Эмир и пустота

CHECHENPRESS, Отдел публикаций и СМИ, 14.01.08 г. 

(Не будучи согласны с некоторыми утверждениями автора, мы, тем не менее, решили опубликовать данный материал, так как он содержит интересные аналитические выкладки по проблеме провозглашения «Имарата Кавказ». Редакция ЧП).

* * *

Притаилась ночь, не дыша,
Только слышится:
Ша!
Ша!
Ша!*
Это эпоха жрет жизнь.

Сюй Юйно, «Ночные звуки», 1922 год
пер. Л. Черкасского
*Ша! (Кит.) — Убей!

Отгремели словесные баталии на чеченских сайтах, вызванные провозглашением Докка Умаровым Кавказского Эмирата и последующими разъяснениями им своей позиции. Представляется, что обе стороны исчерпали основные аргументы, которые могли предъявить, и отныне полемика будет заключаться в повторении уже сказанного.

Жесткость лексики одиннадцатого имама Кавказа (считая с Шейха Мансура и включая покойных Масхадова и Садулаева, носивших титул амира кавказских моджахедов) ужаснула немногих немусульман-либералов, обративших внимание на его выступление, и, полагаю, вызвала прилив энтузиазма у кремлевских подпевал. Были высказаны предположения о существовании спецплана ФСБ «Кавказский Эмират». Даже если это и соответствует действительности, то, как это ни парадоксально, не меняет сути дела. То ли ФСБ решила повторить ошибку генштаба Германской империи 1917 года, оказавшего помощь большевикам и заставившего свою страну сполна заплатить за это через двадцать семь лет, то ли номенклатурный режим в Кремле подготавливает план аварийной самоликвидации на случай резкого падения цен на нефть и следующего за ним социального взрыва, когда в ходе присоединения вилайета Ногайская степь (он же Ставропольский край, насколько я понимаю) к Эмирату и обещанного Абу-Усманом (арабское имя Докка Умарова) отвоевания мусульманских земель у Московии мало кто вспомнит о судьбе нынешних главарей московского режима, сорока и других многих десятков миллиардов, а то пожалуй и всего Стабилизационного фонда. Трудно судить об этом всерьез, не имея достаточной информации. Гораздо важнее проследить внутреннюю логику событий, приведшую Умарова к необходимости провозглашения Эмирата.

Какой бы критике не подвергались слова Умарова на чеченских сайтах, мало кто считает возможным упрекать его лично в произошедшем. Было бы странно вменять в вину человеку, оказавшемуся у края пропасти, то, что он решил преодолеть ее не мелкими шажками, но одним резким прыжком.

Автор этих строк, не меньше Закаева и Идигова шокированный некоторыми пассажами речи Абу-Усмана, тем не менее, в отличие от братьев Удуговых и других любителей жонглировать цитатами, не привык рассматривать какое-либо высказывание в отрыве от контекста, в котором оно было сделано, поэтому все, что будет сказано ниже, представляет собой попытку проанализировать причины, побудившие Докка Умарова сделать последние заявления.

«Мы, оглядываясь, видим лишь руины»

Что нового несет в себе послание Абу-Усмана? Какие причины, доселе не известные тем, кто следит за происходящим на Северном Кавказе, могут выявиться при анализе этого текста? Стоит лишь беглым взглядом окинуть сводку новостей из этого региона, чтобы убедиться, что перерастание джихада (освободительной борьбы) в общекавказское явление — самоочевидный факт. Вряд ли будет преувеличением сказать, что большая часть нынешних северокавказских моджахедов не принадлежит к чеченскому этносу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что новое содержание борьбы народов Северного Кавказа за свободу требует новой формы своей организации.

