За фасадом большой политики

Надежда Банчик, для CHECHENPRESS. 23.05.08 г.

Чеченская война и геноцид чеченского народа всё меньше тревожат крупных поставщиков новостей: сказано ведь, налаживается, отстраивается, восстанавливается (нужное подчеркнуть). Правда, в последнее время несколько озадачил конфликт между силами Кадырова и Ямадаева – с чего бы вдруг в республике, спокойнее которой только кладбище?

Но большая часть вестей остается за кулисами... В апреле в Сейме Литвы прошел форум по гуманитарной ситуации в Чечне; 14 – 16 мая форум по политологическим аспектам ситуации в Чечне и в России состоялся в Лондоне, с участием Ахмеда Закаева, других чеченских политиков, российских критически мыслящих политологов и английских экспертов по России.  Между тем, неправительственные форумы, как и большинство книг и статей западных экспертов, сосредоточиваются главным образом на гуманитарных аспектах катастрофических последствий войны в Чечне, не подвергая сомнению правомочность самой войны. Эффективность подобных мероприятий – лишь на уровне отдельных гуманитарных акций на фоне общемирового фактического предательства судьбы целого народа... 

«Чечня имеет в 10 раз больше оснований для независимости, чем Косово» Tony Wood. Chechnya: Case for Independence («Чечня: основание для независимости»), 2007 – сравнительно небольшое исследование молодого лондонского политолога Тони Вуда. Недавно он побывал в Стэнфордском университете, представляя свою книгу и заодно делясь с аудиторией (примерно человек в 60) впечатлениями от чеченской «стабильности», открывшейся ему воочию, когда в 2006 он посетил республику вместе с Обществом российско-чеченской дружбы.

...На экране, сменяя друг друга, - центральный бульвар Грозного, зеленый, запруженный машинами; новые дома, сверкающие свежевымытыми стеклами; мечеть размером не меньше Храма Христа Спасителя... А на заднем плане – черные остовы того, что еще недавно было, по словам чеченцев, «самым красивым городом на Северном Кавказе»... Через несколько кадров эти остовы уже на первом плане, а где-то у горизонта – силуэт упомянутой мечети (на средства Турции, пояснил Тони).

«Все разглагольствования о стабильности – стремление создать иллюзию.  Непрекращающиеся вламывания в дома, похищения людей, истязания, убийства, боестолкновения – всё продолжается... Народ задыхается в тотальном терроре, люди боятся общаться друг с другом»... Вуд рассказал, как людей заставляли под дулом танков идти на «референдум» в 2003, потом – на «выборы», на которых устроили так, что выбирать было не из кого... Словом, всё, что одни жители планеты Земля знают досконально и безуспешно пытаются выкричать из своего сердца заткнувшим уши сильным мира сего, другие – не знают и знать не хотят, а третьи – знают, но делают вид, что им ничего не известно о «маленьком уголке ада» под названием Chechnya (по выражению Анны Политковской), кроме того, что там – едва ли не основная база Аль-Каеды и сам бин-Ладен укрывается не иначе как в глубине Кавказских гор. Удивительно другое: блестящий европейский молодой ученый, ничего героического с виду, так проникся болью далекого уничтожаемого народа, преданного всем миром. За последние годы мне, к примеру, доводилось видеть до обидного немного книг западных экспертов, в которых бы так компактно и ёмко вместились и 4 столетия неравного противостояния этого маленького народа могущественной империи, и два века почти непрекращающегося геноцида, но прежде всего – события войны, которой пошел 14-й год и которой не видно конца... И не встречалось мне исследования, где так всесторонне, логично и убедительно было бы показано, что «Чечня имеет в 10 раз больше оснований для независимости, чем Косово» (дословный ответ Тони на кем-то из слушателей заданный вопрос насчет Косово, т.к. на момент выхода его книги Косово еще не было новым государством).  ...Тони, урожденный англичанин, начал учить русский и интересоваться ходом событий в России с момента развала Советского Союза, прихода к власти Ельцина. Когда русская армия вторглась в Чеченскую республику в 1994, он понял, что движению к демократии в России приходит конец и чеченская война развязана именно чтобы покончить с демократическим экспериментом в России... Верный научной и человеческой честности, Тони Вуд решил исследовать, почему так случилось...

