убит Гелани Шепиев. Как вы можете прокомментировать убийства этих лояльных Кремлю чеченцев? Кому сейчас может грозить опасность?

– Постучим по дереву, чтобы это нас не коснулось. Но ведь такое происходит не впервые... Тридцать четвертый год. Начались колоссальные репрессии в первую очередь против тех, кто сотрудничал с властью. Эти люди имели высшие государственные награды, были испытаны в боях. Они прошли через кровь и насилие, отстаивая свои идеалы. Но от них надо было избавляться как от свидетелей и как от возможных конкурентов уже устанавливающейся диктатуре. Их поголовно уничтожили.

То, что происходит сейчас, – продолжение той же системы и тех же методов, которые чекисты использовали в 30-е годы.

Я вам хочу рассказать одну историю. Однажды генерал Аркадий Еделев сидел за круглым столом и выпивал с "гантемировцами". Один из них спросил Еделева, почему так случилось, что к власти в Чечне пришли те, с кем они воевали на российской стороне. Еделев ему ответил: "Нам их легче будет по кабинетам брать, чем за ними по горам бегать".

Еще один факт. Вы знаете, против четырнадцати из восемнадцати начальников РОВД, работающих в республике на сегодняшний день, возбуждены уголовные дела? Причем они числятся в федеральном розыске, продолжая выполнять свои функциональные обязанности. Это и есть принцип, определяющий подход Москвы. Разумеется, с теми, кого Кремль поставил в Чечне, сейчас будет очень тяжело справиться. Это прекрасно организованная сила, которая по-дьявольски обостренно чувствует опасность. РОВДшники живут в этой кровавой среде и прекрасно понимают, что происходит.

Что стало сегодня с российскими военными в Чечне? Я сейчас говорю без тени какого-либо злорадства.

Когда выполнение политических задач перекладывается на военных, результат всегда противоположен ожидаемому. Политика и армия – вещи абсолютно разные.

Да, порой говорят, что война, мол, продолжение политики. Но когда 100 процентов политических задач возлагают на армию, получается то, что сегодня получилось в Чечне и на Северном Кавказе. А также то, что было, например, в 1996 году. Когда мы закончили первую войну, были созданы совместные комендатуры. Лебедь настоял. Я был абсолютно против этого. Я понимал, что это нереально. Но Лебедь любил все идеализировать. И он уверял: "Мы привезем хороших красивых ребят из дивизии Дзержинского. Они не имели отношения к войне. И они подружатся с чеченцами. И чеченцы их примут, потому что на них нет чеченской крови".

– Это говорил Лебедь?

– Да. И самое страшное, что он в это верил. Я напоминал ему, что между этими солдатами еще двухсотлетнее кровавое прошлое. Я объяснял, что если бы мы все начинали с чистого листа, то было бы так, как он говорил. Я пытался доказать, что если мы действительно хотим закончить конфликт, то не надо никого никому противопоставлять. Привезли все-таки.

Потом я посмотрел фильм в программе "Совершенно секретно". Показали ужасающую картину. Сидит русский парень, молодой, здоровый, опрятно одетый. Он снят на фоне развалившихся с автоматами чеченских боевиков. И этот русский парень жалуется журналистам, что его не считают за человека, что его даже по имени не называют.

Я искренне считаю, что та попытка была ошибкой. Нельзя было ставить людей в такие условия. Не бывает после кровопролития простого решения: мол, перевернули страницу и все забыли. У каждого из людей на любой стороне своя трагедия. То, что происходит сегодня, аналогично той попытке 1996 года. Вооружили группировки. Насоздавали баз. Все эти базы, расположенные на территории республики, по сути, являются заложниками все той же системы, которая создана руководством России. Если только не будут заключены нормальные договорные отношения.

Как человек, который на протяжении двадцати лет имеет непосредственное отношение к этой проблеме, будучи вовлечен как в политическое, так и – в прошлом – в военное противостояние, я уверен, что пока мы вместе не выведем общеприемлемую политическую формулу, этот конфликт не завершится. Иначе первый удар будет нанесен именно по этим базам и военным городкам.