И до ликвидации Абу-Усманом Чеченской Республики Ичкерия нашлось удивительно много кабардинцев, кумыков, дигорцев-мусульман и других северокавказцев, которые были готовы делом поддержать борьбу чеченского народа. Однако их участие в джихаде напоминало скорее интернациональную помощь, чем вооруженное восстание. Многие мусульмане, интересующиеся новейшей историей джихада, помнят весьма своеобразное отношение мусульманских властей Боснии и Герцеговины к моджахедам, слетевшимся со всех концов земли на помощь своим собратьям по вере. Приняв их в начале войны с распростертыми объятиями, боснийское правительство позже под нажимом Запада не очень вежливо попросило их вон. Никому из участников северокавказского газавата, понятно, не улыбается такая перспектива.

Можно сказать, что руководство Ичкерии запоздало со своим решением провозгласить Кавказский Эмират. Эмпирически он давно уже стал фактом сознания северокавказских партизан. Зверства российских карателей и примкнувших к ним местных клептократов-коллаборационистов лишь с еще большей силой раскручивают маховик процесса, давно уже определяющего ситуацию в этом регионе мира — национально-освободительной революции северокавказских народов. В отсутствие единой политической нации и объединяющей идеи ислам стал единственной идеологической подпоркой революции. Это прекрасно понимал покойный шейх Абдул-Халим Садулаев, планировавший, правда в несколько иных формах, провозглашение государства шариата, которое, кроме Чечении, должно было включать соседние регионы. Одиннадцатый имам Кавказа также не может не понимать, что идея борьбы за свободную Ичкерию находится в явном противоречии с господствующими тенденциями, держась за эту идею он не только рисковал потерять контакт с новыми моджахедами-нечеченцами, но, что еще хуже, лишиться возможности контролировать ситуацию, что было бы чревато трудно предсказуемыми последствиями.

Конечно, позиция Закаева, опирающегося в своей критике заявлений Умарова на Конституцию Ичкерии 1992 года, нравственно неизмеримо выше. Любому человеку, причисляющему себя к европейской цивилизации, импонирует его стремление сохранить хотя бы видимость легитимности демократического чеченского государства. Однако, к сожалению, позиции Закаева в этом споре выглядят заведомо проигрышными. Не его вина в том, что все решения ичкерийского Парламента весьма сомнительны с точки зрения их легитимности: подписанные человеком, называющим себя председателем, при том, что с самого начала не был обнародован список депутатов, голосовавших «за», позже этот список несколько раз дополнялся и изменялся, причем очевидно, что при принятии столь серьезного решения как импичмент президенту необходимо было как минимум представить более широкие сведения хотя бы о тех из них, кто находится в Европе, наконец, передача полномочий главы государства парламенту — все это мало походит на то, что принято называть парламентскими процедурами. Однако, повторяю, это не вина Закаева: в истории можно найти массу примеров более или менее успешной деятельности парламентов в изгнании — от Кортесов республиканской Испании, вплоть до конца 1950-х собиравшихся на заседания в Мехико, до Законодательного Юаня Китайской Республики, избранного в 1948 году и продолжавшего свою работу до 1989 года на Тайване, однако вряд ли кому-нибудь удастся найти пример парламента, продолжавшего функционировать после геноцида: трудно представить легитимное заседание депутатов местного совета какого-нибудь польского еврейского местечка в 1952 году.

Апелляция ичкерийских противников Эмирата к Конституции ЧРИ вполне приемлема с точки зрения европейского государственного права, однако то, что раньше происходило с этой Конституцией не без их же участия, с трудом вписывается в рамки европейского понимания легитимности. Что осталось от этой Конституции после государственного переворота 1993, неоднократных, противоречивых и весьма сомнительных с юридической точки зрения перелицовок, последняя из которых в 2002 году коренным образом изменила политический строй Ичкерии? Примечательно, что Муса Темишев, один из немногих депутатов, в 2002 году открыто воспротивившихся исламизации Чеченской Республики, в одной из последних статей, признавая несостоятельность опоры на Конституцию 1992 года, не отвергает необходимость объединения народов Северного Кавказа под знаменем Эмирата. Как и в случае наиболее авторитетных чеченских богословов, отторжение у него вызывает не сам факт провозглашения Эмирата, но то, как и в каких выражениях это было сделано.