Провозглашение независимости и строительство основ государства Тони Вуд подробно анализирует условия, в которых Чеченская республика провозгласила независимость, и теоретико-правовую основу происходивших в то время процессов, - и разбивает «аргументы» российской «партии войны», что, дескать, признание независимости Чечни повлекло бы «эффект домино» и привело бы к развалу РФ.

Во-первых, провозглашение независимости Чеченской республики происходило в русле распада СССР одновременно с 15-ю союзными республиками, в том числе самой Российской Федерацией. «В соответствии с тремя не зависевшими друг от друга законодательными актами, принятыми Съездом народных депутатов СССР в 1990, Чечено-Ингушетия получила тот же статус, что и союзные республики. Окончательное оформление поправок Конституции СССР так и не произошло (заключение нового Союзного договора было назначено на 20 августа 1991, но 19  -21 августа 1991 известные нам всем события сорвали этот процесс и поставили точку на самом СССР. Н.Б.), но и чеченцы не должны отвечать за невыполненные Москвой обещания». Однако и после развала Союза «отношения Чечено-Ингушской Республики и РФ оставались, по меньшей мере, невыясненными; а новый федеративный договор в 1992 ЧИР не подписала, так как раньше, чем он был разработан, провозгласила суверенитет под еще советской юрисдикцией». Далее, Вуд доказывает, что президент Дудаев «имел полный и несомненный мандат народа на провозглашение независимости»; и показывает, что акт отделения Ингушетии от Чеченской Республики был проведен в правовом отношении безукоризненно, - следовательно, Чечня соответствует и требованиям Хельсинского соглашения 1975 г.: о соблюдении демократических норм при самоопределении.  Более того: Вуд показывает, что чеченцы на момент самоопределения «больше, чем иные из африканских стран, принятых в ООН с 1945», соответствовали зафиксированным в Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН критериям нации – «территория... была четко определенным ареалом, где большинство населения имело общий язык, обычаи, религию и исторический опыт...  образуя четко различимое население в пределах согласованных географических границ, и большинство населения имело возможность свободно декларировать суверенитет, для которого имелись солидные конституционные основания».

Во-вторых, из субъектов Федерации «только в Чечне движение за независимость обрело всенародную поддержку и получило политическое оформление».  В-третьих, сама Россия поддерживала сепаратистские движения в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье.
«К 1994 Чечня была успешно изолирована» от остальных республик Кавказа, и никакая из них не стремилась к независимости.  Почему же независимость Чеченской Республики Ичкерия (ЧРИ) не была признана в международном плане? Тони Вуд обращает внимание на произвол, царящий в поддержке одних наций и абсолютном отвержении других. В чеченском случае «легитимное и конституционное самоопределение не получило признания потому, что оно пошло вразрез с интересами России... Отказ признать суверенитет Чеченского государства, а впоследствии – терпимость, а во многих случаях и поддержка вторжения России в ЧРИ, не имеют оснований с точки зрения международного права и должны рассматриваться как сознательный политически мотивированный выбор, последствия которого по сей день отзываются в умах и душах брошенного в беспросветность чеченского народа и в неутихающих боестолкновениях на улицах Грозного».  

«Вьетнам для Ельцина»

Вуд показывает, что вторжение 1994 -96 в ЧРИ обнаруживает много параллелей с Вьетнамской войной США – и стало «Вьетнамом» для Ельцина: ценой невероятных потерь и жертв чеченцы фактически одержали победу над «непобедимой» российской армадой! Но сама война нанесла чеченскому народу непоправимый ущерб: полная разруха, страдания – и безысходность после заключения мирного договора с Москвой. 

«Общество, создавшееся после первой войны, было поделено по-новому: вместо традиционного деления на жителей равнин, более интегрированных в советское общество, и горцев, чеченцы были расколоты на воинов и 'национал-предателей' (т.е., сотрудничавших с российскими спецслужбами или с учреждениями оккупационной администрации – Н.Б.)». Последствиями жесточайшей неравной войны стали соперничество между бывшими полевыми командирами, чрезмерная сконцентрированность общества на воспевании героики войны и вознаграждениях героев (в ряде случаев, в ущерб неотложным задачам мирного строительства)...

