Полковник эпохи возрождения

Илья Мильштейн «Грани.ру». 15.06.08 г.

Игорь Сутягин, Алексей Пичугин и Владимир Квачков - люди очень разные. Ученый, глава отдела внутренней экономической безопасности компании «ЮКОС» и подрывник на пенсии - что у них общего? Однако люди, следившие за их процессами, сходу дадут ответ.

Сутягина, Пичугина и Квачкова родное государство очень хотело посадить.

Это желание было настолько сильным, что во всех трех судах сменились присяжные заседатели. В деле Квачкова - дважды. Разгоняли их всех по той причине, что граждане, назначенные совестью народной, были заподозрены в одном преступном намерении: они собирались подсудимых оправдать. Как были добыты эти сведения - вопрос отдельный, хотя и представляющий интерес для пытливых умов, стремящихся понять происходящее в России. Однако в данном случае куда важнее другое.

Вот пожелало наше начальство посадить «шпиона» - и со второй попытки сыскало товарищей, согласившихся с выводами следствия. Решили в Кремле закатать на всю жизнь «убийцу» - и, хоть тоже не сразу, но присяжные нашлись. А с Квачковым случился облом.

То есть нет в России граждан, готовых осудить человека, обвиненного в покушении на Чубайса.

Патриот скажет: и правильно! Прибавив с сердцем: как жаль, что невиновный Квачков недострелил энергетика. Подобными фразами сейчас переполнена русскоязычная часть Всемирной сети.

Либерал возразит: виноваты следователи, разучившиеся собирать доказательства, пригодные для суда. Виновато начальство, сеющее в стране атмосферу ненависти к «проклятым 90-м». В таком духе, подвергаясь страшным поношениям, высказываются сегодня отдельные демократически настроенные россияне.

С последней мыслью согласиться трудно. Ибо покушение на VIP-чиновника стало чудовищным ударом по нашей вертикальной системе. Политический террор - это вещь куда более страшная, нежели все олигархические заговоры вместе взятые. А последнее, что теряют чиновники в стране с давними террористическими традициями, это чувство самосохранения. Поэтому Квачкова очень хотели посадить. Но не смогли.

Хуже того. И Сутягин, и Пичугин со дня ареста и до сих пор утверждают, что они невиновны. Полковник же Квачков с самого начала одновременно вины своей не признавал и не отрицал.

В известном интервью газете «Завтра» легендарный диверсант назвал неудавшееся покушение «одной из форм национально-освободительной войны» против «оккупационной инородческой власти». При этом свое пребывание в СИЗО Квачков описывал как «плен». То есть он был схвачен оккупантами в тот момент, когда сражался с ними на родной земле. А как сражался - не говорил, хотя и указывал, что «уничтожение оккупантов... есть... долг и обязанность каждого защитника Отечества, верного воинской присяге». В покушении на Чубайса пленный полковник не видел «события преступления», иными словами - не считал это событие преступлением.

Увлекшись, он вообще тогда наговорил Проханову такого, чего не всякий Лимонов себе позволит. Самого Путина призывал «отдать под суд военного трибунала», наподобие Нюрнбергского с его виселицами, а деятельность министра обороны Иванова оценивал так: «пришибленный угробок (в казармах называют точнее), в штатском лапсердаке принимающий военный парад, - это смотритель мировой закулисы, контролирующий процесс уничтожения русской армии».

К слову, откуда взялась столь яростная, от живота веером ненависть? Картинка представлялась такой. Сперва явление Путина и вторая война, пробудившая в неокрепших спецназовских душах сильнейшие надежды и циклопическую национальную гордость. Потом, когда выяснилось, что притязания новой власти исчерпывались этой войной и раскулачиванием отдельных олигархов для передачи их собственности в руки своих, прикремленных, - наступило разочарование. Возник синдром украденной победы, как после первой чеченской. Это тягостное чувство накладывалось на личные горести: конфликты с начальством, увольнение из армии. И тогда человек, похожий на Квачкова, вышел на большую подмосковную дорогу, и тот, кто шесть лет назад дисциплинированно наблюдал, как «в Чечне возрождается наша армия», это возрождение едва не испытал на себе.

Умученная от жидов массовка бешено аплодировала полковнику, а за нею, в задних рядах, смутно угадывались контуры граждан с профессиональной выправкой - сочувствующих умельцев из разнообразных офицерских собраний. С их специфической идеологией, специфическими навыками и специфической, но неутоленной любовью к родной стране.

Быть может, именно с ними жестокая до садизма в иных случаях наша власть побоялась связываться в последний момент. Твердости хватило лишь на три года, которые полковник Квачков провел в тюрьме. На поиски правильных присяжных, увенчавшиеся неудачей. А потом... потом власть махнула рукой и на этот суд, и на этих заседателей. Вынашивая, быть может, одну тайную мысль, годную и для внутреннего употребления, и для внешнеполитических монологов.