Не догма, но руководство к действию

Не будучи мусульманином и уж тем более специалистом в области фикха (мусульманского права), сошлюсь на статьи чеченских богословов Абу-Алима и Мовсара Галая, которые не оставляют камня на камне от идеологических построений Удугова и компании. Рискну добавить одно соображение общеисторического характера: строго говоря, после того как Мустафа Кемаль в 1924 г. сместил Абдул-Меджида II с трона халифата, исламский мир пребывает в состоянии фитны (смуты), лишенный законного правителя (речь идет исключительно о суннитском направлении ислама!). Исходя из этого, вопрос о соответствии шариату любой политической системы в мусульманском государстве, будь то демократия или абсолютная монархия, отпадает сам собой: все исламские государства могут с равным успехом быть признаны как незаконными, так и наоборот: не обладая статусом, подтвержденным повелителем правоверных, политические системы мусульманского Востока открыты произволу толкователей Корана и Сунны, причем ни одно из высказанных мнений не может быть окончательным.

Сознавая это или нет, Докка Умаров затеял фундаментальную реформу мусульманского государственного права: провозглашая себя амир аль-му'минин, повелителем правоверных и единственной законной с точки зрения фикха властью на Кавказе, но не обладая мандатом отсутствующего халифа, он по сути выдвигает претензии на определенную роль в руководстве всеми мусульманами мира, чего не скрывает и сам, заявляя, что община кавказских моджахедов является очагом возрождения ислама во всем мире. Нет тени сомнения в том, что подобное заявление представляет собой классический случай применения иджмы, согласного мнения большинства богословов, уважаемой в том числе и шафиитским мазхабом суннитского ислама, к которому принадлежат чеченцы. Причем в данном случае, учитывая глобальность претензий чеченского лидера, требуется не только согласие большинства (желательно всех) ичкерийских законоведов, но и подтверждение со стороны авторитетных законоучителей большинства религиозных центров исламского мира, от Мекки до Аль-Азхара. Однако, как видно из переписки Абу-Усмана с чеченскими алимами (законоведами), ему не удалось добиться поддержки со стороны хотя бы одного из них, который пользовался бы минимальным авторитетом среди коллег.

Однако все высказанное имеет лишь отдаленное отношение к истинному значению заявления Докка Умарова. Рассматривать его на предмет соответствия канонам ислама имеет не больше смысла, чем проверять, не расходятся ли речи Джугашвили, произнесенные летом 1941 года, с основными постулатами марксизма-ленинизма. Единственная цель последних речей Абу-Усмана — выработать наиболее общие и одинаково понятные всем кавказским партизанам вне зависимости от их этнической самоидентификации лозунги, которые смогли бы объединить их и выстроить джихадистское движение на Северном Кавказе таким образом, чтобы сам Умаров и любой, кто придет ему на смену, воспринимался бы как его естественный лидер. Перефразируя Маркса можно сказать, что чем радикальнее идея, тем ближе она и понятнее конкретному человеку, что в условиях войны естественным образом становится императивом. Исламизация северокавказской революции — свершившийся факт, все другие идеологические основы давно уже бессовестно опошлены теми, кто пытался с их помощью вести политическую игру.