И всё-таки, - подчеркивает исследователь, - главной причиной сползания Чечни в криминальный беспредел была экономико-политическая блокада.  Страна, в которой «производство в 1999 составляло 5 – 8% довоенного уровня, безработица в 1998 была на уровне 80% населения, а законные источники заработков могли удовлетворить лишь одну треть потребностей, эквивалентных порогу нищеты», была предоставлена сама себе: «полное разрушение республики российскими войсками в первую войну в сочетании с отказом российского правительства от компенсации чеченцам... Оборвав тысячи жизней, уничтожив инфраструктуру страны, российские власти удерживали Чечню в экономическом и политическом удушье и равнодушно взирали, как ее разорванная социальная ткань заполняется криминалом, а подчас активно участвовали в действиях, подрывавших избранных народом Чечни руководителей».  Тони Вуд показывает, что, с одной стороны, Хасавюртские соглашения и еще больше – Договор 12 мая 1997, хотя и откладывал окончательное определение статуса ЧРИ до 2001, упоминал тем не менее: «Чечня – субъект международного права, что является фактическим признанием независимости»; с другой стороны, «российские власти немало трудились, чтобы удерживать чеченцев в правовой неопределенности». В январе 1997 г. «Е. Примаков, в то время министр иностранных дел, пригрозил, что Россия разорвет связи со страной, которая установит дипломатические отношения с Чечней»; от президента Масхадова потребовали, «чтобы он совершал зарубежные визиты по российскому паспорту, так как Москва рассматривала прием за рубежом по ичкерийским документам как шаг к признанию ЧРИ»; «отсутствие своей валюты или иностранных резервов прочно удерживало Чечню в рублевой зоне, лишая ее возможности получить зарубежные кредиты»... С разрушенной инфраструктурой, с одной третью пахотной земли непригодной для возделывания из-за мин и других следов войны, «само экономическое существование Чечни было в полной зависимости от того, выделит ли Россия фонды... Москва неоднократно обещала выделить деньги –93, 5 млн. в июне 1997, 105 млн.  в июле 1997... но, как это часто бывает, деньги исчезли, так и не появившись на месте назначения». Цитируя знаменитого чеченского хирурга Хасана Баиева (в разгар войны он, по нескольку дней не отходя от операционного стола, оказывал помощь – и чеченским ополченцам, и российским солдатам, и гражданским, чего «освободители» ему не могли простить, и с 2001 он с семьей живет в США по статусу политического беженца), показавшего весь ужас чеченской войны в книге The Oath: A Surgeon Under Fire (Клятва: Хирург под огнем): смертность новорожденных доходила до 100 на 1000; много новорожденных имели страшные дефекты; «многие признаки указывают, что российские войска применили отравляющее оружие».  Несмотря на всё это, - говорит Вуд, - страна начала оживать: дешевые товары со всего Кавказа заполнили базары Грозного; «бартер, традиционные промыслы, как резьба по дереву и металлу, стали важными средствами существования». Однако в таких условиях, показывает ученый, не могла не расцвести преступность, «от торговли оружием до мелких пиратских нефтеразработок... При астрономически высокой безработице и при наличии бывших полевых командиров, искавших любого заработка, власть закона уступила власти оружия. Самым выгодным бизнесом оказалось похищение людей, принявшее размеры эпидемии»; Вуд упоминает, что существовало два невольничьих рынка - в Грозном и Урус-Мартане. Однако ученый предостерегает от поспешных выводов! Во-первых, он цитирует Тишкова, бывшего министра в правительстве Ельцина, «далеко не сторонника независимости Чечни»: что «федералы сами начали эту практику во время войны, заставляя чеченцев платить выкуп за арестованных родственников... Многие из пленников были взяты чеченцами специально для обмена на узников-чеченцев, более 1000 которых исчезли без вести в фильтрационных лагерях». Во-вторых, российские «правоохранительные» органы и даже иностранные правительства, вместо того, чтобы совместно с чеченскими коллегами бороться против преступников, платили выкуп похитителям, тем самым поощряя их «бизнес». В-третьих, «говорящие о масштабах похищений цифры, даваемые российскими властями зарубежным коллегам и СМИ, удивительно варьировались в зависимости от политической необходимости в тот или иной момент». К примеру, в 1997 и 1998 цифры исчислялись в пределах 100 – 200 и не очень расходились в статистике российской и чеченской. Но в 1999  российское МВД вдруг изменило цифры: в 1997 году, оказывается, было похищено 1.140, в 1998 году –1.500... Такое «уточнение» «трудно объяснить чем-либо кроме намеренного преувеличения».