Вспомните 91-й год, когда народ вышел на площадь. Ставленники Москвы – все эти Завгаевы – сами стали заложниками. И дудаевскому руководству пришлось в первую очередь охранять те военизированные структуры, которые находились на территории республики. То же самое может произойти сейчас. И этого нельзя допустить.

Я знаю, что у нас есть реальный шанс достойно выйти из кризиса, сохранив свое лицо. Войну надо заканчивать миром.

– Российская власть уверяет, а Кадыров ей вторит, что ситуация в Чечне нормализовалась. Даже южнокорейские телевизоры собрались выпускать. Вы считаете, что сегодняшняя ситуация не является разрешением кризиса на Северном Кавказе. Какие формы политического решения вы можете предложить?

– Конечно, проблемы в Чечне не решены. Несмотря на всю скупость выходящей информации, известно, что каждый месяц в горы уходит от двух до пяти человек. Поджигают дома. В перестрелках продолжают гибнуть люди. Гремят взрывы. Это нельзя назвать окончанием войны, стабильностью. Да, сейчас вооруженное сопротивление больший акцент делает на сопредельные республики. Но причина не в том, что в Чечне наступила стабильность. Это просто политическое решение Москвы: расширить процесс дестабилизации на как можно более широкой территории.

Теперь я вам задаю вопрос. Путин считался самым популярным политиком – все рейтинги зашкаливали – за то, что он "навел порядок и обеспечил стабильность". Вспомните 99-й год. Тогда была одна Чечня.

И к войне 99-го мы пришли именно тогда, когда к власти пришел Путин. Он стал директором ФСБ в 1998 году.

Подвел под одну черту функции Совета обороны и Совета безопасности, а также директора ФСБ. Именно тогда началась подготовка к дагестанскому походу и захваты заложников, а также выделение кошмарных сумм денег тем, кто захватывал людей. По сути, это был общий бизнес по торговле людьми. Но в 99-м все ограничивалось Чечней.

А что сейчас? Войной охвачен весь Северный Кавказ. Так к какой стабильности Путин привел ситуацию, если в Москве людей расстреливают средь бела дня рядом с Кремлем или Белым домом?

– И что вы предлагаете?

– Выход один. На сегодня существует единственный документ, регулирующий отношения России и Чечни. Он называется "Договор о мире и принципах взаимоотношений", подписан 12 мая 1997 года Ельциным и Масхадовым. На базе этого документа необходимо найти политическое решение. Вы можете мне возразить по поводу референдума 23 марта 2004 года и заявления Рамзана Кадырова о том, что чеченский народ определился на референдуме. Но референдум не был признан международным сообществом. Кроме того, даже Россия, организовавшая этот референдум, юридически акцию никак не оформила. Путин сразу же после проведения акции во всеуслышание заявил, что с этого дня восстановлена территориальная целостность России.

То есть российский президент признал, что до этого дня Чечня не являлась субъектом Российской Федерации.

Путин как юрист должен был понимать, что вновьобразовавшийся субъект Федерации должен быть юридически оформлен. Если бы это было сделано, то Чечня сегодня имела бы статус присоединившейся территории. Но ничего подобного не произошло.

Я понимаю, что жизнь нас обязывает вносить коррективы. Все-таки с 1997 года прошло десять лет. Была новая война, которая унесла тысячи жизней, сотни тысяч с каждой стороны. Плюс сотни тысяч лишившихся жилья, инвалидов и нуждающихся в психологической реабилитации. Многие из них находятся на территории самой России. Ситуация близка к гуманитарной катастрофе. Сейчас Россия признала независимость двух республик. И возвращаясь к юридической основе, Медведев заявил, что их признание уходит корнями в 90-е годы, когда по указу Верховного Совета СССР они стали субъектами СССР.

Упоминая эту правовую основу, в Кремле тем самым признают, что абсолютно такая же ситуация была с Чечней. Закон не может работать наполовину и не может иметь обратной силы. Он либо работает, либо не нет.