Среди юридически и лингвистически безграмотного нагромождения терминов можно увидеть один аспект, который почему-то был обойден вниманием комментаторов. Несмотря на умопомрачительную путаницу в понятиях, из текстов, распространяемых от имени одиннадцатого кавказского имама, можно сделать вывод, что новое государство Кавказский Эмират является правопреемником Северокавказского Эмирата во главе с Узун-Хаджи, существовавшего в 1919-20 гг. на части территории Чечении и Дагестана и пользовавшегося шариатской легитимностью в силу признания со стороны халифа. Если Абу-Усман имел в виду именно это (в чем трудно быть уверенным), то соотношение правовых позиций кремлевского режима и лидеров ичкерийского сопротивления может измениться коренным образом. Конституции Российской федерации и Чеченской республики Ичкерия основывали легитимность обоих государств на фундаменте советской правовой системы. И хотя в этом дискурсе позиции ичкерийской государственности выглядят прочнее, так как она была провозглашена раньше и может восприниматься в качестве прецедента для признания государственности кремлевской, однако как то, что оба образования были провозглашены с нарушением законов СССР, так и то, что их легитимность опирается на незаконный по свой сути большевицкий режим, делает их в юридическом смысле одинаково уязвимыми и равноправными. Если, подобно государствам Балтии, Кавказский Эмират будет возводить свою легитимность к добольшевицким законным формам государства, чисто теоретически его позиции будут неизмеримо сильнее с точки зрения исторической правопреемственности.

«Псы ада» и «обезьяны»

Бездна разделяет февральское 2006 года выступление предыдущего президента ЧРИ и имама Кавказа покойного шейха Абдул-Халима Садулаева, его последнее интервью и недавние речи Докка Умарова. Покойный шейх Абдул-Халим говорил о возможности установления дружеских отношений с Россией и странами Запада, с уважением отзывался о верующих немусульманах – христианах, иудеях и последователях других религий, Абу-Усман же безапелляционно позиционирует себя как участника мирового джихада против всех неверных. Покойный шейх ясно давал понять, что, ведя войну, не испытывает религиозной или национальной ненависти к противнику и намерен искоренить таковую в будущем исламском государстве. Абу-Усман смотрит на мир проще: он воюет с «псами ада», «самым презренным народом даже среди кафиров». Однако в эту бездну легко вмещаются позорное молчание «мирового сообщества», циничное сотрудничество лидеров западных демократий с организаторами геноцида в Ичкерии, клиническая смерть антивоенного движения на территориях, контролируемых кремлевским режимом и многое, многое другое.

У человека, причисляющего себя к европейской культуре, волосы встают дыбом, когда он слышит подобные слова. Но не будем спешить с осуждением. Вспомним лучше статьи Эренбурга времен Второй мировой войны, американские агитационные фильмы, снятые во время Войны на Тихом океане, в которых Japs («япошки») изображались «обезьянами», желающими «низвести нашу цивилизацию на свой обезьяний уровень». Не помешает освежить в памяти и работы американского этнографа Р. Бенедикт, изучавшей по заданию своего правительства возможность искоренения японцев как нации.

Все вышеперечисленное — яркие примеры омерзительной лексики языка войны, но стоит удивляться не тому, что на тринадцатом году войны и геноцида к руководству сопротивлением пришел лидер, готовый без стеснения пользоваться этим языком, тогда как американские, к примеру, политики, пользовались им с самого начала войны с Японией. Вызывает удивление и достойно уважения то, что четыре предыдущих президента ЧРИ воздерживались от этого языка в выступлениях, рассчитанных на широкую аудиторию.

Инвективы в адрес «неверных», причисление к таковым своих противников из числа мусульман, беспринципное жонглирование кораническими цитатами без учета времени и места появления аятов — родовые пятна салафизма, маргинального течения в суннитском исламе, предпочитающего буквальное толкование Корана и игнорирующего плоды более чем тысячелетних трудов мусульманских законоведов. Но кроме того это верный код доступа к пока что неисчерпаемым ресурсам «мирового джихада». Докка Умаров, осознавая новые задачи, стоящие перед северокавказскими комбатантами, решение которых требует дополнительных ресурсов, не может похвастаться богатством выбора. Умаров — человек действия, фактически тринадцатый год ведущий войну против ядерной державы, чья семья, включая шестимесячного ребенка, сгинула в застенках карателей, принял решение. Осудим его или одобрим, если, не дай Бог, окажемся на его месте.