Вуд обращает внимание на странные совпадения наиболее громких похищений с наиболее значительными событиями. Так, 3 июля 1997 в Москве было подписано соглашение о транзите каспийской нфти через Чечню – на следующий день были похищены два работника британской гуманитарной миссии. 1 мая 1998 был похищен посланник Ельцина Валентин Власов, посланный для переговоров с Масхадовым; его и британцев удерживали в одном и том же месте! «Учитывая, длинную историю российских тайных операций в Чечне и высокий уровень участвовавших в торговле людьми... не кажется далеким от истины предположение, что Москва потихоньку поощряла тех, кто этой преступностью подрывал власть Масхадова».    

Показывая постепенную эрозию президентства Масхадова, прежде всего –из-за соперничества полевых командиров, увлекшихся исламизмом, - и вторжение Басаева в Дагестан, Вуд замечает: «Каковы бы ни были мотивы вторжения в Дагестан, т.е. на российскую территорию, Басаев подготовил почву для мести, и несет часть ответственности за катастрофу, обрушившуюся на Чечню месяц спустя». Но Тони приводит собственные слова Сергея Степашина (премьер-министра РФ), что «планирование военного вторжения в Чечню началось не позже марта 1999». 

Вместе с тем, молодой ученый показывает с уничтожающей ясностью, как мало кто до него (пожалуй, разве что Андре Глюксман): постепенно радетели западной демократии покинули разоренную Чечню в экономической блокаде, и «стремление сбросить Чечню с повестки дня началось задолго до 11 Сентября». И в этом «циничном пренебрежении (судьбой чеченского народа – Н.Б.) наиболее деструктивную роль сыграло правительство Блэра.  Приветствие Путина Блэром еще до того, как Путин был избран президентом, и постоянная поддержка после этого, демонстрирует избирательность его 'гуманитарного интервенционизма'. Робин Кук, который предложил концепцию 'этической внешней политики', впрочем, просуществовавшую недолго, встретился с Путиным в феврале 2000 г. и заявил, о человеке, который в октябре 1999 угрожал расстрелять любого, кто захочет вести переговоры с мятежниками: 'Я нахожу его стиль свежим и открытым, и его приоритеты для России как раз те, которые мы должны поддержать'. В марте Блэр посетил Путина в Санкт-Петербурге, - обеспечив ему международную поддержку за две недели до выборов. Пресс-секретарь Блэра ясно заявил: 'Россия слишком важная страна, чтобы игнорировать или изолировать ее из-за Чечни'. Блэр лично заявил: 'Важно понять, что Чечня – не Косово'».  В сентябре 2001, «в разгар санкционированных государством убийств в Чечне, Путин был встречен овацией в Бундестаге. Летом 2002 Ширак открыто объявил о своей поддержке российской 'антитеррористической операции'; он и Шредер повторили свои заявления на этот счет в 2004 в Сочи». Вуд показывает, что специфические отношения Шредера «и с российским бизнесом, и с правительством сыграли определенную роль в предотвращении скоординированной реакции ЕС на преступления в Чечне» (и Шредер был щедро вознагражден постом в Газпроме, - отмечает Вуд); однако уже в октябре 1999 стало ясно, что от ЕС не последует никаких санкций. Россия продемонстрировала европейским политикам их же беззубость: «в декабре 1999 ЕС пригрозила санкциями России за ультиматум жителям Грозного; Россия буквально повторила ультиматум – и никаких санкций не последовало». А генсек ООН Кофи Аннан, которому «Путин обеспечил избрание на второй срок», во время визита в Москву в 2002 «похвалил Путина за разрешение конфликта».  «Вопросы, связанные с акциями России в Чечне, обычным образом обходили стороной на саммитах Комитета ООН по правам человека»...  На форуме по Азиатско-Тихоокеанскому сотрудничеству в сентябре 1999 «Путин убедил (тогда еще президента США – Н.Б.) Клинтона, что российские войска остановятся у Терека; и убеждал посла США в Москве, что Осама бин-Ладен несколько раз в этом году бывал в Чечне».  Тони Вуд с горечью отмечает, что ни правоконсервативные (которым пересмотр отношений глав государств с Россией поставил новые задачи), ни леволиберальные политики (одни из которых «прощали» России этот геноцид как неизбежные «незначительные потери на пути к демократии», а другие открыто повторяли инвективы насчет «терроризма») не поставили вопрос о том, что Чеченская Республика является независимым государством. Даже Бжезинский и члены возглавляемого им «Американского Комитета за мир в Чечне» отводили ЧРИ лишь автономию в России. А Анатоль Лиевен «проделал путь от сочувствия чеченцам в их сепаратистском деле до страстной защиты права Путина на вторжение», договорившись до того, что чеченцы сами «спровоцировали бомбежки Грозного»! Общий вывод Вуда, на основе подробного анализа: во время первой войны, хотя и не было политически значимой реакции, но эксперты занимали куда более объективную позицию, чем во время второй, когда многие эксперты кинулись бесстыдно оправдывать Путина в его «праве на войну».