Я уверен, что если не сегодня, то завтра, если не завтра, то послезавтра в России найдутся силы, которые поймут, что сегодняшний мифический статус Чечни как субъекта Российской Федерации слишком дорого обходится этой самой Федерации и что перевод отношений с республикой через договор будет очень выгоден самой России.

Я понимаю пессимистов, шовинистов и империалистов, которые говорят, что не могут отпустить Чечню, за которую воевали первую кавказскую, потом пережили депортацию, потом – эти две войны. Но надо исходить из реальности.

Россия воевала 50 лет за Чечню в XIX веке, потому что ситуация этого требовала. Граница Российской империи доходила до Турции и Персии. Сегодня многие территории уже отпали, и борьба за эти четырнадцать тысяч квадратных километров – глупость, если она ничего России не дает, кроме стратегических проблем. Можно держаться за эту ситуацию, удовлетворяя личные амбиции и сохраняя политический имидж пары людей. Но если исходить из интересов государства, это не просто ошибка, это – трагедия.

– С чем вы связываете появление тех сил, которые могут быть заинтересованы в политическом разрешении конфликта? Какой сценарий развития событий в самой России вы считаете реалистичным?

– Я уверен, что сегодняшний режим изжил себя. Весь вопрос в том, каким будет переход: реакционным или цивилизованным? Я не хочу прогнозировать, как все будет происходить. Но у меня нет абсолютно никаких сомнений, что это произойдет. Если переход к новому режиму произойдет при использовании каких-либо демократических принципов – а Путин уже не может разговаривать с Западом также по-хамски, как в прошлом году – российской власти придется учитывать мнение всего мира. Она должна с ним считаться, хотя бы для сохранения своего личного капитала.

Это же не те чекисты, которые жили на кремлевской пайке. У сегодняшних чекистов, у есть две личины. Для внутреннего пользования они являются такими же. Это касается установления диктата и контроля над людьми. В остальном – что касается обустраивания себя и своих близких – они открыто живут в другом мире и не могут отказаться от этого. Этими людьми никогда не двигали какие-то идейные соображения. Просто они знали, как усыпить бдительность общества и заработать имеющийся сейчас у них капитал. И его теперь надо сохранить.

– Вы говорите о диктате КГБ в России, о том, что он привел к власти Кадырова. Как Путину удалось то, чего не удалось ни Ермолову, ни Сталину, – за несколько лет взрастить в Чечне восточное раболепство и такой страх? Каковы последствия подобной деформации для этнической истории и самосознания чеченцев?

– Знаете, я не соглашусь с вами в том, что это не удалось ни Ермолову, ни Сталину. Чеченцы плакали, когда умер Сталин. Мы уже пережили это... Люди плакали, потому что они боялись показать свой страх.

Я расскажу о себе. Я только в пятнадцать или шестнадцать лет узнал, что такое 23 февраля для чеченцев. До этого я относился к этому дню как к празднику. Я готовился, наглаживался, переживал. Знаете, я до сих пор помню то детское волнение, что ночь никогда не закончится. Я не мог заснуть, ожидая чего-то праздничного. Я приходил в школу. Девочки нам дарили книги с какими-то записями, а мы потом с мальчишками делились, кто сколько книг получил. А оказалось, что это был самый страшный день в истории моего народа. Родители не давали нам это знать. Потому что они боялись, что кто-то из детей может в школе что-то сказать. Собственно, то же самое происходит и сейчас. Люди боятся общаться между собой. Но я вас уверяю... Я специально не делаю акцент на Рамзане Кадырове.

Потому что Кадыров – не есть фактор того ужаса и страха, который испытывает чеченский народ. Да, президент Чечни – носитель этого страха. Но корень страха – в другом. Я вас уверяю, как только изменится ситуация в Москве, все пойдет по-другому. Просто

Путин опробовал силовые методы именно в Чечне. Теперь он перенес их в Россию.

Вы знаете, я всегда с уважением относился к Московской Хельсинкской группе и Людмиле Алексеевой. Но однажды я был обескуражен и расстроен. Вы помните зачистку в Благовещенске? Мною уважаемая Алексеева дает интервью "Эху Москвы". И она искренне поразилась, что указ о фильтрапунктах был применен властью в Благовещенске. Она сказала, что они знали о существовании этого приказа МВД, но думали, что он относится только к Чечне.