«Закончить джихад у стен Кремля»

обещали талибы. Цели, которые ставит перед собой Абу-Усман, куда скромнее, воздадим ему должное. Он всего лишь планирует «отвоевать у Русни захваченные ею мусульманские земли», включая Итиль-Урал и Сибирь. Благородная задача, но не рановато ли так вот открыто оповещать об этом весь мир? Не лучше ли сначала как-нибудь определиться с границами Эмирата, очистив Джохаргалу от кадыровских банд и изгнав карателей с Северного Кавказа, создать основные законы нового государства, установить его политическую, финансовую и военную системы? Не помешало бы и уделить время таким «мелочам» как обеспечение личной безопасности жителей Чечении, восстановление инфраструктуры региона, психологическая реабилитация узников фильтрационных пунктов и других оставшихся в живых жертв геноцида, поиск и наказание военных преступников, решение десятков сложнейших межэтнических проблем Северного Кавказа и т.д. и т.д.

Представляю себе экстаз кремлевских подпевал: разве можно с такими людьми вести переговоры? К сожалению, обнародованные Докка Умаровым планы отвоевания мусульманских земель создают идеальные условия для самых конструктивных переговоров с Кремлем. Любой, кто возьмет на себя труд, преодолев отвращение, проанализировать внешнюю политику по отношению к странам так называемого ближнего зарубежья, которую проводили все группировки, заправлявшие кремлевской дипломатией начиная с 1992 года, неизбежно придет к выводу: «брать на понты» — единственный способ ведения переговоров с этими странами, доступный пониманию кремлевских «дипломатов». Здравомыслящий политик, вынужденный иметь с ними дело, не может не учитывать эту их особенность и обязан выстраивать адекватную линию поведения.

В начале 1990-х годов были опубликованы работы монгольских юристов-международников, в которых с полной серьезностью утверждалось, что территория, именуемая в международном обиходе Российской федерацией, представляет собой неотъемлемую часть монгольского государства (к тому времени объявившего себя правопреемником средневековых империй Чингисхана и его последователей), так как не существует юридически действительного документа, который бы подтверждал выход Руси из состава Монгольской империи. Поэтому-де все переговоры с Москвой должны сводиться к определению уровня автономии в составе Монголии, который мог бы удовлетворить население этих территорий. Эти размышления не воспринимались серьезно до тех пор, пока власти новоявленной «демократической» России не попытались пересмотреть в свою пользу границу с Монголией, втянуть ее в СНГ и принудить к «военному сотрудничеству». Тогда-то монгольские переговорщики и выложили на стол работы своих юристов, придав им вид официальных требований. Это встретило понимание в московском МИДе: московские власти не только отказались от своих планов относительно Монголии, но эта страна до сих пор остается единственным государством, вынужденным соседствовать с подконтрольными кремлевскому режиму территориями, которое не подвергается его регулярным нападкам.

Можно только поразиться прозорливости Абу-Усмана, подготовившего хороший зачин для неизбежных переговоров о границах Эмирата.

Да и ригоризм основателей Эмирата в первые же недели не выдержал проверки временем. Отвергая с порога все «тагутные» (от арабского ????????tagut-un — сатана, идол — сатанинские, идолопоклоннические) институты, они тем самым вывели себя из сферы действия «кафирской» («гяурской») дипломатии. Однако стоило одному из американских дипломатов - «гяуров» сделать смутные намеки на теоретическую возможность признания Эмирата в случае конфликта с Москвой, его заявление тут же было с гордостью размещено на видном месте на сайте «Кавказ-центр». Представим себе немыслимое: какое-то из западных «кафирских» государств, разругавшись с Кремлем, возьмет да и признает Эмират. Уверен: в идеологическую доктрину исламского государства немедленно будут внесены соответствующие поправки, приправленные для вида очередным набором цитат, выдернутых из Корана.

