Приговоренные к бесконечности

Елена Маглеванная, для CHECHENPRESS. 17.10.08 г.

Мне часто пишут из зоны. Заключенные, преимущественно так называемые «политические», то есть люди, осужденные либо за критику руководства страны, либо по заказу властных структур. Сначала я вела эту переписку в некотором роде «по долгу службы» – в надежде что-то узнать о порядках в зоне, как-то морально поддержать жертв режима. Но со временем со многими из этих людей установились хорошие чисто человеческие отношения. В большинстве своем это удивительные люди, каких и на воле не часто-то встретишь.

Например, один из них – осужденный пожизненно по очевидно сфабрикованному делу Алексей Пичугин – прислал мне фотографию с красивым волжским пейзажем и на обороте написал: «Пусть это фото поднимет Вам настроение и еще раз напомнит о том, что жизнь прекрасна». Спрашивают о здоровье, о делах в семье – оттуда, из своего бесконечного далека. Благодарят за поддержку, передают приветы общим знакомым. Читаешь такие письма и просто поражаешься, какая сила духа бывает у людей. Чеченцы и вообще мусульмане – обычно самые стойкие, хотя есть и русские, мужеством не уступающие чеченцам – тот же Пичугин, политзаключенный-журналист, осужденный за свои жесткие и бескомпромиссные статьи – Борис Стомахин. Мусульмане заканчивают письма обычно словами: «Да хранит Вас Всевышний». Они вообще уверены, что на все воля Аллаха – даже на то, что с ними случилось. И эта уверенность придает им силы вынести несчастье.

Пожизненно осужденные – особый случай. Обычный срок исчислим, всегда можно сосчитать время, оставшееся до выхода на свободу (если, конечно, по ходу отсидки не навесят новых статей – известны случаи, когда людям, которых ни за что не хотели выпускать, подбрасывали наркотики прямо на выходе из зоны). Но как, какой мерой измерить бесконечность? На что надеяться и чем жить тому, у кого в приговоре написано, что он обречен провести за решеткой всю жизнь, до самой смерти?

Пожизненное заключение – на мой взгляд, крайняя мера. Она должна применяться в исключительных случаях. У нас же она применяется сплошь и рядом, когда надо найти «крайнего» в каком-либо громком деле. Упомянутый выше Алексей Пичугин – «дело ЮКОСа». Или «бесланское» дело – Нурпаша Кулаев. Да, очень трагическая история – множество погибших. Но вместо объективного расследования – в очередной раз попытка свалить всю вину за ошибки (если не сказать – преступления) руководства страны на одного, чудом оставшегося в живых (точнее, оставленного специально – с расчетом на будущий показательный процесс, ведь всех остальных, как и в «Норд-Осте», безжалостно перестреляли) чеченца. Юношу с романтичной внешностью, напоминающего певца или киноактера. Так непохожего на утвердившийся в массовом сознании образ мужественного бородатого повстанца-моджахеда. Непохожего до такой степени, что даже наиболее предубежденная по отношению к чеченцам часть нашего общества не поверила в то, что он и есть тот страшный террорист, по уши перепачканный в детской крови – как нам пытались показать. Сами потерпевшие, матери Беслана, не верили и требовали наказать истинных виновников. Но если есть заказ осудить – он будет исполнен. Как несколькими годами раньше осудили вообще не имевшего никакого отношения к акции Мовсара Бараева Заура Талхигова – он всего лишь хотел попытаться освободить заложников, откликнувшись на вполне официальный призыв. Но если сказано найти виноватого – найдут, не волнуйтесь. Машина работает.

Если вернуться к Нурпаше – то когда я изучала его биографию, я во всех источниках читала – к уголовной ответственности не привлекался, в партизанском отряде не состоял, даже оружия в руках не держал прежде (а по показаниям многих свидетелей, и во время пребывания в школе тоже, отпечатков его пальцев ни на одном из изъятых стволов не обнаружили). Однако ему дали пожизненное – ту самую бесконечность, когда нет никакого света, никакого выхода впереди. Дома остались жена и двое маленьких детей, младший из которых – дочь Амина – родилась уже после бесланских событий. Что поддерживает его силы там, в этой черной бездне, где он очутился? Я не знаю. Я пыталась писать и ему, но ответов от него не получала, и не уверена, что он получает письма. Навряд ли, пока у власти нынешний режим, ему можно чем-то помочь, кроме моральной поддержки. Как и еще троим людям, также приговоренным к бесконечности – чеченцам, что совершили подрыв вертолета с федералами в августе 2002 года. По всем законам войны они осуществили нормальную боевую операцию – сбили летательный объект противника. Но поскольку кем-то (угадайте, кем!) приказано считать, что в Чечне не было войны, а было нечто невразумительное под названием то ли «восстановление конституционного порядка», то ли «контртеррористическая операция», этих людей не признали военнопленными, а судили так, как будто все происходило в условиях не воюющей Чечни, а какой-нибудь мирной Среднерусской возвышенности. Никаких поправок на чрезвычайные обстоятельства сделано не было.

До сих пор полностью не доказана вина якобы причастных ко взрывам в Москве и Волгодонске осенью 1999-го – Юсуфа Крымшамхалова и Адама Деккушева. Но они тоже сидят – в колонии особого режима, том самом, знаменитом жестокостью своих порядков, «Белом лебеде» в Соликамске…

Что ждет дальше всех этих людей? Если их дела не будут пересмотрены по справедливости (чему, боюсь при нынешнем режиме), с пожизненного заключения вряд ли возможно вернуться. Мне остается только молиться за них и читать их теплые душевные письма, от которых иной раз наворачиваются слезы на глаза. И ждать – не вечна же ночь над страной, должен же быть когда-то и рассвет?