Конечно, опробовали в Чечне, а перенесли в Россию. А что произошло с назначением глав республик? Проверили на Кадырове-старшем. Все приняли, все побежали... "Яблоко" побежало, СПС побежало, правозащитники побежали...

Вот когда перенесли все то же самое в другие регионы, завопили: "Как это так? Это – недемократично!"

Поэтому только коренные изменения в России могут повлиять ситуацию в Чечне. При этом Чечня все эти изменения переживет бескровнее и мягче, чем сама Россия.

Просто в истории чеченцев уже все было. Они знакомы с системой, которая осуществляла террор над народом. Мы знаем свою историю, нам нельзя наступать на одни и те же грабли. Горбачевская перестройка, ГКЧП и последовавший "парад суверенитетов"... Буквально за год до этого народ якобы боготворил Завгаева. И буквально за девять месяцев Завгаев превратился для этого же народа врагом номер один, потому что он стал напрямую ассоциироваться с властью, которая на протяжении долгих лет терроризировала народ. К тому же Завгаев был "под рукой". Остальные руководители советского толка либо были уже в Москве, либо умерли.

– Вы не допускаете, что то же самое произойдет в сознании народа по отношению к Кадырову?

– Я вам напомнил о Завгаеве неслучайно. Я вел именно к этому. Но с Завгаевым все случилось после изменений в Москве. Если Рамзан Кадыров или кто-либо другой на его месте не будет учитывать этот фактор, они останутся самыми последними... Народ не покорился, а притаился. Он ждет своего часа.

– Чего ждет Кадыров и чего добивается?

– Я с ним на эту тему не разговаривал. Но не думаю, что он не понимает или люди вокруг него не понимают этих вещей. Я не верю, что "кадыровцы" принимают за чистую монету все, что говорят в Москве. Кадыров молод. И его нельзя назвать предателем в классическом смысле. Знаете почему?

– Почему?

– Я услышал, что это вас удивило. Если рассмотреть ситуацию, исходя из чеченской ментальности, он – не предатель. Кадыров – человек, последовавший по стопам своего отца. В чеченском обществе изгоем становится тот, кто не следует за своим отцом. Он лишается уважения. Это – падший человек.

Когда в 1994 году начиналась война, Рамзану было 13-14 лет. Он не мог быть завербован ГРУ, КГБ, ФСК или ФСБ. У него не было политических убеждений. За его плечами не было никакой жизни, которой он бы себя посвятил. И вот его отец, пользовавшийся уважением в республике, имеющий познания в религии, говорит: "Ваххабизм, насаждающийся в нашей республике, противоречит Исламу". Он приводит какие-то доводы из Корана, а народ, который оказался на грани второй войны, был готов выбрать меньшее зло.

Чечню удалось расколоть, используя религию. Именно когда Удугов стал насаждать в Чечне ваххабизм, бывшие соратники стали непримиримыми врагами. Именно тогда возникла политическая возможность организовать поход в Дагестан. Мы стали заложниками тезиса о том, что нельзя было допустить кровопролитие между чеченцами. Мы пытались избежать гражданской войны.

Но все решили без нас. Еще в марте 1998 года на Совете безопасности было принято решение о начале второй войны. Мы же в Чечне не жили на другой планете. У нас была информация о том, что в бюджет 1999 года заложены деньги на войну. Мы следили за ситуацией в России, как никто другой, потому что понимали опасность.

Конечно, с точки зрения истории Кадыров не может не рассматриваться как человек, сотрудничающий с оккупантами. И все-таки у Кадырова и его команды есть шанс уйти от этого клейма.

– Давайте вернемся к венским событиям и убийству Исраилова. Опубликованы его показания, материалы, предоставленные на рассмотрение Европейского суда. Европейский Центр по конституционным правам и правам человека попытался летом 2008 года побудить прокуратуру Австрии выдать ордер на арест Рамзана Кадырова. Все эти обстоятельства не могут не шокировать. Ведь в данном случае речь шла не только о предательстве, но о совершении уголовного преступления. Преступления, совершенного в отношении представителей своего же народа. Ломают ли подобные вещи сознание народа? Как чеченский народ справится с этим фактором чеченизации – неизбежностью пыток представителями своего же народа?