Похороны северокавказской демократии

Круто разобрался Абу-Усман с еще не появившейся на свет северокавказской демократией. Всякий, кто возьмется распространять таковую на Кавказе, будет рассматриваться как «неверный», надо полагать, со всеми вытекающими последствиями. Демократия есть куфр (безбожие, неверие) и порождение куфра. Полезно сравнить этот пассаж с проектом построения шариатского государства на Северном Кавказе, выдвинутым покойным шейхом Абдул-Халимом в 2006 году. Исламский Северный Кавказ мыслился как конфедерация мусульманских государств, возглавляемая амиром, избираемым Маджлис аш-Шурой, которой суждено было стать высшим органом нового государства, причем в качестве образца приводился Европейский Союз. Избирательная система должна была напоминать американскую. В новом союзе государств пользовались бы уважением свобода слова (пока не подвергаются оскорблению устои ислама) и права человека. Несмотря на отсутствие слов «демократия» и «республика», фактически мы имели бы дело с парламентарно-президентской федеративной республикой, чей политический строй напоминал бы политическую систему современной Южно-Африканской Республики, повсеместно признаваемую как один из образцов парламентарной демократии. Маджлис аш-Шура (Собрание совета) — название высшего законодательного органа государства, широко распространенное на мусульманском Востоке.

Из заявлений Абу-Усмана трудно сделать определенный вывод о политической структуре Эмирата. Пока лишь известны названия территориальных единиц нового государства — вилайетов (провинций), причем авторы манифеста ничтоже сумняшеся включили в список вилайетов Иристан (Осетию) с преимущественно христианским населением. Подозреваю, при выработке основных конституционных актов мало что останется от проекта шейха Абдул-Халима.

Однако процесс изъятия демократической терминологии из основных законов, которыми должны руководствоваться в своей деятельности лидеры сопротивления, был запущен задолго до прихода к руководству Докка Умарова. В 2002 году в ходе пересмотра конституции ЧРИ из нее было удалено положение об Ичкерии как демократическом государстве. В выступлениях последних лет лидеры ЧРИ предпочитали не обращаться к демократической аксиологии. Это можно было бы легко объяснить тем, что главари кремлевского режима сделали все возможное, чтобы вызвать у кавказских мусульман стойкую аллергию к самому слову «демократия», но ситуация обстоит еще трагичнее. Попробуйте поговорить о достоинствах демократического образа правления с семьей чеченских беженцев в Европе, замордованных изощренными издевательствами чиновников местных иммиграционных служб (чего стоит нововведение германских властей, отказывающих чеченцам в политическом убежище на основании «записки» советника главы московского режима Аслаханова, где говорится об «окончании» чеченской войны!). Не думаю, что подобная дискуссия пройдет безболезненно для вашей нервной системы. Значительная часть северокавказских мусульман убеждена, что демократия, выражаясь словами Мусы Темишева, представляет собой «приятных цветов» непроницаемую шору, скрывающую «агромадный кукиш, вывернутый всем страждущим и сражающимся за человеческое достоинство». Трудно представить, какие титанические усилия должны применить западные лидеры, чтобы разубедить их в этом.

Для возникновения в том или ином регионе демократического государства необходимо, чтобы его жители были объединены в политическую нацию. Учитывая многовековую историю натравливания северокавказских народов друг на друга, смешно говорить о наличии предпосылок для ее возникновения на Северном Кавказе. К чему может привести демократизация политического строя в полиэтнических государствах в условиях, когда общество к этому не готово, наглядно показывают примеры Руанды и Югославии.

И именно появление на карте мира Кавказского Эмирата, как это ни парадоксально, вполне возможно, станет фактором сплочения северокавказских народов в единую политическую нацию, что в свою очередь подготовит условия для возникновения там демократического общества. Однако, боюсь, на это уйдет время жизни не одного поколения.

