По обе стороны решетки: еще раз о письмах и об одной дискуссии

Елена Маглеванная, для CHECHENPRESS. 29.10.08 г.

Мне бы хотелось еще раз вернуться к уже раз затронутой теме – письмам из мест не столь отдаленных, от наших политзэков. Не оставляют они меня – столько в них тепла и удивительной душевной силы. Разве может оставить равнодушным, когда человек, осужденный на пожизненное, трогательно просит в своем первом письме: «вы уж не сердитесь, пожалуйста, на меня» – за написанную с ошибкой мою фамилию на конверте? Как будто это возможно – обидеться за подобный пустяк на того, кто пишет оттуда – почти что с того света… Или когда в следующем письме он же спрашивает о здоровье моих родных, и «все ли, надеюсь, благополучно у Вас дома»? Практически все желают «всех благ от Всевышнего», искренняя вера – это то, что большинству присуще. Вера помогает выжить – когда все другие средства оказываются беспомощными. И этой верой – в первую очередь верой в лучшее, в добро – невольно проникаешься, читая их от руки написанные – красивым каллиграфическим почерком или наоборот, полупечатными буквами, напоминающие почерк ребенка и оттого как-то по особенному трогающие за сердце строки – они согревают тебя своей неподдельной, искренней, от всей души подаренной теплотой.

И на фоне этих светлых писем недавно довелось на одном из Интернет-форумов пообщаться с неким представителем системы УФСИН. Он (не назвав своего имени), настаивал на том, что якобы является врачом ЛИУ-15 Волгограда (напомню, это то самое учреждение, о котором я недавно писала – что там избивают и пытают заключенного-чеченца Зубайра Зубайраева). Он пытался оспорить мою статью – никаких доказательств, само собой, не приведя в подтверждение своих слов. Но дело было даже не в этом, а в тоне и словах, которые употреблял сей работник «самой гуманной в мире профессии». Он старался убедить меня, что в их учреждении исключительно по-доброму и чуть ли не с любовью относятся к заключенным. Но сколько злобы и ненависти ко всем чеченцам и конкретно к несчастному парню было в том, что он писал! Я даже не рискую (точнее, брезгую) приводить все те выражения, которые он употреблял. Оскорбления в адрес чеченского народа и угрозы перемежались жалобами на тяжелую долю – мол, зарплата у меня маленькая, общество настроено к людям их профессии негативно (с чего бы?) – в общем, пожалейте бедного вертухая, нелегко ему живется на свете. Я читала эти его причитания и думала: тем, кто по ту сторону решетки, неужели легче? Тому же Пичугину, Юсуфу Крымшамхалову, – именно его письма я цитировала в начале статьи, – множеству других? По многу лет сидящим почти без всякой перспективы выйти на свободу, как правило, вообще без всякой вины – или за прегрешения, несопоставимые со сроком? Почему же никогда я не слышала ни от кого из них даже тени жалобы, ропота на судьбу? Одна только признательность за робкие попытки облегчить им пребывание там и ответный порыв заботы и благодарности (хотя за что тут благодарить – за мое бессилие сделать хоть что-то реальное?), только желание отдавать всем, кто помнит и поддерживает их на воле, свое душевное тепло. «Желаю Вам никогда не унывать, никогда не разочаровываться в жизни, крепости духа и побольше всего доброго и светлого», – это опять из письма Алексея Пичугина. Какой резкий контраст с озлобленными, брызжущими ненавистью репликами моего «оппонента»…

Я пытаюсь найти ответ на вопрос – почему люди часто добрее, светлее и чище в тюрьме, где, казалось бы, ничего светлого уже не осталось? И почему так злы они друг к другу – на воле? Тем более те, кто по закону должны, так сказать, перевоспитывать заключенных?

Иногда мне кажется, что этот внутренний свет сообщает нашим узникам сознание собственной правоты и вера в справедливость. Тогда как те, кто находятся по другую сторону, их палачи в глубине того, что у них осталось от души, прекрасно понимают, что расплата все равно будет. В этом мире или в другом – но каждому воздастся по делам его.

Потому они так нервничают и злятся, и этой нет-нет да и прорывающейся ненавистью, каким-нибудь невзначай оброненным словечком выдают себя с головой, как бы не пытались представить себя добряками и гуманистами, да еще и интернационалистами (мой оппонент к месту и не к месту вставлял слова «русский», «чеченец», «еврейка» – надо полагать, как и подобает истинному интернационалисту) – трудно все же спрятать волчий хвост под овечью шкуру. Они тоже, как и их «подопечные», знают, что справедливость все же есть – и больная совесть у тех, у кого она еще вообще осталась, заставляет их вступать в подобную «полемику» в расчете обелить себя.