– Безусловно, нам придется справиться и с этим. Но я считаю, что нужно искоренять не следствие, а причину. Все, о чем вы говорите, следствие действий России в Чечне. Я категорически против того, чтобы списывать все военные преступления и насилие над народом на кровожадность Рамзана Кадырова. Среда, в которой происходят все эти преступления, создана и поддерживается Москвой.

К большому сожалению, у нас существует и никогда не будет отменен институт кровной мести. Я вас уверяю, никто ничего не забыл. И это относится не только к чеченцам, которые сейчас издеваются над людьми. Это относится и к русским, совершившим военные преступления. Если мы не создадим трибунал по Чечне, если мы не привлечем к ответственности всеми цивилизованными методами тех, кто совершал эти преступления, боюсь, мы придем к аналогу Центра Симона Визенталя, отлавливавшего нацистов, повинных в Холокосте.

Мой подход прост: вне зависимости от национальности, лицо, совершившее военное преступление, должно понести ответственность.

– Что должно сделать мировое сообщество? Ведь сейчас на справедливость российской судебной системы рассчитывать не приходится.

– При сегодняшней политической конъюнктуре не приходится рассчитывать, что кто-то инициирует некий международный суд. Но есть моменты, которые можно реализовать уже сейчас, и правительство Ичкерии над этим работает. Во-первых, в Страсбурге уже рассмотрен большой массив дел. Эти решения содержат установленные факты и могут стать основой для обвинительных заключений. Мы сейчас все это систематизируем. Во-вторых, в Европе находятся чеченцы, которые с прошлого года уже начали получать гражданство там, где проживают. Это значит, что у них появляется возможность подать иск в суд в отношении тех преступлений, которые были совершены в их отношении на территории Российской Федерации. Как российскими военнослужащими, так и чеченцами. И в-третьих, чеченцы в соответствии с нормами международного уголовного права, даже если не будет учрежден международный трибунал, могут учредить народный трибунал.

– А какие силы внутри Чечни могут стать организаторами такого трибунала? Чеченский народ.

– Вы не допускаете, что эта кампания по возвращению беженцев отчасти вызвана пониманием перспективы подобного преследования со стороны новых граждан Европы как потенциальных заявителей в национальные суды своих стран?

– Безусловно. Но сегодняшние реалии в Европе уже невозможно изменить. Из Чечни уехало более ста тысяч человек. Каждый год у них рождается порядка пятнадцати тысяч детей, которые автоматически становятся гражданами Европы. Наша задача – помочь европейским чеченцам сохраниться как этносу. Ведь никакими угрозами этих людей сейчас невозможно заманить. За ними стоят те государства, гражданами которых они являются. Чеченцы стали единственной нацией на постсоветском пространстве, которая в силу обстоятельств говорит на десятке европейских языков. Они когда-нибудь все же вернуться в Чечню, и этот потенциал очень нужен республике. Через десять лет это будет абсолютно новая, интегрированная в Европу и европейски-ориентированная генерация. Тактика на запугивание вот такими убийствами все равно обречена на провал. Я с большим оптимизмом смотрю на будущее чеченцев.

– Я получила письмо от одного чеченского беженца в Европе после того, как было опубликовано ваше интервью BBC. Но письмо, по сути, обращено к вам. Приведу отрывок из него: "Важно, что он понимает свою участь при возвращении домой. Если это произойдет то, быть может, его оставят так же, как и Хамбиевых, но Ахмед – политическая фигура. Я считаю, что для Кремля важно его заткнуть и свести на нет Ичкерию как государство, потому что сейчас только Ахмед стоит в авангарде чеченского правительства. Умаров пошел на поводу у Удугова и провозгласил мифический имарат, уничтожив одним этим заявлением устои чеченцев. Мне иногда кажется, что все реальное вдруг стало нереальным, а нереальное стало реальным. В данном случае война, как это ни прискорбно, перешла в виртуальную войну. Но против Закаева сейчас даже те, кто вчера был за независимость. Ситуация вокруг моей родины глобально изменилась. Вооруженное сопротивление возглавили люди, которые, как оказывается, брезговали чеченскими устоями. Они хотят шариат, но не понимают, что означает этот термин. Власть перешла в руки тех, кого мы сегодня видим. Сама идея независимости им не по душе. Им целый Кавказ подавай, когда они даже квадратный метр не могу удержать в течение суток на территории Чечни". Хотелось бы услышать ваши комментарии.