Наряду с западным предательством, Вуд показывает и восточное, развенчивая миф об «исламской солидарности». ХАМАС и арабские страны неоднократно открыто заявляли о поддержке «территориальной целостности России».  Причем, Вуд приводит эпизод, когда в 2000 г. новоназначенный глава прокремлевской администрации Ахмад Кадыров организовал первый для чеченцев хадж в Мекку – на деньги, собранные верующими Саудовской Аравии (еще знавшими его как муфтия). «С этих денег он ‘заработал’ хороший куш лично для себя: когда правительство Саудовской Аравии оплатило ему все расходы, он так и не вернул деньги, собранные верующими»!

В результате столь циничного общемирового предательства, к Чечне не была применена ни одна мера из богатого арсенала, накопленного Западом для действия в конфликтных ситуациях и зонах. «Чечня была полностью покинута внешним миром, загнана под ковер realpolitik... не было ни программы ООН, которая давала бы возможность получить образование бывшим ополченцам, ни вознаграждения тем, кто вернулся бы к мирной жизни (как это было сделано в Мозамбике); ни каких-либо посулов Кремлю, которые бы побудили его выполнить свои же обязательства. Не было международного арбитража, который бы обязал Россию выплатить репарации Чечне за разрушения, причиненные войной; не было трибунала за военные преступления, подобно тому как это было сделано в отношении Руанды, Сьерра-Леоне и бывшей Югославии. Ни одной из перечисленных мер даже не попытались предложить. Это не было проявлением даже материального прагматизма – мир попросту решил забыть о чеченцах»...

Поэтому аргументы некоторых западных политиков, которые в угоду «политической целесообразности» занесли Чечню в категорию «несостоявшихся государств», следует решительно отбросить, - подчеркивает Тони Вуд. Ибо «немногие государства сумели бы создать мирное и состоятельное общество за три года в условиях разрухи, политической и социальной раздробленности, доставшихся чеченскому народу за два года войны с куда более могущественным соседним государством». Чеченскому государству сознательно не был дан шанс состояться».    

«База Аль-Каеды»?

Отдельную главу Тони Вуд посвящает «случаям использования исламизма».  Краткий экскурс в историю религиозных традиций чеченского общества и в процессы, происходившие на протяжении 1991 до первой чеченской, в межвоенный период и во вторую войну напрочь разбивает российские и пророссийские мифы про «связь чеченского Сопротивления с Аль-Каедой».

Уточняя термины, Вуд разъясняет, что «воинственную» форму ислама в
Чечню принесли не «ваххабиты», а «салафиты» из Саудовской Аравии и что
поначалу эта форма резко противоречила традиционным формам чеченской
религии – суфизму, мистическому направлению мусульманства, сопряженному на
Северном Кавказе, и в Чечне особенно, с многочисленными своеобразными
обрядами, корнями уходящими в домусульманские времена. Конечно, в
«исламизации» Чечни сыграл роль и вакуум, оставленный после развала
коммунистической империи: «правильный» ислам несли мусульманским советским народам посланцы исламского мира, и в этом не было ничего ни неожиданного, ни опасного.