То, что внушает надежду

К сожалению, приходится согласится с амиром Абу-Усманом в том, что Кавказский Эмират — отнюдь не виртуальное, но более чем реальное государство. Национальная политика главарей кремлевского режима, с упорством, достойным лучшего применения, разрушающих основы нестойкого и призрачного формирования «Российская Федерация», давно уже превращенного ими в скотобойню на заднем дворе президентского особняка, довершит то, что не смогут сделать моджахеды. Беда только в том, что невеселая жизнь ожидает подданных Кавказского Эмирата. Особенно радужными выглядят перспективы осетин-христиан — жителей вилайета Иристан, которым, по замыслу основателей Эмирата, суждено в лучшем случае стать зиммиями (терпимым религиозным меньшинством) под властью исламского правительства. Единственное, что здесь может порадовать, — глава нового государства великодушно отказался от определения его границ, так что, возможно, территории, населенные осетинами-христианами, окажутся за пределами Эмирата.

Чтобы примерно представить себе жизнь в исламском теократическом государстве, достаточно обратить взгляд в сторону соседнего Ирана, который вот уже на протяжении нескольких десятилетий занимает первые места в позорной десятке стран – лидеров в области нарушений прав человека (рядом с Российской федерацией). Убеждение многих иранцев, что политическая система их страны скорее представляет собой развитую клептократию и имеет мало общего с исламом, скорее добавляет пессимизма.

Однако при взгляде на Иран выявляется и другое, как кажется, более существенное и обнадеживающее обстоятельство. Многие иранцы испытывают странное ощущение от западных теле- и радиопередач на языке фарси с участием лидеров оппозиции. Значительная часть тех, кто сейчас ведет борьбу за демократию, — бывшие высокопоставленные сотрудники внушающих ужас организаций наподобие Корпуса стражей исламской революции, Корпуса «басидж», «Хезболлы» и прочих. Более того, некоторые лидеры борьбы за свободный Иран в прошлом западными судами были признаны виновными в осуществлении террористических актов против бывших деятелей шахского режима и отбыли срок заключения в европейских странах. Теперь они брошены уже в иранские тюрьмы. Наиболее примечателен случай аятоллы Монтазери, которого Хомейни в свое время метил в преемники. «Прославившийся» несколькими зверскими фетвами (распоряжениями), одна из которых разрешала лишать девственности девушек, приговоренных исламскими трибуналами к смертной казни с тем, чтобы они не попали в рай, в конце восьмидесятых аятолла пал жертвой политических разборок в руководстве исламской республики, был смещен со всех должностей и помещен под домашний арест. Имя аятоллы Монтазери стало одним из символов борьбы за свободу в Иране в начале 2000-х, во время студенческого восстания 2001 г, все еще находясь под домашним арестом, он издал фетву, в которой призывал иранцев свергнуть тиранию.

Казалось бы, какое это может иметь отношение к Северному Кавказу? Подобно нынешней северокавказской революции, иранская революция 1978-79 годов была лишь по видимости исламской. Определенная часть иранцев, причастных к событиям тех лет, до сих пор испытывает чувство самоуважения хотя бы от того, что иранский народ практически впервые в истории смог изменить политический строй своего государства. И хотя все репрессии правящего режима были направлены на уничтожение революционного потенциала иранского народа, можно смело утверждать, что именно в те годы появилась на свет полиэтническая иранская политическая нация. И это чувство до сих пор во многом определяет развитие событий в этой стране: даже если иранский народ решит избавиться от нынешнего режима и восстановить императорское правление на парламентарной основе, это будет уже далеко не тот Иран, каким он был до 1978 года.

Если Кавказскому Эмирату когда-нибудь суждено стать реальностью, не удивлюсь, если из рядов нынешних «молодых моджахедов», о которых с таким восхищением говорит Докка Умаров и которые сейчас клянут последними словами демократию, выйдут борцы за свободный Северный Кавказ, демократические принципы и права человека. Испытывая законное чувство гордости от того, что они смогли своими руками создать независимое государство, они вряд ли будут долго терпеть засилье новых клептократов. Заложив основы северокавказской политической нации, они эмпирическим путем, сами того не осознавая, возможно, придут к пониманию ценностей свободного общества.

Ингрия, Санкт-Петербург, 02.01.08

Издание "Тептар"