– Меня поддерживает и дает силы для продолжения работы вера в то, что такие люди, как человек, написавший вам, существуют. Я могу только их сердечно поблагодарить и дать слово, что я ни при каких обстоятельствах их не предам. Это – первое. Второе – сопротивление существует. И неважно, под каким флагом оно сейчас развивается. Главное, что идея независимости живет в народе. И никому не удастся изменить это русло. Никакому Доке Умарову... Это движение невозможно персонифицировать.

Тут, кстати, ошибка России. Она всегда пыталась придать национальной борьбе личностный оттенок.

Покончили с шейхом Мансуром – решили проблему Чечни. Имам Шамиль перешел на сторону России – все закончилось. Убили Масхадова – конец проблеме. Но это невозможно так закончить. Ни Масхадовым, ни Дудаевым, ни мной. Это историческая проблема, ждущая своего разрешения. Лидеры становились только носителями идеи. Но сама идея живет и принадлежит народу. Еще раз: решение этой проблемы лежит только в политической плоскости.

То, что Чечня существовала как независимое государства, – факт. Ее деколонизация состоялась. Теперь это государство находится в оккупации. И сейчас необходимо добиваться деоккупации. И этот процесс уже состоялся в Прибалтике, Украине, Закавказье.

– Говоря о диктатуре, вы провели параллель со Сталиным. Но сталинский режим сумел создать весьма привлекательный фасад для Запада, несмотря на репрессии по отношению к собственному народу. Многие представители европейской интеллектуальной элиты были весьма расположены не замечать происходящее. Сталину удалось вернуть в Россию некоторых деятелей культуры, например, Максима Горького или Марину Цветаеву. Попытки вернуть вас в Чечню не напоминают создание подобной ширмы для диктатуры?

– Спасибо за сравнение... Но я более приземленно отношусь к тому, что Москва пытается сделать. Я бы лучше сравнил это с вытаскиванием Бориса Савинкова. Я все-таки знаю историю и иллюзиями на этот счет себя не тешу. Я знаю, под каким бы предлогом я ни оказался на территории России при нынешнем режиме, это будет объявлено величайшим достижением спецслужб по нейтрализации международного террориста А. Закаева. Если кто-то питает какие-то иллюзии на мой счет, сопереживая или злорадствуя, то я могу одних успокоить, а вторых расстроить. Этого не произойдет никогда. Я не вернусь.

Безусловно, от смерти никто не застрахован, где бы ни находился. Я прошел через войну и знаю, что это такое. Но смерть и самоубийство – разные вещи.

– В 2004 году было опубликовано ваше обращение к российскому народу, где вы говорили о том, что протягиваете ему руку дружбы. В этом году оно было внесено в федеральный список экстремистских материалов. Какие слова вы обратите сейчас к российскому народу?

– Повторяю еще и еще раз: мы обречены быть вместе. Если мы найдем силы сделать наше сосуществование нормальным, мы будем нормально жить. Если мы будем продолжать расширять пропасть отчуждения и насаждать ненависть по отношению друг к другу, то будем виноваты перед нашими потомками. Новое поколение должно научиться жить вместе, невзирая на изменения политического статуса. Географически мы все равно друг от друга никуда не денемся. Россия – великий сосед. Огромная страна, народ которой всегда втягивался в катастрофические войны. Нам нужно вместе бороться с теми, кто разжигает внутреннюю ненависть. У нас есть общее прошлое. Пусть и тяжелое. А значит, может быть, и общее будущее. Мы должны бороться за наше будущее вместе.

Оксана Челышева

Kasparov.Ru