Но после первой войны, в условиях полной экономической блокады Чечни Россией, нарочитой индифферентности Запада и официальной поддержки России мусульманскими странами, единственные, кто хоть немного помог чеченскому народу, были неофициальные добровольцы «из стран Персидского залива» и Турции, причем многие из них – потомки чеченцев, обосновавшихся там еще с Кавказской войны 19-го века.

Арабских добровольцев, говорит Т.Вуд, было в чеченском сопротивлении не более 200 – 400 (т.е., 1 – 2% всего ополчения). Но многие из них были богатыми (или, как Хаттаб, проводили сбор средств в помощь чеченскому народу путем прокрутки видеокассет, запечатлевших зверства российских криминализированных «силовиков»). Кроме того, выходцы из исламских стран несли более строгую дисциплину, боевой опыт в сражениях с советскими агрессорами в Афганистане и материальную помощь бойцам и мирным семьям.

Кроме упомянутых (и глубоко проанализированных Вудом) объективных
обстоятельств, приведших к появлению в Чечне элемента «ближневосточного
ислама», Вуд указывает, что некоторые «исламисты», как минимум, до момента
второго российского вторжения в Чечню не встречали особого
противодействия российских органов. Так, основавший еще в 1990 движение «Исламского возрождения советских мусульманских народов» Адам Дениев «был обвинен в убийстве шести работников Красного Креста в Чечне в 1996; а в 1998 Аслан Масхадов получил отказ Москвы на требование выдать Дениева. Во время второй войны Дениев был лояльным к российским властям и называл себя офицером ФСБ». Это, однако, не спасло его от ликвидации той же конторой, которой он столь ревностно служил.

Айман аз-Завахири, второй человек в команде бин-Ладена, «пытался проникнуть в Чечню в 1996, но был арестован российскими органами в Дагестане и вскоре освобожден». (Александр Литвиненко отмечает, что Завахири «является давним агентом ФСБ. Будучи приговоренным в Египте за терроризм к смертной казни и разыскиваемый Интерполом, Айман аз-Завахири в 1998 находился на территории Дагестана, где в течение полугода проходил специальную подготовку на одной из учебных баз ФСБ. После подготовки был отправлен в Афганистан, где ранее никогда не был и где, по рекомендации своих лубянских шефов, сразу же проник в окружение бин-Ладена. Об этом мне стало известно во время службы в одном из самых секретных отделов ФСБ.  Руководители УФСБ Дагестана, которые непосредственно работали с Завахири, после его террористической подготовки и переброски в Афганистан, были переведены в Москву на повышение» - А. Литвиненко. Неотравленное слово. Нью-Йорк, Liberty Publishing House, 2008; с.42).         Вуд отделяет факты от измышлений, показывая, как целенаправленно российская пропаганда «передразнивала» терминологию и основные приемы американской «войны с терроризмом» и израильско-палестинского конфликта: «бомбисты-самоубийцы», блок-посты, рейды в лагеря беженцев (что настроило, - подчеркивает Вуд, - против российских «освободителей» даже лояльное прежде местное население и послужило расширению конфликта за пределы Чечни), «точечные» убийства (например, Яндарбиева). Издевательски интерпретируя израильскую ситуацию, российские пропагандисты твердили об «отсутствии партнера по переговорам», утверждая, будто Масхадов «не имеет влияния на полевых командиров». Вуд вдребезги разбивает эти «аргументы»: «Объявленное им в феврале 2005 полное прекращение огня, длившееся месяц, до самой своей смерти, доказывает прямо противоположное. Он был устранен не потому, что был не нужен, а напротив, потому, что был серьезным потенциальным партнером по переговорам».  

Анализируя все факты и версии о трагедиях Дубровки и Беслана и признавая часть вины за захватившими заложников, вторую часть – за массовую гибель заложников – Вуд возлагает на «освободителей» (в частности, раскрывает «тайну» газа, примененного для «освобождения» заложников – «вероятно, форма опиумного фентанила»; разбирает ситуацию штурма школы в Беслане, упоминая подробный доклад депутата Госдумы А. Савельева, «не согласившегося» с официальной версией и убедительно показавшего, что штурм заключался в сожжении заложников огнеметами и «Градами»).

Однако при всем многоплановом анализе Вуд приходит к общему выводу:

каковы бы ни были отдельные ситуации в чеченском сопротивлении в ходе самой страшной, абсолютно бесчеловечной войны; каковы бы ни были издевательские «мотивации» и обертоны, «связывающие» эту войну то с войной против «международного терроризма», то, временами, с израильско-палестинским конфликтом (с очевидной целью: обмануть израильских политиков и, завоевав их на свою сторону, затем вероломно предать их, сбросив маски «борцов с общим врагом Израиля и России» и вступив в открытую в союз с ХАМАСом, Хесбаллой и Ираном – Н.Б.), - главное заключается в неизменности стратегической цели чеченцев: войны против оккупации, в защиту независимости своего государства. 

Что же дальше?

А дальше, - показывает Тони Вуд, - режим Кадырова, гуманитарная катастрофа чеченского народа вкупе с издевательской пародией на культ личности, которую ярче всего символизирует уродливый помпезный памятник Кадырову-старшему посреди руин; дикая жестокость кремлевского цербера, который, вроде бы, рвется к самостоятельности, но при этом терроризирует свой же народ как в сталинские годы ( могу понять Ахмеда Закаева, заявившего, что Кадыров завершил «деколонизацию Чечни»; возможно, ему виднее, - но почему же в последние полгода из Чечни бегут больше, чем в разгар войны, хотя Запад растерял в борьбе с терроризмом всё свое милосердие к беженцам? Не свидетельствует ли этот отчаянный исход народа, столь привязанного к земле предков, о крахе всех надежд на восстановление нормальной жизни?); расширение войны на другие республики Сев. Кавказа; фашизация российского общества с культом нетерпимости уже ко всем «инородцам»; деморализация армии, прошедшей кровавую «закалку» беззаконием... Всё, увы, слишком известно – но Вуд концентрирует это в целости, обнажая всю глубину безысходности кровавого тупика, в который Россия загнала и чеченцев, и себя саму.

В главе «Невидимая катастрофа» он подробно описывает ужас существования чеченцев на оккупированной территории. Описание всех этих ужасов, на мой взгляд, слишком хорошо известно, и Тони Вуд не делает открытий; его заслуга – в их систематизации и общем выводе, наотмашь по многим «компромиссным» мнениям, прямо и четко: «Настоящее и ближайшее будущее – бледны; не обнаруживается ни малейших признаков изменения в российской политике по вручению контроля над Чечней нестабильной клике квислингов и преступников. Навязанный всему населению путем подделывания итогов голосования и неограниченным насилием, режим в Грозном не имеет ни демократической легитимности, ни других перспектив для своей страны, чем ничем не сдерживаемое насилие и вымогательство. Любой вариант сносного будущего для Чечни зависит не от дальнейшего укоренения этого режима, а от его полного искоренения и вывода оккупирующей власти с целью создания чеченцам условий для свободного определения своей судьбы».  В заключение Тони Вуд приводит статью самых что ни на есть российских политологов – Андрея Илларионова (бывшего советника по экономике российского правительства, с 2003 вышедшего в отставку и ставшего яростным критиком сегодняшней российской политики; научного сотрудника Института Катона, Вашингтон) и Бориса Левина, - где независимость Чеченской Республики обосновывается с исторической, экономической, географической, национально-этнической, юридической, политической, этической и с точки зрения выгоды для России в смысле сохранения ее территориальной целостности и безопасности. Наоборот, - доказывают авторы, - «удержание Чечни в составе России является бикфордовым шнуром, который поджигает другие республики. (Министр иностранных дел во Временном правительстве после февральской революции 1917-го – Н.Б.) Павел Милюков заявил, что Россия погибла в октябре 1917-го из-за лозунга 'единая и неделимая'». 

...Последним вопросом, заданным Вуду на выступлении в Стэнфорде, был:
«Что держит чеченцев сейчас, когда кажутся растоптанными все их чаяния? И каковы Ваши самые яркие впечатления от посещения Чечни»?  - Держат их, вопреки всему, крепкие семьи, отчаянная забота о продолжении своего рода. Выживают кто как может,  крутятся на базарах, ездят «челноками»... А более всего меня поразили неистребимое кавказское гостеприимство, внутренняя свобода и открытость. Несмотря ни на какие угрозы, со мной, иностранцем, откровенно и доверительно делились даже случайно встреченные на улице; приглашали в гости, угощали, хотя сами еле выживают...